Пламя теплится - Субботин Максим Владимирович - Страница 32

Солнце только начало свой каждодневный путь по небосклону и потому не успело прогреть влажный воздух. Утренняя прохлада быстро остужала разгоряченных беглецов. Многих бил озноб, усиливаемый стрессом и горем от потерь.

Среди прочих лежали Закэри и Марна. Их специально положили рядом. Оба были живы. Свернувшаяся в клубок Марна, мучилась сильнейшим головокружением и постоянным чувством тошноты. Желудок уже ничего не мог извергнуть, однако все еще напоминал о себе болезненными судорогами. Закэри же, находясь на грани беспамятства, представлял собой жалкое зрелище: изодранный в клочья, исполосованный вдоль и поперек, он лежал в луже собственной крови и смотрел в высокое голубое небо. Видел ли он что-то, ощущал ли? Никто не знал. Люди попросту боялись прикасаться к нему. Не имея возможности по-настоящему помочь, они не желали брать на себя ответственность, причинять еще большие мучения.

Поначалу люди опасались, что многоножки станут преследовать их и вне завода, но этого не произошло. Мелкие твари будто защищали свой ареал обитания, за пределы который не переступали. Это вселяло в выживших робкую надежду на то, что все еще можно поправить. Надо только собраться и организованно, обдумав каждый шаг, предпринять контратаку. Неужели безмозглые паразиты смогут устоять перед мощью интеллекта и технологии?

Внезапно что-то изменилось. До занятых своими делами и проблемами людей не сразу дошел смысл произошедшего. Лишь спустя некоторое время кто-то крикнул, что изменилась сирена. Действительно: полноводная река из мерно текущих звуковых волн дополнилась нарастающим рокотом стремительного горного потока. Рокот завораживал, заставлял затравленно озираться, отступать.

Чувство опасности назревало подобно мыльному пузырю. Заводу, который многие годы стоял незыблемой цитаделью, пережил жесточайшую войну – оставалось существовать считанные минуту. Это ощущение одновременно пришло в несколько голов. Стоило его осознать и принять, как паника в мгновение ока разнеслась по рядам обессиленных людей, считавших, что заслужили право хотя бы на короткий отдых.

Те, кто мог самостоятельно передвигаться, старались отойти подальше, оттаскивали за собой товарищей. Несколько человек убежали в полном одиночестве, не оглядываясь и не разбирая дороги. Казалось, они позабыли обо всем на свете, завывая и рыдая как умалишенные. Кто-то пытался ползти сам, вгрызаясь руками в неподдающуюся землю. Здесь у ворот, она была утоптанна настолько, что успела превратиться в камень.

Остальные же беспомощно лежали в ожидании неизбежного. Многие из них откровенно желали скорейшего избавления от боли или оцепенения. Они приглашали смерть, открывались перед ее приходом. Утро в полной мере показало омерзительный оскал послевоенных клыков. Ничто не кончилось, ничто не потонуло в забытье…

Но не все легко сдавались. К убегающим тянулись руки, обращались со словами о помощи. А за тех, кто не мог произнести ни слова, красноречивее всего говорили глаза, все еще хранившие робкую надежду на спасение.

Будь здесь тот, кто еще застал довоенное время, он бы сравнил нарастающий рокот с тем шумом, с которым в давние времена по подземным тоннелям двигались специальные поезда, развозящие жителей мегаполисов. Из едва слышимого гула – рокот превратился в подобие грома. Казалось, что небеса самолично решили покарать неугодных смертных.

И когда рокот набрал силу, когда стал подобен многотонному обвалу, когда по земле под ногами спасающихся пробежала дрожь – раздался взрыв…

Стоило Дезире с Ани покинуть комнату, как странное существо с человеческими глазами развернулось и неуклюже направилось прочь. Оно не торопилось. Больше некуда было торопиться. Приказ отдан и скоро все закончится…

Его дети – его инструменты, возвращались. В их чувствах ощущался разброд и сомнения, однако они подчинились. Охотничий азарт оказался силен. Практически лишенные разума, многоножки должны были стать беспрекословно повинующейся силой, действовать подобно бездушным автоматам. Они так и действовали, бросаясь на слабых двуногих созданий, совершенно не способных защитить себя. Но оставить вожделенную добычу оказалось непросто.

Недовольно пища, многоножки возвращались. Почти все были забрызганы кровью, почти все участвовали в жестокой резне.

В тот самый момент, когда чудовище вновь встретилось с Дезире, когда узнало в ней свою спасительницу, в нем проснулось нечто задавленное много лет назад. Наверное, это можно было назвать человеческим началом – уничтоженным, замещенным примитивными животными инстинктами и элементарными командами повиновения. Именно эти команды стали основой мышления для новой сущности – заменой воли и личности. Но более некому было давать инструкции, некому ставить четкие цели, некому контролировать процесс их выполнения. В итоге результат давнего эксперимента, до этого работающий в штатном режиме, дал сбой.

Вырванный из кошмарных лабиринтов чуждого разума человек, сумел вновь осознать себя тем, кем был рожден. Сумел не сойти с ума и сделать единственное, на что еще был способен. Он не желал для себя подобного существования, не желал большей крови. Некогда лелеемая месть давно истлела.

Все дальнейшее произошло само собой. Человек отдал всего один приказ. Перед тем, как покинуть операторную, многоножки создали все условия для того, чтобы электрогенератор завода начал работать на пике своих возможностей. Этот режим вел к саморазрушению. Включение сирены свидетельствовало о том, что генератор пошел вразнос. Обратной дороги не было.

Каким образом мелким тварям удалось обойти все системы блокировок и дублирующие контура безопасности – знал лишь тот, кто находился в теле безобразного чудовища. Он держался до последнего, не давая зверю вновь взять верх. Плотная завеса искусственно вложенного разума колыхалась на грани сознания. Она давила, корчилась, пыталась вернуть утраченное. Человек победил. Уже спустя несколько минут завод превратился в заполненную раскаленной смертью жаровню.

Чудовище и человек умерли одновременно, даже не успев осознать – была ли в том победа или поражение.

Минуты промедления и отдыха, проведенные у ворот завода, обернулись большой бедой. Начнись эвакуация раненых сразу, не дай люди себе расслабиться, уйди дальше от злополучных стен – было бы возможно сохранить больше жизней. Однако, многие из выживших не отдавали себе отчета в происходящем. Мысль, что злоключения могут лишь начинаться – настойчиво прогонялась. Нужна была контр атака, надо было вновь почувствовать себя на коне – доказать собственное превосходство над жестокими тварями.

Кого-то взрыв застал лежащим в относительно безопасном удалении, кого-то еще в пути – пригнувшегося, с заплетающимися ногами, а кто-то принял ударную волну и слепящее пламя, находясь у самых стен.

Из последних не выжил никто. Они даже ничего не почувствовали. Яркая вспышка – ничего более. Сдетонировавшие от взрыва генератора кристаллы породили огненный смерч, ненадолго вырвавшийся из завода. Этот смерч выжег все в радиусе нескольких десятков метров, превратил живую плоть в обугленные куски дымящегося мяса.

На большем расстоянии он опалял, поджаривал заживо.

Но огонь – не единственное, что вырвалось из завода. Ударная волна прокатилась по окрестностям, корежа металлические конструкции, вырывая с корнем деревья и расшвыривая человеческие фигурки. Обратившись смертоносными снарядами, в воздух поднялись сотни оплавленных обломков и на огромной скорости разлетелись во все стороны. Людей пробивало насквозь, отсекало конечности, тела обращались окровавленными фрагментами плоти. Ни криков, ни стонов – все потонуло в сумасшедшем буйстве пламени.

Смерть продолжала собирать жатву.

Взрывная волна прокатилась и иссякла. Огонь бушевал дольше, но и он опал, укрылся на заводе, где еще было чем поживиться.

Картина медленно догорающих руин завода казалась убийственной. Грандиозный костер опадал на глазах, пламя съеживалось, исторгая из себя клубы тяжелого темно-серого, почти черного дыма.