Ярость - Смит Уилбур - Страница 28
- Предыдущая
- 28/45
- Следующая
На Шасу подействовала и глубокая симпатия Китти к Африке, ее природе и людям.
– Я считала Америку самой прекрасной страной в мире, – негромко сказала Китти однажды вечером, когда они смотрели, как солнце садится за высокие горы западных пустынь. – Но, глядя на это, я начинаю сомневаться.
Любопытство вело ее в поселки, где жили наемные работники компании Кортни, и она проводила там долгие часы, разговаривая с рабочими и их женами, снимая все это, интервью с черными шахтерами и белыми надсмотрщиками, их дома и пищу, которую они едят, их развлечения и молитвы, и в конце концов Шаса спросил:
– Понравилось, как я их угнетаю?
– Они живут хорошо, – признала Китти.
– И счастливы, – теснил он ее. – Признайте это. Я ничего от вас не спрятал. Они счастливы.
– Они счастливы, как дети, – согласилась Китти. – Пока видят в вас отца родного. Но долго ли, по-вашему, вы сможете их дурачить? Долго ли они будут просто смотреть, как вы садитесь в свой чудесный самолет и летите в парламент, чтобы принять еще несколько законов, которым они обязаны повиноваться? Рано или поздно они скажут: «Эй, приятель, я тоже так хочу».
– На протяжении трехсот лет под руководством белого правительства жители этой земли создавали социальную ткань, которая удерживает всех нас вместе. Это факт, и мне не хотелось бы разрывать эту ткань, не зная, чем ее заменить.
– Как насчет демократии для начала? – предложила Китти. – Неплохая замена, знаете: воля большинства побеждает.
– Вы упустили важную часть, – ответил он. – Интересы меньшинства должны быть защищены[26]. В Африке это не действует. Африканцы знают и понимают только один принцип: победитель получает все, и горе побежденным. Именно это произойдет с белыми поселенцами в Кении, если англичане капитулируют перед убийцами из «мау-мау».
Так они спорили в долгие часы полетов, преодолевая огромные расстояния африканского континента. Шаса и Китти летели впереди, на «моските», шлем и кислородная маска были ей велики и делали еще более юной и похожей на девочку. Дэвид Абрахамс сидел за штурвалом более медленного и просторного «Де Хэвиленда Дава», принадлежавшего компании; с ним летела остальная группа и все съемочное оборудование, и хотя на земле Шаса большую часть времени отдавал встречам с менеджерами и административным аппаратом компании, он все же мог очень много часов уделять соблазнению Китти Годольфин.
Шаса не привык к длительному сопротивлению женщин, привлекавших его внимание. Возможно было деланное сопротивление, но всегда с зазывными взглядами через плечо; обычно женщины скрывались от него в ближайшей спальне, рассеянно забыв повернуть ключ в замке, и он ожидал того же от Китти Годольфин.
Первой его заботой стало забраться ей в джинсы; убедить, что Африка отличается от Америки и что они делают все, что в их силах, оказалось второй и значительно более трудной задачей. Прошло почти десять дней, а он не преуспел ни в том, ни в другом. И политические убеждения, и целомудрие Китти оставались нетронутыми.
Интерес к нему Китти – как широко ни раскрывала она глаза, как ни демонстрировала увлеченность, – оставался совершенно безличным и профессиональным: точно так же она смотрела на знахаря-овамбо, который демонстрировал излечение рака с помощью мази из помета дикобраза, и на мускулистого татуированного белого надсмотрщика, который объяснял ей, что черных нельзя бить в живот: от малярии у них всегда раздута селезенка, и ее легко разорвать, а вот бить по голове можно, у африканцев такой прочный череп, что нанести серьезный ущерб трудно.
– Святая Мария! – восклицала Китти. – Да одно это оправдывает всю поездку!
И вот на одиннадцатый день своей одиссеи они прилетели из обширной пустыни Калахари от алмазной шахты Х’ани в загадочных, угрюмых холмах в город Виндхук, столицу старой немецкой колонии Юго-Западная Африка, которая по Версальскому договору была передана Южно-Африканскому Союзу. Это причудливый небольшой город, в архитектуре и образе жизни обитателей которого все еще чувствовалось немецкое влияние. Город стоял на высоком нагорье, над прибрежной равниной. Климат здесь был приятный, а отель «Кайзерхоф», где у Шасы тоже был постоянный номер, предлагал множество удобств, которых им так не хватало в предыдущие десять дней.
Шаса и Дэвид большую часть дня провели с руководителями местной конторы компании Кортни; до переезда в Йоханнесбург именно здесь была головная контора компании, но и сейчас тут решались основные вопросы, связанные с шахтой Х’ани. Китти и ее команда, не теряя ни минуты, снимали здания в немецком колониальном стиле, местные памятники и живописных женщин гереро на улицах. В 1904 году немецкой администрации пришлось вести с этим воинственным племенем жесточайшую колониальную войну; в итоге восемьдесят тысяч гереро из племени, насчитывавшего всего сто тысяч человек, погибли в боях и от голода. Мужчины гереро были рослые и величественные, а женщины носили яркие длинные викторианские юбки и высокие тюрбаны таких же цветов. Китти радовалась всему увиденному и вернулась в отель веселая.
Шаса все старательно спланировал и оставил Дэвида в конторе заканчивать дела. Он хотел пригласить Китти и ее группу в пивную отеля, где традиционный оркестр в ледерхозенах и тирольских шляпах играл попурри из немецких застольных песен. Местное пиво «пильзнер» было не хуже оригинального мюнхенского: чистое, золотое, с пышной кремовой шапкой пены. Шаса заказал самые большие кружки, и Китти пила наравне со всеми.
Настроение было праздничное, пока Шаса не отвел Китти в сторону. Под звуки оркестра он негромко проговорил:
– Не знаю, как вам это сказать, Китти, но это наш последний вечер вместе. Мой секретарь заказал вам и вашим парням билеты на коммерческий рейс до Йоханнесбурга на завтрашнее утро.
Китти в ужасе посмотрела на него.
– Не понимаю. Я думала, мы вместе полетим на ваши алмазные концессии в Сперргебит. – Она с очаровательным акцентом произносила «Спиер бит»[27]. – Это наша главная цель.
– Сперргебит означает «запретные территории», – печально сказал Шаса. – Очень просто, Китти: запретные. Никто не может попасть туда без разрешения правительственного инспектора шахт.
– Но я думала, вы получили для нас разрешение, – возразила она.
– Я пытался. Отправил в местное отделение телекс, чтобы его получили. Но просьба отклонена. Боюсь, правительство не хочет, чтобы вы там побывали.
– Но почему?
– Возможно, там происходит нечто такое, что вы не должны увидеть или снять, – предположил он; Китти замолчала, но он увидел, как ее невинное личико отразило сильные чувства, а в зеленых глазах сверкнули гнев и решимость. Он уже понял: для того чтобы сделать что-нибудь непреодолимо привлекательным для Китти Годольфин, нужно отказать ей в этом. Он знал, что теперь она солжет, обманет и продаст душу, лишь бы попасть в Сперргебит.
– Вы могли бы провезти нас контрабандой, – предположила она.
Он покачал головой.
– Овчинка выделки не стоит. Мы можем уйти от погони, но если нас поймают, это штраф в сто тысяч фунтов или пять лет тюрьмы.
Она положила руку ему на предплечье, впервые намеренно коснувшись его.
– Пожалуйста, Шаса. Я очень хочу это снять.
Он печально покачал головой.
– Простите, Китти, но, боюсь, это невозможно. – Он встал. – Нужно переодеться к ужину. Пока меня не будет, предупредите свою команду. Ваш рейс в Йохбург в десять утра.
За столом ему стало ясно, что она не предупредила группу об изменении планов, потому что, подогреваемые добрым немецким пивом, все были веселы и шумны. На этот раз Китти не принимала участия в веселье, она печально сидела в конце стола, без интереса ковыряла сытную тевтонскую еду и иногда искоса поглядывала на Шасу. Дэвид не стал дожидаться кофе и отправился делать свой обязательный вечерний звонок Мэтти и детям, а Хэнка и команду пригласили в горячее ночное местечко с еще более горячими официантками.
- Предыдущая
- 28/45
- Следующая
