Записки Серого Волка - Леви Ахто - Страница 11

• Предыдущая
• 11/51
• Следующая

Я стал певцом в портовом кабаре.

Как-то, когда у нас был Чухкади, я пел в нашем логове для себя и своей братии. Схватив меня за ухо, Чухкади сказал: «Уши у тебя что-то большие, но, должно быть, музыкальные», – и повел меня в «Гонолулу», хозяин которой пользовался иногда его услугами. Меня заставили продемонстрировать свое искусство, и с тех пор я хожу (когда нет более важных дел) в кабаре и выступаю в сопровождении гитар. Посетители – матросы, солдаты, грузчики и проститутки из портовых борделей – относятся ко мне приветливо, даже сердечно. Мои песни им, видимо, нравятся и, наверное, я тоже. За это я могу каждый вечер заказать себе столик и угощаться в свое удовольствие. И пока я угощаюсь, ко мне подходят поклонники моего таланта и мешают есть. Одним обязательно надо похлопать меня по плечу, другие во что бы то ни стало хотят выпить со мной, а третьи лезут целоваться. В кабаре меня зовут Буби, и, как бы там ни было, должен признаться – мне это очень лестно. Однако песни – это между прочим.

С Чухкади разъезжаем по многим городам в западной зоне, а иногда проникаем даже в Бранденбург. Цель таких поездок – познакомить меня с нужными людьми. Торговлю Чухкади ведет широкую: табак, мыло, сельди, спирт, наркотики, кофе, и я не знаю «предпринимателей», равных ему. Что же касается спекуляции и спекулянтов, то Фленсбург кишит ими. Везде что-нибудь продают, покупают: в городе, порту, лагерях перемещенных лиц – всюду. Основные рынки, конечно, в лагерях.

С приходом англичан из угнанных жителей Прибалтики, Украины, Польши и других образовались такие лагеря. Во Фленсбурге они разбросаны по различным районам города, каждая национальность отдельно. Управляет жизнью этих лагерей международная организация. Эстонский лагерь находится вблизи железнодорожной станции и называется «Банхофлагер». Я часто бываю в лагере, иногда по поручению Психа или Чухкади, а когда просто прихожу повеселиться – поиграть в шахматы или на концерты.

В лагере есть школа и организация бойскаутов. Школа, разумеется, чепуха, но скауты носят форму, которая мне очень нравится. С ними занимаются офицеры бывшей эстонской армии, их здесь множество. Даже генерал доктор Лоссман навещает их. Откровенно говоря – хотел бы быть скаутом.

Прошли праздники – рождество и Новый год. Рождество – елка, Дед Мороз, постановка, танцы – ничего интересного. Еще кукольный театр: «Ганс Каспар у разбойников». Новый год…

Однако прежде надо написать кое о чем, что было в старом году.

В старом году погиб Псих – застрелили полицейские, конечно, «при деле». Закрылась наша штаб-квартира, и Лисенок, то есть я, поселился в Банхофлагере в бараке для семейных – ведь я еще «ребенок»… Вскоре после этого меня приняли в организацию бойскаутов, порядки которой сначала показались мне весьма строгими (скаут не должен воровать, пить, курить и еще черт знает что), но позже я убедился, что все эти требования можно и не выполнять… Однажды в клубе ко мне подошел элегантно одетый молодой человек и исключительно вежливо попросил уделить ему несколько минут.

Назвался он Джимми.

Джимми объяснил мне, что ему нужен партнер, что он давно меня знает как смышленого человека, которому пора уже приобретать более определенную квалификацию. Джимми – специалист по гостиницам и всяким ночлежным заведениям. Человек он тонкий и ремеслу обучает меня с терпением няньки. Только мне у него вроде и учиться нечему, все это мне намного более эффективно преподавали в Куксене, в школе гитлерюгенда. Когда я объяснил однажды Психу и всем другим, как пользоваться витринами, и показал, как нужно крутить ногу и все прочее, они здорово удивились и признали мой авторитет. Что касается Джимми, мне нравится, что он зовет меня по имени. Я с ним основательно подружился.

Ну, кажется, про старый год больше писать нечего.

Встречать Новый год во Фленсбурге собралось лучшee общество бывшей Эстонии. Приезжали гости из другиx городов нашей зоны и даже из других зон. Приезжали журналисты, артисты, военные, писатели и прочие деятели: наехали, конечно, и аферисты всех категорий, да и мелких плутов собралось немало. Готовиться к новогоднему балу начали сразу после рождественских праздников и для этого заняли театр. Начались репетиции художественной самодеятельности, а мы, скауты, учились стоять в почетном карауле у национального флага и проходили краткие курсы обслуживания гостей в гардеробной, в буфете и так далее… Мы должны были заменять и кельнеров. Встретить Новый год в «Колоссеуме» могли, конечно, лишь самые достойные, избранные граждане бывшей Эстонии.

К моему неудовольствию, мне пришлось находиться в гардеробной, принимать пальто у господ и шубки у дам. Принимая сей товар, я размышлял о том, сколько стоило каждое пальто или каждая шубка в отдельности, и прикидывал, что удалось бы получить за всю эту гардеробную, если продать оптом…

Было весело воображать, как все эти расфуфыренные фрауэн будут отправляться отсюда без своих роскошных шубок.

Когда все гости приехали, я все же улизнул из гардеробной и приступил к роли кельнера. Разносил горячие и холодные блюда, напитки, торты и пирожные и наконец почувствовал себя совершенно свободно.

Убедившись, что это дело у меня здорово получается, я вздумал работать виртуозно. Еще в гардеробной я заметил одну привлекательную женскую физиономию, и теперь в зале мое внимание целиком принадлежало ей, было сосредоточено на ней, на той, сидевшей за столиком в центре зала между своими папа и мама. Наверное, наши симпатии были взаимны. Возможно, ее присутствие послужило причиной того, что я блестяще справлялся с обязанностями кельнера, – она меня вдохновляла.

Вот, набрав сразу четыре заказа цыплят в соусе, я построил из них на подносе пирамиду и поплыл между столами. Тут я взглянул на милую рожицу, а она, черт ее побери, показала мне язык… Я до того был удивлен, что не заметил, как зацепился ногой за чей-то стул, и в следующий миг цыплята полетели на одну кудрявую голову и разлетелись по всему столу, обливая соусом сидящих. Дамы закричали, запрыгали, господа тоже… зарычали. Я остолбенел, не зная, бежать или оставаться.

Тут я увидел смеющуюся виновницу катастрофы. Когда я обернулся к ней, она, не переставая смеяться, показала мне пальчиками на ладони бегущего человека… Мол, удирай. И я моментально, разумеется, совершенно спокойно, последовал этому совету. Не будет мне в этом году счастья.

С девушкой, показавшей мне язык на новогоднем балу, я познакомился. Ее звали Марви. Мы встречались, ходили в кино, в «Гонолулу», гуляли в парках, ездили в Мюрвики, а вечером, когда я ее провожал домой, целовались. Хорошо было…

Но любовь переполняла меня, и я рассказал о ней Джимми. Выслушав мою исповедь серьезно, он так же серьезно заявил: «Тебя, брат, попросту нужно сводить в одно местечко…» Я обиделся, и больше мы об этом не говорили. Только Джимми ничего не забывает. Прошло немного времени, была попойка, и я, совершенна не любящий спиртного, ухитрился, однако, напиться. И здесь мой друг состряпал дельце: он потащил меня на известную в порту улицу Счастья, в заведение, куда был вхож сам, где и меня приняли.

Я стал частым гостем в этом доме. Ко мне все относятся с исключительной заботой, особенно Магда, самая из них старшая, ее все зовут «Ди муттер дес Буби» (мать Буби – меня в этом доме тоже зовут Буби)… С Марви больше не встречаюсь, мне стало с нею как-то неловко, а то, что было с Магдой, кажется чудовищно невозможным с нею.

В моей жизни произошли маленькие изменения. Сначала я приобрел одну мамашу, а потом променял ее на одиннадцать других. Получилось так потому, что лагерным администраторам пришла в голову нелепая идея: собрать всех беспризорных и отправить их куда-то в неизвестность. Моей свободе угрожала опасность, и я не знал, как избежать ее. Зато это знал другой человек – бывший колонель (полковник) бывшей Эстонии герр Мези. Этот господин, наверное, давно за мной наблюдавший, однажды подошел ко мне и заявил, что его очень интересует моя судьба («бедного одинокого мальчишки»), что он не против усыновить меня, если, конечно, я соглашусь считать его за папу, его супругу – за маму, а его сыночка – за брата.

• Предыдущая
• 11/51
• Следующая