Рука Москвы - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 27

• Предыдущая
• 27/80
• Следующая

Слова «известный художник-абстракционист» примирили Томаса с бесцеремонным кинорежиссером. Поэтому он согнал с лица остатки недовольства и принял задумчивый вид.

— Мне трудно выразить всю гамму охвативших меня чувств, — произнес он в объектив телекамеры. — Но одно чувство было главным. Я ощущал, что приобщаюсь к истории моего народа, полной еще нераскрытых тайн.

— Снято! — скомандовал Кыпс, и свет погас.

— Погодите! — запротестовал Томас. — Я еще хотел сказать, что слезы волнения застилали мои глаза!

— Скажешь в другой раз, — отмахнулся Кыпс, и вся телевизионная свора сгинула.

— У этих людей искусства в голове, конечно, полно тараканов, — несколько озадаченно прокомментировал Муха. — Но нюх у них, как у хорошей гончей. Ты смотри, ведь ничего не знает, а как угадал. «Возвращается совсем другой Ребане».

— Это называется художественной интуицией, — не без снисходительности объяснил Артист.

— Я про это и говорю, — подтвердил Муха. — Как у гончей.

Пока белый «линкольн» стремительно пересекал пространство пригорода, заполненное дождем и ветром, Томас думал, как ему все-таки поступить с Ритой Лоо. Она, конечно, заслуживала увольнения. Но не слишком ли это? Как-то негуманно. У каждого бывают ошибки. И когда лимузин снизил скорость, въезжая в город, Томас принял окончательное решение.

Не станет он ее увольнять. Объявит строгий выговор. Нет, просто выговор. А еще лучше — укажет. Строго укажет. Этого будет вполне достаточно. Да, вполне.

Переступив порог просторного холла-прихожей своих апартаментов в гостинице «Виру», Томас ощутил ту особенную тишину и словно бы запах пустоты, которые складываются из отсутствия любых звуков и запахов. Не раздеваясь, с букетом тюльпанов в руках, он вошел в белую спальню, которую занимала Рита Лоо. В спальне не было никого. Покрывало не примято. Он открыл дверцу стенного шкафа. Пусто. Ни чемодана Риты Лоо, ни ее вещей.

Никого не было и в спальне Томаса. Пустотой встретила гостиная с белеющими креслами вокруг круглого белого стола и с мерцающими бутылками в стенном баре. В музыкальном салоне мертвой антрацитовой глыбой чернел рояль «Бехштейн», скалясь белыми клавишами.

На столе в кабинете Томас заметил записку:

«Р.Л.» означало: Рита Лоо. А самой Риты Лоо не было.

Томас выкинул тюльпаны в форточку и пошел спать.

Не так он представлял себе свое возвращение на родину.

Не так.

Гамлет. С чего это вдруг он Гамлет? Муха правильно сказал: сплошные тараканы в голове у этих придурков, которые называют себя людьми искусства.

Репортаж о возвращении на родину внука национального героя Эстонии Альфонса Ребане известного художника-абстракциониста Томаса Ребане известный художник-абстракционист Томас Ребане посмотрел в утреннем выпуске теленовостей не без удовольствия. Хорошо получилось. И снисходящий с небес «Боинг-747», хотя и с эмблемой египетской авиакомпании Иджиптэйр, а не Люфтганзы. И встречающие с цветами, хотя среди них были в основном смуглые мужчины с пышными черными усами, а цветов маловато. И сам он, несколько утомленный поездкой и наполненный непростыми чувствами. Даже краткость его ответа на вопрос Марта Кыпса получилась солидной, многозначительной.

Дальше шел сюжет о заседании районного суда в глубинке, который удовлетворил иск какого-то древнего старика о признании его права собственности на хутор, принадлежавший ему до войны. Комментатор сообщил, что это судебное решение знаменует собой вступление в действие недавно принятого рийгикогу закона о реституции.

Томас выключил телевизор. Этот сюжет слегка подпортил его настроение. Он невольно напомнил о возможностях, которые открывала ему его роль наследника национального героя Эстонии не в смысле духовного наследия борьбы за свободу и все такое, а в смысле наследства сугубо материального. Но Томас отогнал от себя эти мысли. Купчие дедули пропали, и слава Богу. К счастью или к несчастью, но все эти дела проехали мимо морды, а Томас был не из тех, кто расстраивается, когда обнаруживает, что его лотерейный билет не выиграл. Не выиграл и не выиграл, чего тут расстраиваться? Он даже избежал опасности, которую всегда несут с собой очень большие бабки. Тридцать или пятьдесят миллионов долларов. Шутки? Или даже сто. Да за такие бабки прихлопнут, как комара. Сам он, конечно, никогда не решился бы выбросить эти бумаги, рука бы не поднялась. А так получилось само собой. Все что ни делается, делается к лучшему. Скромней нужно быть, скромней. Так что все хорошо.

Томас поднялся из кресла и со вкусом, до приятного хруста в суставах, потянулся. Хорошо ощущать себя свежим, бодрым после глубокого спокойного сна без ночных кошмаров, от которых то и дело просыпаешься в противном поту, после горячего неторопливого душа и плотного, с подзабытым чувством аппетита поглощенного завтрака. Хорошо, когда на тебе прекрасный синий костюм, а шею ненавязчиво облегает до скрипа накрахмаленный воротник рубашки, чистый хлопок, и голубоватый, под цвет глаз, галстук от Ив Роше.

Было начало десятого. Утра. Впереди простирался длинный весенний день. Весенний по календарю, а не по погоде. Погода-то как раз была скорее осенняя. С залива нагнало туч, по стеклам гостиной хлестали косые струи дождя. В такую погоду славно выскочить из дома, пробежаться до ближайшей палатки и отовариться в ней пузырем «смирновочки», «белого столового вина номер двадцать один», емкость 0,6 литра, крепость 40 градусов без балды. И никаких проблем до самого вечера. А вечером начнется своя вечерняя жизнь.

Да, хорошо, когда утром не болит голова с похмелья.

Очень хорошо. Просто прекрасно.

Но немножечко скучновато.

Телефонный звонок заставил Томаса поспешно схватить трубку. Почему-то он был уверен, что звонит Рита Лоо. Мелодичный женский голос промурлыкал:

— Господин Ребане?

— Да, сударыня, я вас слушаю, — благожелательно промурлыкал в ответ Томас. Это была не Рита Лоо, но голос был приятный, а услышать в такое утро приятный женский голос — это уже само по себе приятно.

— Сейчас с вами будет говорить президент компании «Foodline-Balt» господин Анвельт, — сообщил приятный женский голос. — Соединяю.

Томас ощутил глубокое разочарование.

— Фитиль, привет, — раздался в трубке голос Краба. — Нужно встретиться, есть дело.

— Господин Ребане не может подойти к телефону, так как находится в зарубежной поездке, — произнес Томас с механическими интонациями автоответчика.

— Кончай. Я видел по телеку, что ты прилетел. Через час подъеду, есть дело. Важное дело, — со значением повторил Краб.

— Ну, подъезжай, — равнодушно сказал Томас. Он понятия не имел, какое дело может быть у Краба к нему, и даже не хотел думать об этом. Ему это было по барабану. Его гораздо больше озадачивало, куда подевалась Рита Лоо. Даже, пожалуй, огорчало. Да, огорчало. Было в ней что-то, было. Фигурка была. А глаза? Нырнуть в них, как в лесное озеро, зеленое от прибрежных сосен. А волосы? Зарыться в них лицом, как в теплый ржаной стог.

А какая внутренняя деликатность? Какая женщина может сделать мужчине втык так, как это сделала Рита в то утро, когда Томас обнаружил ее в своей постели, а правильнее сказать — себя в ее постели?

«Ты был неподражаем. Если твой дедушка воевал так же, как ты вчера в постели, то ничего удивительного, что немцы проиграли войну».

А его интервью агентству «Рейтер»? Она подготовила его, ничего с ним не обсуждая, но как точно, с каким глубоким проникновением в мировосприятие Томаса выразила именно то, что он хотел бы выразить, если бы вообще выразить что-нибудь захотел. Было в ней что-то. Было.

• Предыдущая
• 27/80
• Следующая