Лето перед закатом - Лессинг Дорис Мэй - Страница 48
- Предыдущая
- 48/48
Мудрость, накопленная за последние месяцы – ее открытия, ее понимание себя, то, в чем, как надеялась Кейт, она обрела силу, – подсказывала: надо войти в дом непричесанной, с некрашенными волосами, это должно как бы символизировать твердость ее духа. Туалеты, прически, осанка, голос миссис Браун (или Yolie Madame – на языке торговцев) были штампом, малейшее отклонение от которого вызывало у Кейт такие же неприятные ощущения, какие испытывает подопытная крыса, когда экспериментатор нажимает соответствующие рычаги. Но теперь она говорит всему этому нет, нет, нет, нет, нет – это ее кредо, суть которого будет отныне вложена в расширяющуюся полосу седых волос.
Войдя к себе в комнату, Кейт обнаружила там Морин, которая сидела у нее на постели, отрешенно уставясь в пространство. Пробило семь часов. Приготовления к приему гостей были закончены, но Морин еще не переодевалась. При виде Кейт она даже не шелохнулась. Может быть, таким образом она заявляла свои права на эту комнату, которая нужна ей и ее друзьям? Кейт сказала:
– Я сделала для себя открытие. Решила вернуться домой новым человеком и сразу же заявить… хотя я сама толком не знаю, о чем хочу заявить. Все у меня свелось к волосам, понимаешь, к тому, в каком виде будет моя голова. Это ли не странно?
Морин пожала плечами.
– Я много передумала за последнее время, – продолжала Кейт. – Абсолютно обо всем, что я чувствовала, я рассказывала тебе. А до встречи с тобой я взвешивала каждое слово, выдавая свои мысли и чувства маленькими дозами. Всякий раз я говорила себе: это не нужно рассказывать тому-то и тому-то, этим можно поделиться с Эйлин, но не следует говорить Тиму… Мэри я бы никогда не рискнула рассказать о тюлене: она бы меня не поняла. А вот Тиму я бы непременно рассказала. С Майклом, разумеется, я вполне откровенна, но когда я начинаю рассказывать ему что-нибудь, у него всегда такой вид, словно речь идет о чем-то страшно далеком, не имеющем к нему никакого отношения. Интересно, когда он делится со мной чем-то своим, создается ли у него такое же впечатление обо мне? Он, конечно, никогда не видит снов – так он говорит. Все в его жизни – из сферы реального; просто невероятно, что мы такие разные с ним, верно? После стольких лет совместной жизни. Он слишком далек от мира моих интересов. А мне кажется, что я всю себя по кусочкам раздала детям и мужу. Кусочек Тиму, кусочек Майклу, частицу Эйлин… и так далее. Вернее, так я жила раньше. Это из области прошлого. Теперь с этим покончено. Но с тобой я могу говорить о чем угодно.
– Встретились в море корабли, – откликнулась Морин. – Случайные попутчики. Может быть, мы никогда больше и не увидимся.
Она вышла, закрыв за собой дверь.
Час спустя в квартире все еще царила полная тишина. Кейт пошла искать Морин. Девушка надела черное атласное платье тридцатых годов, косое, плотно облегающее фигуру, с низким вырезом на спине и перекрещивающимися узкими бретельками. Морин обрезала волосы. Они доходили ей до мочек. Волосы были кое-как перехвачены зажимами и клипсами, и если от пят до шеи она выглядела вполне традиционно, как и положено светской львице, то голова ее являла собой довольно странное зрелище: такие прически бывают у только что выпущенных на волю из тюрьмы да у приютских девочек.
Она сидела в холле на подушке и плела что-то из обрезков своих волос. Она намеренно избегала смотреть на Кейт.
– Могу себе представить, что это будет за вечеринка, – промолвила Кейт.
Зазвонил звонок. В дверях стояли гости.
– Привет!
– Приветик!
– Хэлло!
Все перецеловались.
– Что это у тебя в руках, Морин?
– Мои волосы. Разве не видишь? Я сделала из них себе младенчика. – И Морин стала пританцовывать, не глядя на пришедших и поигрывая куклой, свисавшей с кисти ее руки.
Вскоре все комнаты заполнились людьми. Яблоку негде было упасть – всюду молодежь, неотступно следившая за хозяйкой дома, затянутой в черный атлас, – был тут и Стэнли, и Филип, и еще один, постарше, коренастый, с властными манерами; это был явно Уильям, человек, который мог, если бы Морин пожелала, тут же вернуть ее в лоно семьи, сословия, класса; эта многоликая толпа напоминала географическую карту… она была как бы символом богатой различными возможностями жизни Морин. Но почему-то гостей при входе встречала не сама хозяйка, а кукла, сплетенная ею из волос. Казалось, Морин просто не в состоянии ни смотреть на своих гостей, ни стоять на одном месте; она стремительно переходила от группы к группе или делала с партнером несколько па и тут же ускользала от него; или вообще уходила надолго, будто бы за новой выпивкой и закуской.
Кейт подумала, не поехать ли ей домой сейчас, сию минуту, не дожидаясь завтрашнего дня – в этом ведь нет необходимости.
Она оставила Морин записку, приложив к ней – поскольку не могла придумать ничего более подходящего – флакон духов.
Остановившись в холле с чемоданом в руке, она поискала глазами Морин.
Девушка стояла в объятиях Уильяма. Он прислонился к стене, расставив ноги, и своими крупными руками держал Морин за талию.
Она стояла понуро, дергая за веревочку привязанную к руке волосяную куклу и упорно не глядя на своего поклонника.
– Ты же прекрасно знаешь, что в конце концов все равно выйдешь за меня, так чего тянуть?
– Ты полагаешь, я знаю? Сомневаюсь, – промолвила Морин, продолжая играть куклой.
– Отдай мне эту штуку, мне она не нравится.
Это был явный промах – рушить оборонительные рубежи, – и девушка не дала игрушку в обиду:
– Совсем не обязательно, чтобы она тебе нравилась.
Их легко можно было представить супружеской четой, в собственном большом имении в Уилтшире или где-нибудь еще, в окружении множества лошадей, детей и собак – все как положено, включая банальные семейные шутки.
На пороге кухни за спиной Уильяма появился Филип в своей неизменной форме; с ним вошла миловидная дочь Альбиона, чья женственность была сведена на нет чувством ответственности и долга… и всем прочим. Сразу видно было, что девица – крупный специалист по части приготовления омлета и битья яиц, она охотно возьмет на себя неприятные миссии и сделает нужный выбор; на ней было платье такого же военизированного образца, что и костюм Филипа – из темно-синего крепа, с беленьким школьным воротничком и брошью, приколотой, словно медаль, над туго обтянутой левой грудью. Эти двое идеально дополняли друг друга, и рука девушки покоилась на согнутом локте Филипа; но Филип не мог справиться с собой и поминутно бросал гневные и одновременно тоскливые взгляды в сторону Морин, вяло и как-то некрасиво повисшей на руках Уильяма.
– Я просто запрещаю тебе заниматься такими глупостями, – тоном старшего брата заявил Уильям, пытаясь сорвать с запястья девушки клок соломенных волос.
– Нет, нет! – вскрикнула Морин. – Не смей трогать! – И тут же снова повисла у него на руках.
В двух шагах стоял Филип, не спуская с них глаз, и его девушка, ревниво за ним следившая.
Никто не обратил внимания на Кейт и ее чемодан. Она взяла его в другую руку, незаметно выскользнула из квартиры и направилась к автобусной остановке, чтобы ехать домой.
- Предыдущая
- 48/48
