Лето перед закатом - Лессинг Дорис Мэй - Страница 33

• Предыдущая
• 33/48
• Следующая

«Вспомни, что о нашей тайне, по моей вине, конечно, знают уже здесь два человека… Вера, вместо того чтобы терзать друг друга подозрениями и упреками, не лучше ли нам вдвоем подумать о том, как бы выйти из этого тяжелого положения… Как бы спастись! Или ты думаешь, что я могу выносить эти волненья, эти тревоги? Или ты забыла, кто я?»

О, ради таких слов стоит совершить паломничество в театр.

Что бы там Кейт ни думала сейчас, все это будет вычеркнуто из ее памяти; кто она такая, чтобы идти против течения и считать скверным то, что все другие находят достойным восхищения, да, кроме того, она и сама когда-то этим восхищалась и, надо полагать, еще не раз будет восхищаться большим искусством – ей только надо вернуться в нормальное состояние, обрести старые привычки, семью и дом, где она снова будет хлопотать, поднимать пыль юбками и раскрывать белоснежной рукой изящный кружевной зонтик.

«Еще одно, последнее усилие, и я свободна!.. О да! Я жажду свободы и покоя». Тут вся публика вскочила с мест и принялась долго и громко аплодировать.

Кейт аплодировала и кричала вместе со всеми, присоединившись к восторженным поклонникам театра из задних рядов партера и с галерки, она скорчила гримасу даме, которая смотрела на нее с осуждением (по-видимому, из-за того, что сейчас Кейт вместе со всеми кричала «Браво!», а в течение всего спектакля сидела недовольная), и была вынесена на тротуар толпою, вдруг скинувшей свои звериные маски и превратившейся снова в толпу самых обыкновенных мужчин и женщин.

Она долго и упорно ловила такси, отметив про себя, что две пустые машины проскочили мимо: шоферы, по-видимому, не желали связываться с полоумной старухой, стоявшей на краю тротуара с поднятой рукой. Наконец один таксист сжалился и остановился, но услышав адрес, удивленно сказал:

– Да тут же рядом!

– Знаю. Но я только что после болезни, – ответила Кейт.

Ее подвезли к отелю, и она, словно преступница, прокралась через вестибюль, стараясь не привлекать к себе внимания. Но ее нельзя было не заметить. Многие смотрели ей вслед. Она добралась до своего номера, схватила зеркальце и, держа его перед глазами, повалилась на кровать, не в силах оставаться в вертикальном положении.

За день ее сухие, свалявшиеся, отливающие медью волосы совсем вышли из повиновения, лицо неузнаваемо постарело. Наталья Петровна не потерпела бы такого ни минуты.

Актеры абсолютно правы. Они не позволяют себе застыть в одном образе, держаться одной прически, одной походки или манеры разговора – нет, они все время перевоплощаются, никогда не остаются сегодня теми же, что вчера. А она, Кейт Браун, жена Майкла, оставалась в одном и том же виде без существенных изменений целых тридцать лет: изящная, пухленькая, рыженькая, с добрыми карими глазами.

Кейт смотрелась в зеркало и гримасничала, примеряя к себе, как актриса, репетирующая роль, разные выражения – оказалось, что их великое множество, а ей и в голову не приходило воспользоваться таким разнообразием. Она свела до минимума свою мимику, оставив на вооружении только маски, которые красили ее и были приятны для окружающих – во всяком случае, не раздражали бы их; но как владеть лицом теперь, когда внутри бушуют бури, когда она больна (кожа снова стала гореть), когда душа мечется и не находит себе покоя? Хорошо еще, что в ее распоряжении есть несколько недель – немалый срок, если ты свободна… А сколько именно недель? Кейт стала просматривать письма Майкла, и они тут же вытеснили все другие эмоции, кроме одной: тоски по мужу, тоски по душевному равновесию, которое давала близость с ним, тоски по семье, по дому. Из его писем она поняла, что он не вернется раньше конца октября или даже середины ноября, если Кейт ничего не имеет против. Если же она не хочет, чтобы он задерживался, он отклонит приглашение остаться еще на несколько недель. Из ее писем он понял, что она тоже мило проводит время… ну что ж, он желает ей успехов, даже рад за нее – давно пора оторваться от дома и передохнуть. Они увидятся осенью, если он в ответ на это письмо не получит от нее какой-нибудь весточки. Но, конечно, он ее не получил, так как Кейт, читая письмо первый раз, не вникла в его содержание; теперь же, чтобы быть уверенной, что он не нагрянет раньше времени, она послала ему телеграмму, в которой настоятельно советовала не торопиться с возвращением.

Как только рассвело, она приняла ванну, надела платье, болтавшееся на ней как на вешалке, попробовала уложить волосы и так и сяк и, отчаявшись, повязала голову платком, потом заказала обильный завтрак, который так и не смогла одолеть, и съехала из отеля, не имея представления, что будет делать дальше.

После оплаты счета кошелек ее заметно похудел по меркам Кейт Браун, сотрудницы международной организации, но остался вполне приличным для обыкновенной женщины, которой надо безбедно прожить несколько недель, прежде чем вся семья окажется в сборе.

Она села в первый попавшийся автобус и не выходила, пока не увидела сверкающую ленту воды – канал – и вывеску, на которой алыми буквами, горевшими в ярких лучах сентябрьского солнца, было написано: Ristorante. В остальном улица была типично лондонской. Кейт сошла с автобуса и тут же у табачного магазина наткнулась на доску объявлений. Когда она подошла к ней, хозяин табачной лавки, маленький старичок в фартуке, и какой-то босоногий юноша прикрепляли к доске новое объявление.

В нем говорилось: сдается комната в частной квартире до конца октября – пять фунтов в неделю, кухня и ванная – общие.

Кейт спросила юношу:

– Где эта комната?

– За углом.

– Она ваша?

При этом вопросе он улыбнулся хоть и вежливо, но со снисходительным оттенком («Что, мол, с вас, стариков, взять»); однако эта улыбка придала особое значение последующему:

– М-о-я?

Таким образом, расставив все по своим местам и проведя строгую грань между поколением Кейт, которое мыслит устоявшимися понятиями «твое-мое», и им самим, представителем молодого, свободно мыслящего поколения, он улыбнулся широко и добавил:

– Наравне с другими.

– А если я сниму эту комнату, – подстраиваясь под его тон, сказала Кейт (прибегать к юмору она научилась после многих лет общения со своими «детками»), – я одна буду ею пользоваться или тоже «наравне с другими»?

Оценив шутку, он рассмеялся и ответил:

– О, она будет целиком в вашем распоряжении. Я уеду ненадолго, остальные тоже разбредутся кто куда.

– Так, может, вы мне ее покажете?

Он изучающе посмотрел на нее. Разумеется, она казалась ему старухой. Он повернулся и встал рядом с ней, показывая этим, что ее кандидатура не исключается, и они пошли по тротуару вдоль канала. Иногда он искоса поглядывал на нее.

Она сказала:

– Я чистоплотна, аккуратна и мастерица на все руки.

Он засмеялся, но снова как бы давая понять, что это не бездумный мальчишеский смех, а скорее реакция на ее юмор.

– Это еще не самое главное, – сказал он и затем пояснил:– Ваши дела – ваша забота. Дело в том, что в этой квартире живет…

– Еще кто-то, кто помимо вас должен решить мою судьбу, да?

Квартира находилась в полуподвальном помещении и после яркого сентябрьского света улицы показалась темной, как погреб. Юноша пошел впереди Кейт через просторный холл, вся обстановка которого состояла из груды подушек и нескольких плакатов. Сильно пахло марихуаной. Кейт следовала за юношей, полагая, что он ведет ее смотреть сдаваемую комнату, а он неожиданно привел ее в какую-то другую, большую комнату с дверями, распахнутыми в маленький внутренний дворик типа патио, весь утопавший в зелени и залитый солнцем. Около окна на жестком стуле сидела девушка. Ее босые загорелые ноги покоились на циновке. Волосы густым желтым потоком обтекали лицо и ниспадали на плечи, а несколько прядей закрывали лоб и глаза, так что лишь когда она подняла голову, Кейт увидела ее лицо – здоровое, загорелое, с круглыми чистыми голубыми глазами. Она сидела без всякого занятия. Просто курила.

• Предыдущая
• 33/48
• Следующая