Шпага д’Артаньяна - Перфильева Анастасия Витальевна - Страница 7
- Предыдущая
- 7/15
- Следующая
— Вить, там тебя на кухне одна такая девочка спрашивает!
— Какая девочка? Не приставай ты, пожалуйста, когда человек занят.
— А она говорит: пускай он на минуточку выйдет!
— Кто говорит?
— Да девочка же! Такая беленькая, в шубке, и зовут Милочка!
Витя вздрогнул. Этого ещё недоставало! Что, если рассерженный его обманом Гаврила Семёнович рассказал обо всём Милочке и теперь… теперь она тоже считает его бесчестным? Да, но зачем же тогда ей разыскивать его? Или вдруг…
Витя, сам того не замечая, стал судорожно одёргивать на себе курточку, придумывая, как поступить.
Но в это время в комнату вошла мать, а сзади, оглядывая всех испуганными синими глазами, — сама Милочка.
— Заходи, заходи, не бойся! Может, хоть ты развеселишь его, а то весь день туча тучей смотрит. Садись сюда, к столу, — ласково говорила мать, придвигая табуретку. Мальчишки частенько заходили к Вите, но девочки ещё никогда.
Мать ушла на кухню, и Витя остался лицом к лицу с Милочкой.
— 3-здравствуй! — выдавил он из себя.
— Здравствуй, Витя, я знаешь, зачем пришла? — Милочка смутилась. — Ты сегодня вечером к Поповым гулять с Пуделькой не приходи. Совсем, понимаешь?
— По…че…му? — упавшим голосом спросил Витя.
— Потому что… Ну, понимаешь, её нет дома! То есть она уехала… — Милочка ещё больше растерялась и вдруг сказала напрямик: — Витя. Гаврила Семёнович с Марьей Ивановной о тебе чего-то сегодня утром говорили! Витя. Гаврила Семёнович велел Марье Ивановне к тебе зачем-то сходить! Она твой адрес спрашивала!
— Марья Ивановна? Адрес? — Витя мрачнел с каждым словом Милочки и говорил с трудом: язык прилипал к его гортани.
— Да, Витя, а ещё Гаврила Семёнович сказал… — Милочка запнулась, — что ты какой-то там шпагой увлекаешься! И будто чего-то принести обещался, да не принёс! А я подумала: может, ты какую-нибудь их книжку потерял? Ты не бойся, скажи! Гаврила Семёнович добрый, он не заругает…
— Книжку… — Витя невесело улыбнулся. — Какая там книжка!
Слёзы вдруг подступили к его горлу, но он сдержал их.
Горько ему стало! Девочка, слабая девочка, уговаривает его пойти и повиниться во всём Гавриле Семёновичу, потому что он добрый!
И вдруг, почувствовав в себе прилив решимости и смелости. Витя горячо проговорил:
— Хорошо! Спасибо… тебе… что… пришла. Потому что я Гав… Гав… Гаврилу Семёновича никогда… И на шпаге тоже написано: «Береги честь»! Хорошо! Я сейчас к ним пойду! Я отдам!..
— Хочешь, вместе пойдём?
Милочка смотрела на Витю такими сияющими глазами — он показался ей в это мгновение сильным и мужественным, как никогда, хотя она ничего не поняла из его слов, — что Витя, не медля, стал одеваться.
Через несколько минут, когда за обоими захлопнулась парадная дверь, Танюшка, приплясывая, вбежала к матери на кухню и пропела:
— Наш Витя больше не тучка! Наш Витя больше не тучка! Мам, а ты мне сошьёшь такую шубку, как на этой девочке? Знаешь, как её зовут? Милочка!..
Витя попросил Милочку подождать его за углом.
Милочка сама не знала, как это получилось, но стала ждать не за углом, а на углу. И увидела: Витя оглянулся по сторонам — около их дома никого не было — и вытащил из щели под крыльцом какой-то узкий, длинный предмет. На конце предмета что-то блестело.
Потом Витя повернулся спиной и запихнул предмет под куртку. И каким-то скованным шагом пошёл к ней, Милочке.
Он молчал почти всю дорогу. Милочка сбоку видела, как у него то бледнеет, то краснеет лицо. Ей стало так жалко Витю, что она даже забыла о предмете и только щипала себя за ладошку, чтобы не зареветь.
Когда они подошли к дому Поповых, Милочка сказала:
— Это ничего, что Гаврила Семёнович уехал. Если тебе нужно что-то им отдать, можно Марье Ивановне. Витя, а почему ты вчера не приходил на каток?
— Гаврила Семёнович? Уехал? — странным голосом переспросил Витя.
— Да. — Милочка кивнула. — С Пуделькой, я же тебе говорила! Они уехали за город на три дня. Что с тобой, Витя?
— Со мной ничего, — громко ответил Витя, — Почему же ты мне сразу про Гаврилу Семёновича не сказала? Тогда… тогда, знаешь, я не пойду к Поповым!
— Что ты. Витя! — Милочка всплеснула руками, и с одной у неё слетела варежка. — Я уже ничего не понимаю!
— Я тоже, — угрюмо сказал Витя. — Видишь ли, Мила, мне самого Гаврилу Семёновича надо. Обязательно. А так я не могу.
Он остановился у ворот и заковырял пальцем отколовшуюся щепку.
Милочка тоже остановилась. То, что Витя назвал её не Милочкой, а Милой, ещё больше встревожило девочку.
— Но, Витя! — умоляюще сказала она. — Ты же хотел отнести что-то Поповым?
— Да. Хотел. Только передумал.
— А как же?.. Что же ты теперь будешь делать?
Витя оторвал щепку, она осталась у него в руке.
— Знаешь что? — доламывая её, наконец выговорил он. — Если хочешь… Хочешь, пойдём с тобой в клуб железнодорожников? Там для нашей школы сегодня писатель выступает. Который «Ракету 83» писал.
— Ракету? — Глаза у Милочки становились всё печальнее и удивлённее. — А как же Марья Ивановна? Ведь она же… к тебе же… собиралась пойти?
— Ну и пускай! — мрачно ответил Витя. — Мне теперь всё равно! Ну и пускай!..
Здесь надо сделать небольшое отступление.
Витя был сражён неожиданным известием об отъезде Гаврилы Семёновича. Ещё один удар свалился на него…
Почему же, решив вернуть Поповым шпагу. Витя не захотел отдать её той же Марье Ивановне? Почему вообще события, связанные со шпагой, так взволновали его?
Дело было, конечно, не только в шпаге (хотя Вите казалось прямо невозможным расстаться с ней!).
Дело было и в том, что Витя ужасно дорожил отношением к себе Поповых. И Гаврила Семёнович и Марья Ивановна значили для него очень, очень много.
Гаврила Семёнович всегда держался с Витей, как с равным, расспрашивал про школу: рассказывал обо всём на свете: обещал взять весной на охоту: показывал все свои картины и этюды к ним; объяснял про разных художников и уже два раза водил на выставку…
А Марья Ивановна? С какой готовностью Витя исполнил бы любое её поручение!
Марья Ивановна всегда выбирала для него самые интересные книжки; когда он схватил по английскому двойку, целый вечер готовила его к контрольной; сколько раз в изложениях поправляла ошибки!.. Доверяла Пудельку, поручала всякие интересные вещи, например, отнести на почту пакет с рисунками Гаврилы Семёновича или послать телеграмму…
А один раз, когда Марья Ивановна заболела, она попросила Витю сходить к ней на работу с запиской. Витя отдал записку для какого-то главного инженера и проторчал у проходной завода целый час: за проволочным забором то и дело пыхали, как молнии, огни электрической сварки, что-то шипело и гудело, и огромный кран то поднимался, то наклонялся над забором, а на стреле у него горела красная звёздочка…
Витя всегда рассказывал Гавриле Семёновичу с Марьей Ивановной гораздо больше, чем у себя дома. Дома усталый отец часто отмахивался от него, мать всё убирала или шила Танюшке какие-то фартучки… А Гаврила Семёнович с Марьей Ивановной всегда находили время послушать его и уже знали, какие у них в классе учителя и что Витя после школы собирается стать разведчиком… И никогда не сердились, если Витя и другие ребята отрывают их от дела. А совсем недавно, узнав про витин день рождения, подарили ему «Спартака» в цветной обложке и оба — Гаврила Семёнович и Марья Ивановна — написали на первой странице: «Нашему другу Вите на добрую память»… Нашему другу!
В школе учителя были учителя, вожатая Тома-вожатая. Но никто из взрослых ещё никогда не называл Витю другом!
Кривошип, конечно, считался когда-то другом. Но это был всё-таки просто мальчишка. А Гаврила Семёнович и Марья Ивановна — первые настоящие, взрослые друзья.
Витя страшно гордился этим.
И что же… что же получилось теперь?
Он не оправдал доверия Гаврилы Семёновича. Гаврила Семёнович уехал, считая его обманщиком.
- Предыдущая
- 7/15
- Следующая