Сожженная заживо - Суад - Страница 41

• Предыдущая
• 41/43
• Следующая

— Ты говорила с девочками?

— Нет еще. Завтра… Мы будем ужинать вместе с Маруаном, и я найду подходящий момент, чтобы с ними поговорить. Но мне страшно, Антонио.

— Дело сделано. Теперь ты не можешь отступать.

В три часа сорок семь минут ночи от Маруана пришло сообщение на мой мобильный: «Просто хочу сказать тебе, что у меня все в порядке и я тебя целую. До завтра, мама».

И я заплакала.

В тот вечер Антонио ушел к другу, чтобы оставить меня одну с детьми.

Субботний вечер, семь часов 16 ноября 2002 года.

Ужин был веселым. Они ели все подряд, их все смешило. Летиция, ужасная болтушка, не переставала тараторить, как всегда. Маруан пришел со своей подружкой. Для моих дочерей он пока официально оставался одним из детей, с которым мы были в приемной семье. Его присутствие их не удивило, они были счастливы «выйти в свет» субботним вечером с мамой и друзьями.

Они не росли вместе, но, тем не менее, имели вид соучастников. Я боялась, что эта вечеринка будет для меня испытанием. Антонио перед уходом сказал: «Если я тебе буду, нужен, позвони, я за тобой приду».

Как ни странно, но я чувствовала себя прекрасно и почти ничего не боялась. Только слегка беспокоилась по поводу моих девочек. Маруан подтрунивал над старшей:

— Ну?ка, Летиция, сядь?ка рядом со мной, иди сюда!

Он в шутку прижал ее к себе. А она наклонилась ко мне и шепнула:

— Какой он симпатичный, мама!

— Да, это правда!

— И какой красивый!

Я рассматривала всех троих. Маруан имел больше сходства с Летицией, особенно верхней частью лица. Временами в нем проявлялось выражение лица Нади, которая была более рассудительна и молчалива, чем ее сестра. Летиция всегда бурно выражала свои чувства, и ее реакции порой были очень импульсивными. Она унаследовала итальянский темперамент своего отца. Надя выглядела по сравнению с ними более волевой.

Поймут ли они? Я все еще воспринимала их как трехлетних девчушек и пыталась оградить от всего. А моя мать в возрасте Летиции была уже замужем и ждала ребенка…

Она ведь только что сказала мне: «Какой он красивый!..»

Не хватало им только влюбиться в собственного брата! Мое молчание грозило серией катастроф. Вот сейчас они расхохотались и подтрунивали над явно перебравшим господином. Он смотрел на наш стол и издалека обратился к Маруану:

— Чертов болван! Ну и повезло тебе! Четыре бабы на тебя одного! Четыре бабы, а я совсем один!

Маруан посмотрел на него свысока, было видно, что он задет. Он пробормотал:

— Сейчас встану и заткну ему глотку.

— Нет, пожалуйста, останься, не ходи!

— Ну ладно…

Хозяин ресторана поспешил деликатно выпроводить подвыпившего посетителя, и наш ужин завершился шутками и взрывами хохота.

Мы пошли проводить Маруана и его подружку до вокзала. Он жил и работал за городом, занимался уходом за садовыми и парковыми культурами. Казалось, ему нравилось его занятие, он говорил об этом мельком за столом.

Летиция и Надя пока еще не определились со своим будущим. Надя говорила о том, что хотела бы шить, Летиция перескакивала с одного на другое.

Они шли все втроем передо мной по улице, ведущей к вокзалу. Маруан посередке, Летиция держала его за одну руку, Надя за другую. В первый раз в своей жизни они делали это с полным доверием. Я все еще ничего им не сказала, а Маруан был великолепен. Он шептался с обеими сестрами так естественно, как будто бы они знали друг друга всегда. В моей жизни не было много радостей до брака с Антонио и рождения моих дочерей. Маруан родился в горе, без отца, а они в счастье, они для Антонио были настоящим сокровищем. Их судьбы такие разные, однако, смех делает их похожими все больше. Незнакомое чувство охватило меня. Я гордилась ими. В этот вечер я не испытывала недостатка ни в чем. У меня не было ни страха, ни грусти, на душе — полное умиротворение.

На платформе вокзала Летиция мне сказала:

— Никогда еще ни с кем я не чувствовала себя так хорошо, как с Маруаном.

А Надя добавила:

— И я тоже…

— Я хотела бы пойти ночевать к Маруану и его подружке, а завтра утром мы бы вместе позавтракали, а потом мы бы сели на поезд и вернулись домой!

— Нет, Летиция, мы пойдем домой, нас ведь папа ждет.

— Он очень симпатичный, мама, он мне, правда, очень понравился! Он такой милый, такой красивый… Какой же он красивый, мамочка!

Вслед за ней ко мне прилипла Надя:

— А когда мы его снова увидим, мама?

— Может быть, завтра или послезавтра. Мама все устроит, ты увидишь.

— Что она сказала, Надя?

— Я попросила маму, чтобы мы опять повидались с Маруаном, и она согласилась на завтра. Да мамочка? Ты согласна?

— Можете на меня рассчитывать. Мама знает, как все устроить…

Поезд уехал, я взглянула на часы, было почти два часа ночи. Час сорок восемь. Девочки бежали по платформе, посылая воздушные поцелуи. Никогда не забуду это мгновение. С тех пор, как я жила в Европе, я привыкла носить часы, и эта привычка приобрела какой?то маниакальный характер. Моя память так часто меня подводила, когда я вспоминала о прошлом, что я тщательно отмеряла настоящее, если это было важно для меня. Как странно, что Маруан хотел вчера узнать, в котором часу он родился… Ему тоже необходимо отмечать точное время. В эту ночь я как будто видела сны, при этом не сомкнула глаз. Все, что могу извлечь из своей бедной головушки, это то, что была ночь. Я видела какой?то электрический свет в коридоре этой проклятой больницы и врача, который уносит моего сына. Который час… это рефлекс западного человека, а у нас только мужчины имели часы. В течение двадцати лет я довольствовалась только солнцем и луной. Я скажу Маруану, что он родился в час луны.

Придя домой, я послала ему сообщение на мобильный, чтобы узнать, хорошо ли они добрались. Он ответил мне: «Спасибо, спокойной ночи и до завтра. До завтра…»

Было поздно, девочки пошли ложиться, а Антонио еще не спал.

— Ну, как все прошло, дорогая?

— Замечательно.

— Ты поговорила с девочками?

— Нет еще. Но я готова сказать им завтра. Нет причины откладывать, они тут же его полюбили. Это все же так странно… как будто они знали друг друга очень давно.

— И Маруан ничего не сказал? Даже не сделал ни малейшего намека?

— Совершенно ничего. Он был великолепен. Но странно, что и Летиция, и Надя так привязались к нему. Они просто висли на нем. Никогда они не вели себя подобным образом ни с кем из своих друзей. Никогда…

— Ты слишком переживаешь…

Я не слишком переживала, меня разбирало любопытство. Могут ли братья и сестры узнать друг друга, не зная о своем родстве? Что происходило между ними, почему это становилось таким очевидным? Появляется ли какой?то сигнал, общий для них, о чем они даже не догадываются? Я ожидала одновременно и всего и ничего, но только не этой инстинктивной привязанности.

— Может, стоит подождать денек?другой…

— Нет. Завтра воскресенье. Я устроюсь в кафетерии в своем бюро, там никого не будет, и спокойно поговорю с Летицией и Надей. Понадеемся на Бога, Антонио.

Кроме дочерей в моем окружении были и другие люди, соседи и особенно коллеги, с которыми я работала в бюро уже многие годы. Я обеспечивала переговоры, организовывала небольшие приемы. Там я чувствовала себя как дома, для меня очень много значило хорошее отношение моих начальников… Как представить им Маруана спустя десять лет?

Я должна была остаться наедине с девочками. Они будут судить свою мать за двадцатилетнюю ложь — женщину, которую они не знали, мать Маруана, которая прятала его все эти годы. Ту, которая любила их и защищала. Я часто говорила им, что их рождение — это счастье всей моей жизни. Как же они воспримут то, что рождение Маруана было таким кошмаром, что я даже никогда о нем не говорила?

На следующее утро около девяти часов мы поднялись, как обычно по воскресеньям.

— Я приготовлю тебе кофе, мамочка?

• Предыдущая
• 41/43
• Следующая