Вокзал - Андреев Олег Андреевич - Страница 65

• Предыдущая
• 65/73
• Следующая

Ларин молча кивнул. Сердце вдруг еще более тягостно заныло, ушло куда-то в сторону, в беспроглядность, в темноту и пустоту. И Ларин почему-то вспомнил не о матери, не о жене или дочери, даже не о самом себе, он вспомнил об Оксане.

«Что-то сегодня какой-то странный день. Что-то много всего необычного. Вы. не волнуйтесь, поезда идут по расписанию. Сейчас будет отправляться донецкий. С третьего пути. Занимайте места, прощайтесь, только будьте осторожнее, пожалуйста. Береженого Бог бережет».

Голос у Собиновой был грустным. И это словно добавило тоски в сердце Ларина, он даже забыл, что злится на Собинову.

Бифштекс по-татарски, будь он неладен! Может, подсыпали что? Нет, не может быть. Алика, женщина восточная, но не до такой же степени. В животе у Фаломеева протяжно заурчало. Он покосился на стеклянную дверь, за которой недавно скрылась Виолетта – Валентина. Какой-то ты мнительный стал, Фаломеев, подумал он про себя. Последние десять минут, пока прохаживался вдоль панорамного стекла экскурсионного офиса, сибиряк гнал от себя прочь разные мысли. Неужели у него, у Фаломеева, как у хренового бойца перед боем, кишки свело? Хотя как взглянуть.

Например, такое ни с кем из его знакомых не происходило никогда, да и произойти не могло. После принятия такого решения и в свете последних событий не то чтобы несварение желудка может приключиться, но и недержание мочи можно простить. Он вспомнил Гошу, проходчика из геологоразведки, любимой шуткой которого было громко выпустить газы в общественном месте, а потом самым наглым образом обратиться к любому незнакомцу, стоящему рядом, с укоризной, мол, что же вы, товарищ, так несдержанны, здесь все-таки как-никак люди, надо держать себя в рамках. Только раз побили. В остальных случаях конфуз неминуемо падал на незнакомца.

Но так или иначе, решение принято, и не в правилах Фаломеева его отменять.

А холодок неуверенности сибиряк постарался растопить, фантазируя на темы дальнейшей жизни. То он представлял себе бесконечную череду курортных картинок, но быстро сообразил – такого быть не может. То представил их в Нягани, в собственном коттедже. Она сидит, свернувшись по-кошачьи, в кресле и листает каталог итальянской мебели. Он такой где-то видел в киоске. Потом вспомнил, что до отдельных коттеджей еще далеко. Не все буровые мастера имели. Потом он перенесся в маленький городок средней полосы России, где не был уже лет восемь и где у него была мать и сестренка. Постой, писали, сестренка выучилась на училку. Выходит, не сестренка, а сестра. И парень наверняка есть. Значит, надо или свой дом ставить, или сестре помогать обзавестись хозяйством. Господи, как все сложно-то стало. Первый раз женился, никаких проблем. Она местная, он при деле. Какое хозяйство? Какие свиньи? Жили в балке. Романтика. Детей по причине той же романтики не завели. А тут? Фаломеев вспомнил про беременность Валентины. Ну что ж, пускай рожает. Он ему как родной будет. Потом еще сделаем.

Дело немудреное. В том, что будет мальчик, Фаломеев не сомневался ни секунды.

Значит, братья. Своего он тоже ожидал мужеского пола.

От таких размышлений сибиряк враз повзрослел. Он вообще рос на глазах, в собственных в том числе, за последние несколько часов понял о женщинах, может быть, больше, чем за всю прошлую жизнь. Обычно ошибочно считаем, что мы их понимаем, а спроси, толком не объясним, за что та или иная нравится. Но если хорошенько покопаться в мозгах, образ распадется на множество чудесных мгновений… Как она ест, курит, спит, ручкой делает вот так…

Словом, мелочи… Беда, когда через несколько лет окажется, что ест она с причмоком, заодно прочищая во время трапезы дупла. Курит неловко – кто-то сдуру сказал, будто она красиво курит.

Спит вообще безобразно, все норовит свои чресла на тебя закинуть. А ручкой «вот так» делает, потому что дура, сказать больше нечего, вот и делает.

Но Фаломеев был несказанно далек от таких мыслей и потому терпеливо ждал.

С Виолеттой же происходило следующее…

Оставив своего мужчину по ту сторону офиса, она кивнула секретарше и одновременно диспетчеру босса и решительно толкнула дверь кабинета. В первый момент смутилась, хотя на лице не дрогнул ни один мускул. В кабинете сидел отец ее ребенка. Вальяжный, хорошо выбритый, розовощекий – кровь с молоком. Вернее, коньяк с кровью. И как это раньше она не замечала свинскую сущность его облика.

Честное слово, комсомолец центрального аппарата ВЛКСМ. Шея свиная, розовая. И мочки ушей на просвет. И полтора года она была рядом с ним… Чудовищно. Когда после одной из ссор подруга посоветовала каждый вечер украдкой нюхать его носки – любовь как рукой снимет, пропадет и зависимость, – она пренебрегла. Зато теперь знает: не надо никаких носков, стоит только посмотреть на его уши против света.

– Виолетта, что происходит? Раньше ты никогда не пренебрегала кофе в моем обществе. Вот Вадим о тебе справлялся. Куда наша козырная дама делась?.. – пожурил ее шеф.

Вадим повернулся лицом к ней. Взгляд у него был добродушно-вопросительный.

Знает, все знает про босса, подумала Виолетта, эта сволочь наверняка похвалялся. Слава богу, про беременность не успела сказать. А почему нет?

Врезать, что ли, по рогам? В штаны нагадит, он, говорят, с барышней начальника амуры крутит.

– Сидите, мальчики? Ну-ну, сидите. Радио бы хоть включили… – загадочно улыбаясь, сказала Виолетта.

– А что – радио? – насторожился шеф. Вадим непроизвольно поменял позу.

– Коммунистическое большинство в парламенте новый законопроект приняло – национализируют вас всех с вашими конторами. Владельцам по пять тысяч долларов оставляют, а директоров коллектив будет отныне избирать.

Говорила она без тени улыбки. В душе у нее поднималась сладкая волна удовлетворения содеянным. Инфаркт хватит – да и черт с ними.

Это было до сумасшествия похоже на правду. Главное, ни тот ни другой новостей из парламента не слушали, считая одних депутатов пустобрехами, других хапалами вроде себя, – кто ж под собой сук рубит… Однако…

– Да, чуть не забыла, Вадим, отца вашего сняли. Какого-то Егоркина назначили из аппарата президента. Не слышали про такого? Чем-то он им люб стал.

А ваш не люб.

– Егоркин… Егоркин… Не могу вспомнить… Это не тот, что ректором в МИИТе был?..

На Вадима было больно смотреть. Не лучше смотрелся и шеф.

Виолетта пожала плечами.

Шеф вызвал секретаря-диспетчера. Она, как вошла, сразу поняла, что дело швах.

– Ты утром радио или телик смотрела?

– Смотрела.

– Ну?

Секретарь беспомощно хлопала глазами.

– А-а-а… МузТВ все крутите. Тьфу… Новости надо знать… Что это? – спросил он про лист бумаги, протянутый Виолеттой.

– Увольняюсь.

– Бежите? Как крысы с корабля…

– Ты погоди, погоди…

Вадим пытался набрать на сотовом своего отца.

– Идиоты… – непонятно про кого, наверное про депутатов, выдохнул шеф Виолетты и в свою очередь начал набирать номер на своем сотовом.

Почему ни тот ни другой не воспользовались обычными телефонами на столе, совершенно непонятно.

– Я к себе сбегаю, звони, если что прояснится, – сказал Вадим, взяв себя в руки.

– Погоди… Борис? Борис, ты ничего не слышал, что там с утра эти мудаки в Думе утвердили?.. Нет? Источник верный. Национализацию удумали… Кто-кто? А как ты думаешь? Дядюшка Зю и команда… Вся надежа на президента теперь…

Виолетта и верила и не верила собственным глазам и ушам. Как все оказалось легко. Поверили. Значит, сидит еще в них червяк смрадный. Гложет. Спать не дает. Может, и любить по-человечески не могут из-за того. Деньги, деньги, деньги! Или порода их такая? Недочеловеческая. Не глаза, а два никеля номиналом в доллар.

– И куда же ты теперь? – спросил Вадим.

– Куда? – Виолетта подошла к стеклу, отогнула жалюзи и постучала, показав одновременно на дверь. – Вот. Вадик, познакомься, Фаломеев Алексей. Сибиряк.

• Предыдущая
• 65/73
• Следующая