Призрак оперы - Леру Гастон - Страница 7
- Предыдущая
- 7/13
- Следующая
«Многоуважаемый господин Директор, очень извиняюсь, что беспокою вас в такое неподходящее время, когда Вы с таким удивительным тактом, знанием театрального дела и умением угодить публике, решаете судьбу наших лучших артистов, заключая и разрывая рабочие контракты. Мне уже известно, как вы отнеслись к Карлотте, Сорелли, Жамме и еще некоторым, чей талант Вы, похоже, распознали с первого взгляда. Вы, конечно, понимаете, что эти слова не относятся ни к бездушной, как шарманка, Карлотте, которая хорошо бы сделала, если бы никогда не покидала «Амбассадор» и кафе «Жакэн», ни к «экстрагениальной» Сорелли, которая своим успехом обязана главным образом телу; ни к малютке Жамме, прыгающей по сцене наподобие выпущенного в поле молодого теленка, ни даже к такой выдающейся артистке, как Кристина Даэ, которой Вы, с удивительным упорством не даете ни одной мало-мальски порядочной роли. В конце концов, это дело Ваше, и я не имею права вмешиваться. Но, тем не менее, я хочу воспользоваться тем, что пока Вы еще не выжили из состава труппы Кристину Даэ, послушать ее, хотя бы в роли Зибеля, так как после громадного успеха, который она имела на последнем представлении «Фауста» в роли Маргариты, эта роль в дальнейших представлениях запрещена ей Вами. Поэтому, прошу Вас оставить мне как на сегодня, так и на все последующие представления мою обычную ложу № 5, которая, к моему большому удивлению, поступила, согласно вашему приказанию, в продажу.
Будучи врагом всякого рода скандалов и не зная, наверное, ознакомили ли Вас Ваши предместники, милейшие Дебьенн и Полиньи с моими привычками, я не поднимал этого вопроса. Но теперь, узнав от Дебьенн и Полиньи, что они поставили Вас в известность относительно моих требований, неисполнение которых показывает Ваше намерение меня игнорировать, я считаю своим долгом Вас предупредить, что первое условие поддержания между нами мирных отношений, есть предоставление мне вышеуказанной ложи.
Сделав эти маленькие замечания, я прошу Вас считать меня Вашим покорным слугой».
Подписано: Призрак Оперы.
В конверт была вложена вырезка из «Театрального ревю»:
«П. О: Р. и М. нельзя простить. Мы предупредили их об этом и оставили ваш Свод постановлений и инструкций. С уважением».
Едва Ришар окончил читать это письмо, как дверь в кабинет отворилась, и вошел Моншармэн с точно таким же письмом в руке. Они посмотрели друг на друга и расхохотались.
— Комедия продолжается, — сказал Ришар.
— Что это значит? — спросил Моншармэн. — Неужели они думают, что, как бывшие директора, имеют право на пожизненное пользование ложей.
Как один, так и другой все еще были уверены, что авторами обоих писем были ни кто иные, как Дебьенн и Полиньи.
— Мне это начинает надоедать, — сказал Ришар.
— Пустяки, — заметил Моншармэн. — Ну, пошлите им на сегодня ложу и делу конец.
Ришар велел секретарю узнать, свободна ли ложа первого яруса № 5 и послать ее Дебьенну и Полиньи. Она оказалась непроданной и тот час же была послана по назначению. Дебьенн жил на углу улицы Скриб и бульвара Капуцинов, а Полиньи на улице Обер. Моншармэн внимательно осмотрел полученные конверты: оба письма были сданы в почтовое отделение на бульваре Капуцинов.
— Обрати внимание! — сказал Ришар.
Они пожали плечами.
— Удивительно, как люди их возраста могут заниматься такой ерундой.
— Во всяком случае, — заметил Моншармэн, — могли бы быть и повежливее. Ты обратил внимание на то, что они пишут относительно Карлотты, Жамме и Сорелли?
— Зависть, дорогой мой, ничего больше. Дойти до того, чтобы писать публикации в «Театральном ревю»… Дальше уже некуда.
— Кстати, — снова начал Моншармэн, — они что-то уж очень интересуются Кристиной Даэ…
— Ты же знаешь, что у нее репутация целомудренной девушки?
— Да, я отлично знаю, как создается репутация, — возразил Моншармэн. — Вот я, например, не знаю ни одной ноты, а считаюсь хорошим музыкантом.
— Успокойся, тебя им никто и не считает, — поспешил его утешить Ришар и приказал впустить в кабинет артистов, которые целых два часа прохаживались по коридору, ожидая, чтобы перед ними раскрылась, наконец, эта заветная дверь, за которой их ждали деньги, слава или увольнение.
В этот вечер, 25 января, утомленные всевозможными спорами, интригами, угрозами и неудовольствиями, оба директора даже не полюбопытствовали заглянуть в театр, чтобы узнать воспользовались ли Дебьенн и Полиньи присланной им ложей.
Наутро им подали два письма: одно было следующего содержания, от «Призрака»:
«Уважаемый, господин Директор!
Приношу мою сердечную благодарность. Прелестный спектакль. Даэ была очаровательна. Обратите внимание на хор. По обыкновению хороша, но банальна Карлотта. В скором времени напишу относительно 240.000 франков, — вернее 233424 франков 70 сантимов; так как за 10 первых дней этого месяца мною уже получено от господ Дебьенна и Полиньи 6575 франков 30 сантимов.
Ваш покорный слуга П. О».
Другое от Дебьенна и Полиньи:
«Милостивые, господа!
Примите нашу искреннюю благодарность за ваше любезное внимание. К сожалению, как бы ни приятно нам было еще раз послушать «Фауста», мы вынуждены от этого отказаться, так как присланная вами ложа первого яруса № 5 находится в полном распоряжении того, о ком мы уже имели случай вам говорить, просматривая вместе с вами Свод постановлений Оперы (параграф 63).
Примите и проч.»
— Они начинают действовать мне на нервы! — грубо сказал Ришар, вырывая письмо из рук читавшего его вслух Мушармэна. — Эти господа меня окончательно выводят из себя…
Вечером ложа первого яруса N 5 была продана.
На другой день в числе прочих бумаг Ришар и Мушармэн нашли рапорт контролера здания Большой Оперы, в котором тот доносил о произошедшем накануне происшествии в ложе номер пять. Вот наиболее существенный отрывок из этого короткого рапорта:
«Сегодня вечером, — писал контролер, — я был вынужден в целях сохранения тишины и порядка два раза прибегнуть к содействию полиции. Неизвестные лица, занявшие ложу первого яруса № 5, настолько возмутили весь зал своим громким смехом и неуместными замечаниями, что со всех сторон начали раздаваться возгласы протеста, вследствие которых капельдинерша обратилась к моей помощи. Я вошел в ложу и заявил присутствующим, что если они сейчас же не прекратят подобного безобразия, я буду вынужден вывести их из зала. Но едва я вышел за дверь, как до меня снова долетели хохот и негодующие голоса публики. На этот раз я вернулся с полицейским, который с большим трудом вывел нарушителей, не перестававших со смехом требовать обратно деньги. Когда они, наконец, успокоились, я им разрешил вернуться в ложу, откуда несколько минут спустя снова стал доноситься громкий хохот, вследствие чего я вынужден был окончательно удалить их из зрительного зала».
— Позвать контролера! — крикнул Ришар своему секретарю, который, прочтя этот рапорт еще рано утром, подчеркнул его, как особенно важный, синим карандашом.
Секретарь, мсье Реми, молодой человек, 24-х лет, элегантный, очень неглупый, но вместе с тем заискивающий перед директором, у которого служил по вольному найму и следовательно рисковал в любой момент лишиться места, заранее предвидя это приказание, позаботился, чтобы контролер был на месте.
— Расскажите, как все произошло, — резко произнес Ришар, едва тот успел переступить порог кабинета.
Контролер, ссылаясь на рапорт, пробормотал несколько бессвязных слов.
— Однако, что же их так рассмешило? — спросил Моншармэн.
— Вероятно, хорошо пообедали с вином, мсье, и были больше настроены развлекаться, чем слушать серьезную музыку. Едва войдя в ложу, они сразу же вышли и позвали капельдинершу. Она спросила, что им угодно. Тогда один из мужчин сказал: «Осмотрите ложу — там никого нет, не правда ли?» Билетерша ответила: «Нет», а мужчина произнес: «Хорошо, но тогда почему, когда мы вошли, то услышали, как кто-то сказал, что ложа занята».
- Предыдущая
- 7/13
- Следующая
