Твое смеющееся сердце - Бартоломью Нэнси - Страница 37

— Нам пора, — сказал он, направляясь к мусорному контейнеру. — У меня полно работы, а у вас есть дочь, за которой нужно присмотреть.

С этим я не могла спорить и пошла за Уэдерзом. Мы вышли на стоянку, под яркое солнце. Стоило нам сесть в машину, как Уэдерз снова прилип к мобильному телефону. У меня даже зародились сомнения, разговаривает ли он с кем-то на самом деле или только делает вид. Может, он хватается за телефон, чтобы избежать новых вопросов? Тем не менее я прислушалась.

— Привет. — Голос Уэдерза прозвучал чуть резче, чем когда он разговаривал со мной. — Послушай, я тут подумал и, кажется, нашел другой способ покончить с этим делом. — Уэдерз следил за дорогой, но улучил момент и мельком взглянул на меня. — Я хочу, чтобы ты составил свой вариант и заставил ее подписать бумагу. Мне уже надоело, что меня постоянно водят за нос.

Он нахмурился, голубые глаза, казалось, даже потемнели. Я решила, что звонок не деловой, а личный. Голос Уэдерза ничем не выдавал его чувств, но у меня вдруг возникло желание дотронуться до него, например, положить руку на колено — верный признак того, что моя женская интуиция дает о себе знать. Как это похоже на меня — направить свои заботы на очередную раненую собаку. Как бы чутье снова не подвело меня и не завело в очередной тупик.

— Угу, — пробурчал Уэдерз. — Сам знаю.

Слушая собеседника, он повернул на Элм-стрит и готовился заехать на стоянку позади дома Джека. Он вздохнул, на лбу обозначились резкие складки.

— В понедельник утром воин из меня никудышный, — сказал он устало в трубку, — давай пока остановимся на этом и подождем, чего вам удастся добиться. — Затем, словно ему только что пришла в голову новая мысль, добавил: — И вот еще что: постарайтесь не усложнять, ладно? Она сама все запутала, но это не означает, что мы должны запутывать еще больше.

Он отключил телефон и швырнул его на сиденье между нами. Я попыталась угадать, с кем он разговаривал:

— Ох уж эти адвокаты.

— Это точно, — машинально откликнулся Уэдерз, но тут же, повернувшись ко мне, заговорил по-деловому: — Значит, договорились, Мэгги, вы присмотрите за Шейлой. Я буду держать с вами связь.

Я вышла из машины и повернулась к нему, собираясь произнести под занавес последнюю фразу: «Может, в следующий раз вы расскажете мне о своем разводе?» Мне очень хотелось, чтобы на этот раз последнее слово осталось за мной. Но Уэдерз уже снова говорил с кем-то по телефону, точнее, не говорил, а рявкал в телефон. Он лишь небрежно махнул мне рукой на прощание и уехал.

И снова я осталась стоять на стоянке как дурочка, с разинутым ртом. Помню, еще девчонкой, всякий раз когда маме доводилось увидеть, как кто-то ловко гнет свою линию и заставляет другого лишаться дара речи, она поворачивалась к нам, детям, и говорила: «Вот это, я понимаю, настоящий скрипач».

Да, Уэдерз разыграл меня как по нотам, не спорю, но оркестр пока только настраивает инструменты, и Мэгги Рид еще оставит за собой последнее слово.

Стоя снаружи возле методистской церкви местечка Лед-беттер-Крик и дожидаясь Боннй, я слушала звуки органа и пение церковного хора. Я всегда нервничаю в церкви, наверное, еше с того дня, когда мой мертвецки пьяный папаша свалился на пол во время службы и наш пастор, решив, что грешника покарал Господь, попытался оживить его водой из купели. После этого я перестала ходить в церковь.

В ожидании Бонни я спряталась в тени большого дуба, одергивая свою голубую юбочку, как будто от этого она могла стать хоть немного длиннее. Одно дело — выглядеть как Реба Макинтайр на сцене, и совсем другое — явиться в таком виде в церковь. На мне были белая блузка с глухим воротом и строгие белые туфли, без всяких там фальшивых бриллиантов, и, наверное, я даже могла бы сойти за добропорядочную прихожанку, потому что Бонни чуть не прошла мимо меня, не узнав.

— Привет, — тихонько окликнула ее я.

Бонни в последний раз затянулась сигаретой, подгоняя троих из шестерых своих детей, чтобы те не опоздали на занятия в воскресную школу. Она вздрогнула, остановилась и воровато кинула сигарету в кусты.

— Господи, Мэгги, как же ты меня напугала! Я уж думала, это кто-нибудь из наших дам от благотворительного комитета. — Бонни глубоко вздохнула и смерила меня взглядом с головы до ног: — Ну, Мэгги, видать, тебе уж очень сильно приспичило пойти в церковь, раз ты так вырядилась!

Нельзя сказать, чтобы Бонни была олицетворением консерватизма в одежде, просто она обычно выглядела как чья-нибудь мама.

— Чуть не забыла, между прочим, у меня для тебя хорошая новость. Сегодня после службы мы приглашены на бобовый пир.

— Тоже мне, хорошая новость! Во-первых, я не люблю бобы, а во-вторых, мне сейчас не хватает только ходить…

Бонни нетерпеливо замахала руками:

— Какая же ты недогадливая! Одна из организаторов — мать Маршалла Уэдерза, и мы будем сидеть с ней за одним столиком!

Бонни повернулась и решительно двинулась вверх по лестнице, ведущей к дверям в церковь.

— Слава Богу! — прошептала я и пошла за ней.

Церковь была очень старая и довольно маленькая, с толстыми, чисто выбеленными стенами. Окна украшали витражи с изображениями Иисуса Христа и святых. Дойдя примерно до середины прохода, устланного красной дорожкой, Бонни села на скамью и потянула меня за собой. В церкви были сплошь люди почтенного возраста, во всяком случае, мне так показалось. Они махали друг другу, улыбались, но когда зазвучал гимн, знаменующий начало службы, все посерьезнели и встали.

Бонни ткнула меня в бок, так что я чуть не выронила из рук сборник церковных гимнов.

— Видишь вон ту даму с седыми кудряшками через два ряда от нас? — прошептала Бонни. — Это она.

Я посмотрела туда, куда указывала Бонни. Мать Маршалла Уэдерза я узнала сразу. Когда она повернулась, наблюдая за приближающимся хором, наши взгляды ненадолго встретились, и я увидела голубые детекторы лжи, точь-в-точь как у сына. Миссис Уэдерз была чуть выше других пожилых дам и больше походила на чью-нибудь бабушку. Она напомнила одну из тех женщин, которые вечно хлопочут по дому в переднике, забывая его снять, потому что большую часть времени проводят на кухне. Пожилая дама выглядела довольной и безмятежной, кожу покрывал загар — по-видимому, она любит возиться в саду. Мне тут же представилось, как она собирает к ужину бобы.

Бонни покосилась на меня, выразительно вскинула брови и подмигнула. Ей все это нравилось — еще бы, для матери шестерых детей это настоящее приключение, которое вносит разнообразие в ее жизнь! Проповедь я не запомнила. Сам пастор был невысоким лысым человечком с румяными щечками и выражением удивленной невинности на лице. Он говорил негромким монотонным голосом, к которому все женщины, включая миссис Уэдерз, старательно прислушивались. Я же была занята другим: наблюдала за матерью детектива Уэдерза и за тем, как она воспринимает службу.

Когда хор приступил к последнему гимну, Бонни снова ткнула меня локтем.

— Если мы хотим занять места за одним столом с Фло, как только кончится служба, надо сразу идти в зал, где собирается церковная община. Как только пастор даст нам благословение и все станут вставать, следуй за мной.

Едва пастор успел произнести последнее слово «аминь», как Бонни бодро зашагала по церковному проходу. Она промчалась мимо дам, дожидающихся пастора, чтобы поздороваться с ним за руку, протиснулась между оставшимися просто поговорить и потянула меня за собой на улицу. Через маленький церковный двор, залитый солнечным светом, мы направились к приземистому белому зданию. Бонни не останавливалась и не отклонялась от цели маршрута до тех пор, пока мы не оказались за столиком в дальнем от входа левом углу зала и не устроились рядом с пятью дамами почтенного возраста.

— Садись сюда, — распорядилась Бонни, усаживая меня рядом с еще одним пустым стулом. Я села лицом к стене, на которой висела картина с изображением тайной вечери. — Это ее место. Вот увидишь, как только начнется раздача бобов, она объявится.