Твое смеющееся сердце - Бартоломью Нэнси - Страница 26

Ансамбль продолжал играть, приближался такт, с которого я обычно запевала. Мне нужно было или немедленно выходить на сцену, или пропустить вступление и после концерта объясняться со Спарксом. Я взбежала по лестнице, ведущей на сцену. В конце концов, это моя работа, я должна ее делать, а Клетус пусть делает свою.

Я схватила микрофон и вышла на сцену.

На танцевальную площадку вернулись «Молодые жеребцы», ночь приближалась к своему гормональному пику. Началось последнее отделение, последний шанс для тех, кто еще не нашел себе пару, успеть это сделать, пока бармен не объявил последний заказ и в зале не начали постепенно гасить свет. Все, кто хотел танцевать — с партнером или без, — высыпали на танцевальную площадку. Ко мне подошел Джек и тихо спросил:

— Почему вернулись копы?

Я посмотрела в зал поверх голов танцующих. Клетус разговаривал с двумя полицейскими. По-видимому, полицию вызвал он.

— На стоянке, когда ты уже вошел в дверь, в меня кто-то стрелял.

Я посмотрела на полицейских, ожидая увидеть за ними Уэдерза, но его не было видно. Если он и приехал, то в зал не вошел.

Джек схватил меня за руку. Бэр играл последние аккорды песни, пары и одиночки кружились по площадке, глухие и слепые ко всему, кроме своих движений. Мы с Джеком находились в самом эпицентре вечернего шторма.

— Он не… ты не… — Джек растерялся.

— Нет, я в порядке, он в меня не попал.

Я вернулась к микрофону. Мне не хотелось думать о выстреле, я хотела уйти в музыку, остаться в одиночестве. Я хотела быть певицей, а не жертвой.

Полицейские, двое молодых парней, которых я до сих пор не видела, собрали показания о происшествии и уехали. То обстоятельство, что в меня кто-то стрелял, их нисколько не удивило. На Хай-Пойнт-роуд, в том районе города, где стоял клуб, стрельба в субботу ночью отнюдь не редкость.

Клетус проводил нас с Джеком до моей машины и с важным видом осмотрел ее всю, прежде чем позволить мне сесть за руль.

— Не волнуйся, Мэгги, — сказал он, кладя мне на плечо большую руку, — мы тебя в обиду не дадим. А насчет этой стрельбы — наверное, какие-то обормоты просто хватили лишнего и не видели, куда палят.

Я кивнула, хотя ни на секунду не поверила.

— Полицейские нашли что-нибудь, когда осматривали стоянку?

Я огляделась, мне вдруг стало казаться, что за каждой машиной, в каждом укромном уголке притаился бандит. Клетус покачал головой:

— Только несколько гильз тридцать восьмого калибра — больше ничего.

Джек был погружен в свои мысли. Мне хотелось только одного: чтобы меня никто не трогал. Джек, по-видимому, это почувствовал и оставил меня в покое. Домой мы ехали в полном молчании. Даже когда мы добрались до его жилища, он прошел к печке, затопил ее, открыл вентиляционные отверстия, и все это молча. Не в состоянии думать ни о чем другом, я бесцельно заходила по комнате. Стрельба на автостоянке имела какое-то отношение к убийству Джимми, иначе быть не могло.

Глухо хлопнула винная пробка, послышалось бульканье. Я остановилась у музыкального центра и бессмысленно уставилась на кнопки.

— На, выпей. — Джек подошел ко мне и протянул стакан красного вина.

— Спасибо, но я не пью красное вино. — Красное на меня не действует, слишком сухое.

— А ты попробуй, — настаивал Джек.

Я, как вежливая гостья, взяла стакан, поднесла к губам и сделала глоток. Неплохо. Мне даже понравилось, как вино скользит по горлу, не обжигая его. Его вкус немного напомнил мне вкус ягод в бабушкином саду, когда они совсем поспели и пора было собирать их на варенье.

Джек нажал кнопку на проигрывателе. Джесс Уинчестер запел песню «Леди Янки».

— Тебе ведь нравится эта песня, я угадал? Я увидел этот диск наверху и понял, что ты его слушала.

Я кивнула и отпила еще немного вина. Внутри потеплело, на душе стало легче. Я остановилась у высокого окна, которое тянулось от пола до потолка на все два этажа. На небе сияла почти полная луна; Джесс Уинчестер пел о том, как он покидает Вермонт. Глубокий сильный голос пел о женщинах и о любви. Ну почему я не могла встретить мужчину вроде Джесса Уинчестера? Уж кто-кто, а он не станет палить в женщин из кустов. Я еще отпила из стакана и плавно закачалась в такт музыке. Джесс Уинчестер наверняка не проводит все время за бутылкой, не забывает, что дома его ждет семья.

Похоже, красное вино Джека — один из самых изысканных напитков, изобретенных человечеством. Незаметно мой стакан опустел, лицо раскраснелось, я слегка захмелела. В голове мелькнула вполне резонная мысль — не стоит пить вино на голодный желудок, но это не помешало мне протянуть Джеку свой стакан, когда он подошел ко мне с бутылкой.

— Хорошее вино, — сказала я.

— Мне тоже нравится.

Я стала тихонько подпевать Джессу. Джек поставил бутылку на крышку проигрывателя и повернулся ко мне лицом, потом молча забрал у меня стакан и поставил его рядом с бутылкой.

— Иди сюда, — тихо сказал он, — давай потанцуем.

Я не двинулась с места.

— Давай, Мэгги, это же «Теннессийский вальс».

Глядя на Джека, я в конце концов призналась:

— Не могу. Джек рассмеялся:

— Ерунда, это же просто танец.

Я вдруг почувствовала себя испуганной, заплаканной девчонкой.

— Джек, я не могу.

Он опустил руки.

— Но почему?

Я набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

— Потому что не умею танцевать.

Ну вот, я произнесла это вслух. Терпеть не могу, когда меня приглашают танцевать. Это так ужасно, что не передать словами: я всей душой, всем сердцем рвусь танцевать, но не могу. В таких случаях мне всегда вспоминается одно и то же: я и Дарлин в танцевальном классе, обе в розовых пачках и розовых трико. Дарлин легко скользит по паркету, а я стою как столб или, точнее, как неуклюжий слоненок, не в состоянии даже отличить правую ногу от левой, не говоря уже о том, чтобы сделать шаг.

Но я не собиралась лить слезы перед Джеком, поэтому закусила губу и потянулась за стаканом. Джек перехватил мою руку.

— Иди сюда, — повторил он. На этот раз он сам шагнул ко мне и обнял одной рукой за талию. — Ты сможешь.

Он меня не знает! Он не представляет, что я чувствую!

— Мэгги, успокойся, закрой глаза и дыши ровнее. Просто позволь мне тебя обнять.

Я колебалась, вглядываясь в лицо Джека и пытаясь понять, чего он хочет на самом деле. Но он выглядел таким искренним, что мне даже стало неловко ему отказывать. И я его послушалась, позволила Джеку играть в свои дурацкие игры. Он наверняка чувствовал, что мне это не нравится, но отступать не собирался.

— Так, хорошо, теперь положи голову мне на плечо.

Он стал плавно покачиваться, увлекая меня за собой. Джесс Уинчестер негромко пел о Боулинг-Грин[3], выпитое вино помогло мне расслабиться, и я стала двигаться вместе с Джеком. От него пахло экзотическими ароматами, я глубоко вздохнула.

— Отлично, Мэгги, у тебя получается.

Я покачнулась, Джек медленно развернул меня, ненавязчиво обучая мои ноги двигаться как нужно. Песня кончилась, следующая была в более быстром ритме. Я попыталась отстраниться от Джека.

— Мэгги, не отодвигайся, ты сможешь.

— Нет, не смогу.

Он протянул мне стакан и распорядился:

— Выпей еще глоток.

Я сделала глоток, и не один.

— Эй, эй, хватит! — Джек отобрал стакан, взял меня за руки и стал двигаться в ритме музыки, вынуждая следовать за ним. И кто бы мог подумать, мои ноги действительно подчинились ритму! Это было здорово, и я рассмеялась.