Профессионалы - Леонов Николай Иванович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/30
• Следующая

– Неправда!

– Ладно, не уговаривай, я что, не понимаю? – старик огладил полированный кий. – В клубы, где еще не закрыли, пока не ходи.

Гуров записал два адреса, прощаясь, задержал слабую руку, посмотрел в выцветшие глаза:

– Большое спасибо, Кирилл Мефодиевич, очень большое.

В бильярдной было три стола, но присутствующие внимательно следили за игрой лишь на одном. На двух других столах игра велась легко и непринужденно, игроки негромко переговаривались, шутили и смеялись. Короче, на двух столах играли, а на одном то ли работали, то ли сражались, а скорее, то и другое одновременно. Напряжение исходило не только от играющих, его излучали и зрители, некоторые после каждого удара дергались и гримасничали. Раздавались возгласы одобрения и разочарования, следовали комментарии, проводился профессиональный анализ ситуации. Зачастую мнения высказывались противоположные, но тон всегда был безапелляционным.

Гуров пришел сюда больше часа назад, присматривался и думал о том, что зритель в бильярдной являет собой синтез трех различных категорий. Футбольного болельщика в его худшем варианте – всезнайства, базарного тона и нецензурного лексикона, затем – интеллигентного, вдумчивого наблюдателя шахматного матча, который перед каждым ударом-ходом просчитывает варианты. И одновременно зритель в бильярдной напоминает завсегдатая ипподрома (Лева вспомнил молодость, дело Крошина), который шелестит купюрами, прикидывает, какую ставку он может себе позволить и стоит ли ее делать?

Играли двое, участвовали в игре почти все присутствующие, человек двадцать – не так много, бильярдная не стадион, не ипподром и не шахматный клуб.

Гурову почему-то казалось, что в бильярдной незримо присутствуют Грин, Куприн и дядя Гиляй, она романтична, загадочна и пахнет прошлым.

Играли в фишки, игру для Гурова малопонятную. В центре стола ставилось «каре» из деревянных столбиков, в центре пятая фишка, чуть более рослая. Игра велась тремя шарами, два «чужих», один «свой», помеченный черной тушью. Кием можно бить только по «своему». Задача – «своим» шаром попасть в «чужого» так, чтобы он, ударившись о борт, сбил фишки. За сбитые фишки на доске мелом записывались очки, выигрывал набравший первым шестьдесят очков. Казалось бы, простая игра, а вызывала у зрителей живейший интерес, разжигала страсти, обсуждения велись на языке, стороннему уху непонятном.

– Не от двух надо было играть, а от трех.

– И винт не левый нижний, а правый верхний.

– Не надо было играть, надо было «мазать».

Гуров за игрой не следил, профессиональных суждений не слушал, наблюдал людей.

Что значит – нет особых примет? Среднего роста, среднего телосложения и возраста. Не седой, не лысый, без бороды и усов. Очень даже неплохие приметы. Следовательно, всех молодых, высоких, толстых, хромых, бородатых, лысых, рыжих, седых отбрасываем. Что у нас остается?

– Здравствуйте, Лев Иванович, – Гуров повернулся на сытый, самодовольный голос. Рядом стоял коренастый толстячок, Гуров кивнул в ответ, чувствовал, здороваться не обязательно, приглядывался, толстячка с бородкой не узнавал. Тот подмигнул заговорщицки, жестом пригласил отойти в сторону, Гуров отошел, прикрыл бородку толстячку ладонью, спросил:

– Давно освободились, Зырянов?

– Судя по вашему визиту в сию обитель, вы на повышение не пошли, в операх пребываете. Что же, каждому свое, – он был явно доволен ситуацией. Вот, мол, никто не знает, кто ты есть, а я знаю. – А в ответ на ваш бестактный вопрос отвечаю: меня из зала суда за недоказанностью освободили.

– Безвинного, – подсказал Гуров.

– Зачем глупости говорить, я человек серьезный. Освободили виновного, но, из-за вашей плохой работы, недоказанно виновного. Судья, конечно, все обо мне понял, но он под законом ходит. Когда приговор читал и меня приказал освободить, так взглянул, что будь у меня совести хоть чуток, то я бы заплакал и в сознанку пошел.

– У вас с совестью все в порядке? – Гуров достал из кармана мелок и стал его подбрасывать на ладони.

– Не жалуюсь, – Зырянов улыбаться перестал. – Вы совестливы, а я – нет, в жизни должно присутствовать равновесие. А вы, Лев Иванович, никак игрой увлеклись? Так я распоряжусь, нам столик освободят. Сыграем? Нет, не будет игры. На этот крючок, – он ткнул пальцем на мел, – простачков ловите. Чтобы посредине дня человек из МУРа сюда играть пришел? Слабенькая у вас наживка, Лев Иванович.

– Не боитесь? – Гуров мягкость из голоса убрал. – У меня есть приятель, упрямо повторяющий, мол, земля вертится. Она в один прекрасный момент может так повернуться, что вы все теперешние слова захотите назад проглотить. А они вылетели. У вас с совестью, а у меня с памятью все в порядке.

– Бог с вами, Лев Иванович, – сытый баритон превратился в плаксивый тенор. – Да я разве что? Да никогда.

– Уйдите, не видел я вас, – Гуров отвернулся, начал вновь оглядывать присутствующих, отбирать, сортировать.

– Понял. И я вас не видел. Никогда, – и голос за спиной перешел на шепот, пропал.

Через час он сидел в кабинете полковника Орлова, который пребывал в скверном настроении, что случалось и прежде. Но сегодня Петр Николаевич и не скрывал этого, Гуров второй раз в жизни слышал раздраженный, повышенный тон начальника.

– Многовато у вас накопилось долгов, Лев Иванович, начал Орлов. – Задерживаешь парня, затем выпускаешь за недоказанностью. Насильник, которого видели три человека, еще на свободе! Если ты меня будешь подводить, то на кого мне рассчитывать? – Он протянул Гурову конверт, переставил на столе подставку для карандашей и пепельницу, начал расхаживать по кабинету.

Гуров прочитал анонимку на себя, вложил листочек назад в конверт, положил его на стол и пожал плечами. Пусть полковник не держит его за мальчика. Ни долги, ни тем более анонимка не могут начальника довести до такого бешенства.

– Не понял! – Орлов взял конверт.

– Анонимка обыкновенная! – Гуров вновь пожал плечами.

– Что анонимка, я догадался, – Орлов смял какую-то бумагу, швырнул в корзину, включил селектор и, сдерживая раздражение, чуть запинаясь, сказал: – Я просил вас материалы по Столяру, Петренко и Кулагину… И баллистическую поторопите.

«Вот оно, – понял Гуров, – раз баллистическая экспертиза, значит, снова стреляли».

– Готовим, Петр Николаевич! – ответили через динамик.

Орлов отключился, снова ткнул пальцами конверт с анонимкой.

– Не изображай оскорбленную невинность, объясни простыми словами.

«Стареет, – подумал Гуров. – Нервы никуда, на ерунду разменивается».

– Я не разъезжаю по Москве на автомобиле иностранной марки. Автор ошибся. Я пользуюсь автомашиной марки «жигули», которую подарил мне отец. Документы оформлены надлежащим образом. Если…

Гурова перебил телефонный звонок, Орлов снял трубку:

– Да, здравствуйте… Я знаю… Нет, я не буду вам докладывать… Извините, у меня совещание.

Он положил трубку, взглянул на Гурова, после небольшой паузы спросил:

– Ты на оперативках пять дней не был?

– Шесть, – ответил Гуров, – мы же договорились, Петр Николаевич, если что…

– Мы с тобой договорились! – перебил Орлов. – Да они с нами не договаривались. Убивают, понимаешь ли, убивают!

В дверь коротко стукнули. Гуров не сразу узнал вошедшего мужчину. Это был Олег Георгиевич Крутин, в квартире которого недавно Гуров с женой смотрели видеомагнитофон. Крутин сказал:

– Здравия желаю! – протянул руки для объятий, под безразличным, невидящим взглядом полковника остановился, глупо улыбаясь, опустил руки, пробормотал:

– Простите, я, кажется, ошибся дверью…

– Олег, – продолжая думать о своем, сказал Орлов, – заходи, рад тебя видеть.

И столько неправды было в его глазах, что Гуров взял со стола конверт с анонимкой и начал его внимательно разглядывать.

Крутин усмехнулся, подошел к столу:

– Простите, вы Орлов Петр Николаевич, образца одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года?

– Образца, образца, – Орлов вышел из-за стола, обнял Крутина, похлопал его по плечам, делал это неловко, автоматически, словно робот, по обязанности.

• Предыдущая
• 14/30
• Следующая