Бесплатных пирожных не бывает! - Леонов Николай Иванович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/28
• Следующая

«Завтра, родименький, завтра мы начнем с тобой последнюю партию этого затянувшегося матча».

На следующий день в двенадцать часов Юрий Петрович ждал Ивана на Центральном телеграфе. Лебедев сидел за столом и, тыкая ржавым пером «Рондо» в пересохшую фиолетовую чернильницу, мечтал лишь о том, чтобы свидание не состоялось.

Когда утром Иван позвонил, Лебедев не рискнул предупредить, что телефон, возможно, прослушивается, и уж тем более не сказал, мол, деньги принести не могу, так как за мной топают оперативники. Он вышел из дома в десять, около часа катался в метро, делал пересадки, выходил в последний момент из вагона и тут же уезжал в обратном направлении, прекрасно отдавая себе отчет, что если их разговор слышали, то все его маневры сплошной идиотизм.

Сказать Ивану или не говорить? Если не говорить, как объяснить отсутствие денег? Он уже перестал оглядываться, пытаться определить, следят за ним или он «оторвался». Наверняка не таких, как он, «водят» и все его приемчики – детский лепет, не более, и давно известны.

Сначала он четко видел окружающих, мог их персонифицировать. Молодежь и стариков отмести, не замечать. Офицеры, ярко одетые женщины тоже слежку осуществлять не могут. Мужчины и женщины среднего возраста, неброско одетые, без вещей – так Лебедев представлял возможных преследователей. Очень скоро в глазах начало рябить, затем окружавшие его люди слились в сплошной однородный поток, он перестал различать лица, в голове зашумело, начало подташнивать.

Когда около двенадцати Лебедев притащился на телеграф, то безразлично скользнул взглядом по окружающим, опустился на стул, подвинул телеграфный бланк и попытался написать телеграмму на собственный адрес. У Лебедева имелся «Паркер» с золотым пером, но ему доставляло удовольствие шкарябать бланк корявым «Рондо», словно гвоздем на сырой штукатурке выцарапывая печатные буквы.

«Перестройщики, – думал Лебедев, комкая испорченный бланк, – куда вы без нас денетесь? В столице, на Центральном телеграфе, нечем писать! Говорить до одурения, призывать на подвиг – здесь вам равных нет. Поплевался в микрофон, потом шасть в черный лимузин, занял левую полосу и помчался, пугая всех сиреной, встречать или провожать такого же огнеметчика. Сколько деловых людей спалили, какие корпорации разрушили, а чего сделали? Вот телеграмму написать не могу, а у меня, может, мама умирает и промедление смерти подобно?» Рассуждая так, Лебедев набирался сил, как прильнувший к кислородной маске астматик.

В половине первого он, бодрый и отдохнувший, вышел с телеграфа и зашагал домой. Иван не явился, матерый зверь всегда чует западню. «А может, ничего и не чует, все я придумываю, позвонит позже, передоговоримся», – успокаивал себя Лебедев, шествуя по улице Герцена. Он дышал полной грудью, свежий уже весенний воздух пьянил.

Когда Юрий Петрович пришел домой, Иван на кухне пил чай и читал газеты. Больше всего Лебедева потряс не факт присутствия гостя, а чай, газеты и очки в массивной оправе, которые Иван поднял на лоб при появлении хозяина.

– Иван, – пробормотал Лебедев и, окончательно смешавшись, добавил: – Здравствуй!

– Какие беззакония творят судейские, – Иван укоризненно посмотрел на Лебедева. – Ведь абсолютно невинных сажают, друг дружку хватают, оторопь берет.

Юрий Петрович впервые увидел, что глаза убийцы не белые и мертвые, а голубые, по-ребячьи наивные.

– Присядь, – Иван стал наливать чай в загодя приготовленную чашку. – Тебе покрепче? Сахар положить или с вареньем? Я тут клубничного притащил.

Лебедев не ответил, сел за стол, хлебнул горячего чая и обжегся. Иван не обращал на него внимания, нацепил очки, поправляя, ткнул пальцем в переносье и продолжал читать.

– И чего перед человеком расшаркиваться? – Иван снял очки, отложил газету. – Если он два года только до суда под следствием сидел? В законе точно определены сроки, а товарищи, как и мы с тобой, на закон плюют. Однако мы сдельно работаем, а они оклад получают, нет справедливости.

– Справедливости, уважаемый, в природе не существует, – Лебедев любил пофилософствовать. – Да и понятие давно устаревшее.

– Шея не болит? – спросил неожиданно Иван.

– Что? – Лебедев непроизвольно потер шею. – Есть немножко, отложение солей.

– Тогда понятно, – Иван кивнул. – А то гляжу, идет по улице человек и головой непрерывно крутит, решил, боится чего, оглядывается. А у него, оказывается, соли отложились. Ну, выкладывай, давно обнаружил?

Он выслушал рассказ Лебедева о вчерашних событиях внимательно, не перебивая, некоторое время пил остывший чай, затем сказал:

– Значит, МУРу все известно, но нет доказательств. А меня чучмеки послали к тебе уже засвеченному. Интересно. Меня могли засечь и на побережье, и в аэропорту, и сегодня, когда я входил в дом. Ты что, старый, от жизни устал?

Юрий Петрович к такому разговору подготовился, реагировал спокойно.

– Не будь сопляком. Я тебя не вызывал, в дом не приглашал, а говорить по телефону остерегся. И главное, ты меня тронуть не можешь, потому как останешься без денег, лишишь средств семью хозяина и окажешься вне закона. Так что ты мне больше никогда не угрожай.

– Договорились, – легко согласился Иван, протянул руку, – деньги, и я пошел.

– Откуда же у меня деньги? – удивился Лебедев. – Или ты полагаешь, я кассу дома под кроватью держу? Мне надо поехать и взять. Надо выждать. Сколько они меня могут «пасти»? Ну неделю, ну две… Месяц в конце концов. Давай для перестраховки подождем месяца три.

– Ты прав, – Иван кивнул. – Но я ждать не могу. Тебя могут арестовать, ты можешь скрыться, нет смысла перечислять причины. Деньги нужны сегодня.

– Нет! – твердо ответил Лебедев. – Я в тюрьму добровольно не пойду.

Иван понимал, что старик прав, сейчас необходимо выждать, опера потопают, да и отстанут. «Засветился я или нет, вот в чем вопрос. На побережье я был чист, иначе бы взяли немедля, с оружием в руках. В аэропорту в багажном отделении суета, все друг с другом разговаривают, на меня обратить внимание не могли. Сегодня я взял старика не от дома, а при входе на телеграф, где люди десятками шастают, к мухомору не подходил, приехал сюда без хозяина. Если за ним и наблюдали, то муровцы у телеграфа остались. Сейчас, если они и у дома, на меня внимания не обратят, так как квартир в подъезде много. Можно уходить, провериться и никогда сюда не возвращаться. А старик обо мне ничего не знает, в случае ареста назовет лишь приметы. А деньги? Не должок за последний выстрел, а вся касса старика? Он сейчас напуган, это мой шанс, надо использовать».

– Я из Москвы ухожу, – сказал Иван. – Мне нужны деньги. День-два подождем, там видно будет. Ежедневно на телеграфе с двенадцати до половины первого. И ничего не бойся, если я подойду, значит, за тобой чисто.

Боря Вакуров сидел в «Жигулях» и читал «Огонек», поглядывая на дом Лебедева. На Ивана, который вышел из подъезда, молодой оперативник никакого внимания не обратил, так как человека, разговаривающего с Лебедевым в аэропорту, не видел, сидел в машине. Да и не он один – люди приходят и уходят. Вчера появилась идея заглянуть в ЖЭК и по домовой книге составить список жильцов и научиться их распознавать. А гости? И времени нет. И Боря от своей идеи отказался. Он уважал и любил Гурова, но считал, что подполковник в данный момент запутался и сам точно не знает, чего хочет. Вчера приказал взять объект под наблюдение и засветиться, а сегодня, наоборот, если Лебедев начнет проверяться, наблюдение бросить. Утром на первой же станции метро Боря отстал, вернулся к дому. В двенадцать пятьдесят шесть Лебедев вернулся, но где он около трех часов находился, виделся с кем или нет, неизвестно. Разве это работа?..

В три часа дня, как и договорились, Вакуров приехал к подполковнику. Лев Иванович выслушал и сказал:

– Не хочется говорить банальности, но в нашей профессии умение ждать и терпеть необходимы. Что делать? Мы не всегда владеем инициативой.

• Предыдущая
• 6/28
• Следующая