Девочка Прасковья - Лимонов Анатолий Иванович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/50
• Следующая

солнце, пораженное ее красотой, осыпало девчонку полными пригоршнями сказочных

самоцветов. Зрелище, скажу вам, было действительно просто потрясающее: изящный

девичий силуэт прямо на фоне большого слепящего ярко-оранжевого солнечного

диска, окутанный легкой переливающейся лимонно-бирюзовой дымкой, в которой

весело резвились алые, лиловые, изумрудные зайчики. И каждое движение девчонки

разбрасывало вокруг мириады бриллиантовых брызг, которые рассыпались по слегка

мрачноватой поверхности болотной воды, не тонули, а продолжали гореть и

светиться, окрашивая все вокруг неповторимыми фейерверками. У меня аж дух

перехватило! В какой-то момент показалось, что передо мной вовсе не обычная

девчонка из периферии, а самая настоящая лесная нимфа или же фея российских

болот, решившая после трудового дня искупаться в лучах солнца, чтобы зарядить

себя его энергией, способной творить чудеса… Еще бы, ведь не могла же Пашка —эта вредная зазнайка — быть сейчас такой прекрасной! Нет, она явно не та, за

кого себя выдает! Пораженный всем увиденным, я так и замер вполоборота, разинув

рот и выпучив глаза. Конечно, я слишком надолго задержал свой взгляд на

девчонке, и она, видимо почувствовав, что кто-то за ней подсматривает, резко

обернулась, чтобы проверить, не ошиблась ли она. И какое благо, что мне

все-таки хватило ума и сил в самый последний момент вернуть свое тело в

исходное положение. От стыда и волнения кровь прихлынула к моему лицу, щеки и

уши предательски запылали. Чтобы Пашка не догадалась, что я за ней подглядывал, я как можно спокойнее сказал:

— Паш, я уже все! Ты

скоро?

— Да-да! Я сейчас.

Подожди еще одну минуточку! — засуетилась девчонка, и я облегченно выдохнул, поняв, что она не заметила моего предательства.

Чуть успокоившись, я

зачерпнул прохладной зеленой воды и с большим удовольствием пару раз плеснул

себе в лицо, пытаясь потушить этот небывалый внутренний жар, а потом решительно

вышел на сушу.

Пашка тоже уже шла мне

навстречу, и ничего необычного в ней уже не было.

— Отчего у тебя такое

красное лицо? — спросила она, внимательно поглядев на меня.

— Видать, обгорел. Или

грязь болотная разъела, — смутился я и поспешно отвернулся.

— Пока в бучиле сидел,

солнце жгло нещадно. А оно сегодня очень жаркое, почти как в Египте, — буркнул

я, отжимая майку.

— Да, после купания это

всегда острее ощущается, — сказала девчонка и добавила, прикладывая ладошки к

своим розовым щечкам:

— Кажется, и я тоже

подпалилась… Никогда еще так загорать не приходилось.

— Тебе это идет! —

сделал я небольшой комплимент, желая хоть как-то загладить свою вину перед

Пашкой. — А я вот жирный, поэтому всегда пылаю, как котлета на сковородке!

Пашка улыбнулась, и

щечки ее стали заметно краснее. Сердце мое вдруг снова волнительно

заколотилось, и я поймал себя на мысли, что хочу говорить этой девчонке только

хорошие слова и что вся моя злоба куда-то исчезла, словно ушла во время купания

в мутные воды этого мрачного болота. Передо мной снова возникал дивный силуэт

посреди красного солнца, и я понимал, что Пашка — не простая девчонка. А вот

какая — я еще толком не мог понять и разобраться. И еще меня жгло чувство стыда

за тот свой поступок, когда я, нарушив свое слово, обернулся, подло проникнув в

дивную тайну этой сказочной феи. Прасковья победила меня и в этот раз, и, что

удивительно, я вовсе не обиделся на нее, а, наоборот, впервые испытал

восхищение ею!

Я починил зажигалку и

принялся собирать хворост для костра. Пашка сидела на камне и расчесывала моей

расческой свои длинные волосы. Какая же она была красивая в те минуты заката!

Даже наша классная прелестница Люська Белицина со всей своей любовью к

французской моде и косметике не могла бы сейчас сравниться с ней.

Я не находил себе места

от стыда и волнения: ведь я столько сделал зла этой девчонке, а она так покорно

все это принимала… Да и какая же она оказалась классная! Боясь, что Пятница

заметит, что со мной что-то происходит, я старался не глядеть на нее и не

разговаривать, занимаясь делами. Быстро развел костер, сделал запас дров для

него. Потом Пашка стала сушить над огнем свое платье и мою майку, а я ушел на

другой край островка и принялся там за сооружение шалаша для ночлега. Когда я

вернулся, уже темнело. Болото курилось густым призрачным туманом. Коряги, кочки, отдельные деревья принимали в нем тревожные очертания. Отовсюду

слышались какие-то злобные и печальные звуки. Стало свежо. Резче запахло

болотом. Пашка сидела у догорающего костра, глядела на огоньки и поглаживала

свои волосы, уже собранные в привычные озорные косички. Я по-быстрому оделся и

от теплой и сухой майки впервые за столько времени испытал большое наслаждение.

Стали оживляться комары. Я кинул на уголья охапку сырой травы. Дым повалил

густой и едкий, а жужжание сразу же прекратилось.

— Господи, как же я

устала сегодня! — произнесла Прасковья и зевнула, прикрывая рот ладошкой.

Передо мной была обычная

вредная Пашка, но я почувствовал, что никогда в жизни еще не встречал такой

девчонки, как она. Было в ней что-то такое, чего я еще никак не мог выразить ни

словами, ни делами. Кто же ты на самом деле — странная девочка Прасковья из

Подмосковья, обычная юная христианка или же дивная берегиня, сказочная нимфа

Мещерского края?

— Да, славный выдался

денек! — сказал я и… тоже зевнул. — Но ничего, думаю, что на этом наши

приключения закончатся. Завтра вертолет обязательно нас разыщет.

— Ты так думаешь?

— Конечно! Нам здесь

больше делать нечего! Пошли-ка лучше спать.

Мы перебрались к шалашу.

Благо, дым от костра падал прямо на него. Хоть и пахло затхлой горечью, как от

осенних костров, но зато комары держались на почтительном расстоянии.

Забравшись внутрь шалаша, мы легли на подстилку из трав и веток каждый у своей

стенки и расслабились. Усталость была действительно еще похлеще той, что я

испытал

после вынужденного купания в реке с ее омутами и быстринами. Болото же

оказалось более грозным и серьезным испытанием. Какое-то время мы слышали лишь

тревожные звуки, доносящиеся с окрестных топей. Потом я спросил: — Паш, ты спишь?

— Почти… — прошептала

девчонка.

— А ты в каком классе

учишься?

— В восьмой перешла.

— И я тоже. Скоро уже

четырнадцать стукнет…

Больше ни о чем не

хотелось ни говорить, ни думать. И мы заснули. Где-то уже ночью я пробудился от

холода. С болота тянуло свежестью, и сквозняки легко проникали сквозь хлипкую

стенку шалаша, противно лаская мои голые плечи. Я поежился. Потом приподнялся и

выглянул из хижины. Кругом царил темно-синий туман, смешанный со мраком ночи.

Болото жило своей жизнью: бухало, урчало, охало, ухало, смеялось, трещало, посвистывало… Я, подергиваясь от холода, сбегал к костру и, разворошив золу, бросил в жар охапку сухой травы, а сверху прикрыл влажной от росы осокой.

Повалил крутой дым, немного отгоняющий холод и комаров. Вокруг было круженье

злых сил и тошнотворных болотных запахов. Ни звезд, ни луны, и только жалкий

огонек костерка, слабо освещающий маленький шалашик, притулившийся на краю

узкого островка и ставший для нас приютом на ночь, укрыв от всех неприятностей

и страхов окружающего мира. Я бегом вернулся в наше скромное убежище. Заснуть

не удалось. Снова стали одолевать сквозняки. Я осторожно подвалился к Пашкиной

спине, на редкость теплой и мягкой.

— Ты чего?! — сонно

прошептала она.

— Да, прохладненько! —

отозвался я, засовывая озябшие ладони себе между колен.

• Предыдущая
• 19/50
• Следующая