Счет по-венециански - Леон Донна - Страница 45

• Предыдущая
• 45/58
• Следующая

Он оказался в кабинете, куда менее просторном, чем приемная. Однако теснота его с лихвой компенсировалась изысканностью. Здесь стоял стол, как ему показалось, тиковый, с отполированной до зеркального блеска поверхностью; полное отсутствие ящиков как бы говорило о том, что его роль здесь не сводится к примитивной функциональности. Пол устилал бледно-золотистый ковер из иранского шелка, похожий лежал в кабинете у тестя Гвидо.

В кабинете восседала женщина со светлыми волосами, забранными назад и скрепленными гребешком из слоновой кости. Простота костюма подчеркивала его качество: он был из темно-серого шелка прекрасной выделки с большими накладными плечами и очень узкими рукавами. Ей было, видимо, за тридцать, но искусный макияж и элегантность не позволяли точно определить, сколько именно: немного за тридцать или уже под сорок. На ней были очки в тяжелой оправе. На левой линзе, в нижнем углу, виднелся небольшой полукруглый скол размером чуть больше горошины.

Хозяйка подняла глаза на вошедшего Брунетти, улыбнулась, не разжимая губ, затем сняла очки и положила их на стопку бумаг — все это без единого слова. Гвидо обратил внимание, что ее костюм на удивление точно повторяет цвет глаз, — еще одна, отнюдь не случайная деталь. Брунетти вспомнилось описание, которое дает Фигаро пассии графа Альмавивы: «Прехорошенькое существо, юное, обворожительное: крохотная ножка, стройный стан, алый ротик, а уж пальчики! Щечки! Зубки! Глазки!»

— Слушаю вас, — проговорила она.

— Синьора Черони?

— Да.

— Я принес ваши очки. — С этими словами Брунетти достал их из кармана, ни на минуту не отрывая глаз ее лица.

Она просияла и от этого стала еще прекрасней.

— Правда? Чудесно! — сказала она и встала из-за стола. — Где же вы их нашли?

Брунетти прислушался: у нее был легкий акцент, возможно славянский, но определенно восточноевропейский.

Он молча передал ей через стол кожаный очечник. Она взяла его у Брунетти из рук и положила на стол, не заглянув внутрь.

— Вы не хотите проверить, они ли это?

— Нет. Я узнала очечник, — ответила она и снова улыбнулась. — А вот вы как догадались, что они мои?

— Мы обзвонили окулистов города.

— Кто это «мы»? — вырвалось у нее. Но тут же, вспомнив о хороших манерах, она сказала: — Что же это я, даже сесть вам не предложила. Простите мне мою невежливость. Присаживайтесь.

— Благодарю вас, — сказал Брунетти и занял один из трех стульев, стоявших у ее стола.

— Прошу прощения, Роберта забыла вас представить. Как ваше имя?

— Брунетти. Гвидо Брунетти.

— Спасибо вам, синьор Брунетти. Спасибо, что побеспокоились. Вы ведь могли мне просто позвонить, и я бы с удовольствием подъехала туда, куда бы вы сказали, и забрала их сама. Право, не стоило идти на другой конец города только за тем, чтобы мне их вернуть.

— На другой конец города? — повторил за ней Брунетти.

Она, казалось, удивилась его вопросу, правда, лишь на короткое время. Она сделала легкое движение рукой, словно отметая и его вопрос, и собственное удивление.

— Это так, всего лишь фигура речи. Я в том смысле, что мое агентство расположено вроде как на отшибе.

— Ну да, конечно.

— Даже не знаю, как вас благодарить.

— Можете, к примеру, сказать, где именно вы их оставили.

— Вообще-то, — сказала она, улыбаясь, — если бы я знала, где именно их забыла, то не считала бы их потерянными, разве не так?

Брунетти промолчал.

Она пристально посмотрела на него. Он продолжал молчать. Она взглянула на очечник и пододвинула его к себе. Потом достала очки и, как Брунетти тогда в ресторане, согнула одну дужку, потом резко отвела обе дужки в стороны; очки по-прежнему гнулись, но не ломались.

— Отличная вещь, правда? — проговорила она, не поднимая на него глаз.

Брунетти и на это ничего не ответил.

Тогда она промолвила, словно бы невзначай:

— Мне просто не хотелось привлекать к себе внимание.

— Чье? Наше? — уточнил Брунетти, рассудивший, что если ей известно, как далеко ему пришлось идти, чтобы до нее добраться, то, по-видимому, она должна понимать, откуда именно он пришел.

— Да, ваше.

— Почему?

— Он был женатым мужчиной.

— Синьора, не забывайте, еще немного — и наступит двадцать первый век.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она и взглянула на него с искренним непониманием.

— Женат — неженат. Это ведь давно никого не волнует.

— Это весьма волновало его жену, — пылко проговорила она, сложила очки и сунула их обратно в очечник.

— Даже после его смерти?

— Особенно после его смерти. Я не хотела, чтобы возникли подозрения, что я имела к этому какое-то отношение.

— А вы имели?

— Комиссар Брунетти, — сказала она, немало удивив Гвидо обращением по должности, — у меня пять лет ушло на то, чтобы стать гражданкой этой страны, и я нисколько не сомневаюсь, что мое гражданство могут мгновенно отобрать, стоит мне только оказаться в поле зрения правоохранительных органов. Именно поэтому я старалась сделать все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания.

— Вы уже привлекли.

Она сжала губы, выдавая тем самым искреннюю досаду.

— Я надеялась этого избежать.

— Итак, вы знали, что оставили очки там, в ресторане?

— Я знала, что потеряла их в тот самый день, но надеялась, что в другом месте.

— У вас с Фаверо был роман?

Он заметил, что она подумала и только потом ответила легким кивком головы.

— Как долго это продолжалось?

— Три года.

— Вам хотелось изменить положение вещей?

— Боюсь, я не поняла вашего вопроса.

— Вы надеялись выйти за него?

— Нет, меня и так все устраивало.

— «Так» — это как?

— Мы виделись раз в несколько недель.

— И чем занимались?

Она сердито взглянула на него:

— И снова я не поняла вопроса!

— Чем вы занимались, когда виделись?

— Dottore Брунетти, а сами вы как полагаете, чем занимаются любовники, когда встречаются?

— Сексом.

— Совершенно верно, Dottore. Занимаются сексом. Вот и мы занимались тем же самым. — Брунетти видел, что она злится, но, казалось, не из-за вопроса.

— Где? — коротко спросил он.

— Простите, не поняла?

— Где вы занимались с ним сексом?

— В кровати, — процедила она сквозь плотно сжатые губы.

— Где?

Молчание.

— Где находилась эта самая кровать? В Венеции или в Падуе?

— И там и там.

— В квартире или гостиничном номере?

Не успела она ответить, как раздался тихий звонок телефона. Она сняла трубку, молча выслушала звонившего, сказала, что перезвонит попозже, и повесила трубку. Этой пары минут, прервавшей ритм их беседы, было достаточно, чтобы к синьоре Черони вернулось самообладание и хладнокровие.

— Простите, комиссар. Вы не могли бы повторить свой последний вопрос?

Он повторил, хотя прекрасно понимал, что небольшой передышки, которую обеспечил ей этот звонок, хватило, чтобы придумать оптимальный ответ. Но ему все равно интересно было узнать, не изменит ли она первоначальный вариант ответа.

— Я спросил, где вы занимались любовью.

— Здесь, у меня на квартире.

— А в Падуе?

Она изобразила легкое замешательство.

— Что?

— Где вы встречались, когда бывали в Падуе.

Она скромно улыбнулась:

— Простите, я просто неправильно вас поняла. Обычно мы встречались здесь, у меня.

По тому, как неожиданно потеплела ее интонация, Брунетти понял, что сейчас она начнет врать.

— Роман-то, как таковой, уже практически сошел на нет, но мы по-прежнему были друг другу симпатичны и оставались хорошими друзьями. Так что время от времени мы просто вместе ужинали, иногда здесь, иногда в Падуе.

— Не припомните, когда вы в последний раз виделись с ним в Венеции?

Она отвернулась, решая, как ответить на этот вопрос.

— Нет, что-то не помню. Думаю, летом.

— Синьора, вы замужем?

— Я разведена.

• Предыдущая
• 45/58
• Следующая