Счет по-венециански - Леон Донна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/58
• Следующая

Видя, что Брунетти молчит, Вьянелло покосился на него и снова опустил глаза.

— Комиссар, я знаю, как вы к нему относитесь, — сказал он и сразу же, не давая Брунетти вставить ни слова, добавил: — Но это же будет не задание, во всяком случае, не официальное. Он просто окажет нам услугу.

— То есть пойдет в бар «У Пинетты»?

Вьянелло кивнул.

— Мне эта идея не нравится.

Сержант принялся уговаривать:

— Он ведь придет туда просто как пенсионер: ну, предположим, захотелось ему выпить, в карты поиграть. — Брунетти по-прежнему молчал, но Вьянелло не сдавался: — Что, разве отставной полицейский не может зайти в бар, в картишки перекинуться, если ему захочется?

— Вот этого я как раз и не знаю, — сказал Брунетти.

— Чего?

— Захочется ли ему.

Ни один из них по вполне понятным причинам не хотел вспоминать, из-за чего Мышка так рано ушел в отставку. Год тому назад Мышка арестовал двадцатитрехлетнего сынка одного из членов муниципального совета. За растление восьмилетней школьницы. Арест был произведен поздно ночью в собственном доме задержанного, а в квестуру он прибыл со сломанными носом и левой рукой. Мышка настаивал, что парень напал на него при попытке к бегству; тот в свою очередь утверждал, что по дороге в квестуру сержант завез его в темную аллею и там избил.

Дежурный, выслушивавший этих двоих в квестуре, безуспешно пытался изобразить, какой взгляд бросил на парня Мышка, когда тот принялся излагать свою версию произошедшего. Так или иначе, повторять свой рассказ молодчик не стал, и официальной жалобы так и не последовало. Но уже через неделю начальство, в лице вице-квесторе Патты, дало понять, что сержант должен уйти. Он так и сделал, потеряв при этом часть пенсии. Молодого человека приговорили к двум годам домашнего ареста. Мышка, у которого была семилетняя внучка, больше ни с кем не обсуждал ни этот арест, ни свою отставку, ни что бы то ни было с этим связанное.

Вьянелло сделал вид, что не заметил выразительного взгляда Брунетти, и сказал:

— Я могу ему позвонить.

Поколебавшись еще с минуту, Брунетти все-таки снизошел до ответа:

— Хорошо.

У Вьянелло хватило ума подавить улыбку. Он просто сообщил:

— С работы он приходит не раньше восьми. Тогда я ему и позвоню.

— С работы? — переспросил Брунетти, хотя знал, что спрашивать об этом не следовало. По закону отставные офицеры не имели права работать. В противном случае они лишались пенсии.

— С работы, — коротко повторил Вьянелло. Он поднялся. — Что-нибудь еще, синьор?

Брунетти прекрасно помнил, что Мышка был напарником сержанта более семи лет, и что Вьянелло даже хотел сам уволиться, когда Мышку выпихивали на пенсию, и что лишь активное его, Брунетти, сопротивление заставило его подчиненного изменить решение. Гвидо был твердо уверен, что Мышка не тот человек, которого стоило так рьяно защищать, вооружившись высокими моральными принципами.

— Нет, больше ничего. Вот только не могли бы вы по пути к себе зайти к синьорине Элеттре и попросить ее связаться с телефонной компанией: может, ей удастся раздобыть у них список внутренних звонков Тревизана.

— Бар «У Пинетты» как-то не вяжется с образом преуспевающего адвоката, — заметил Вьянелло.

«И с образом успешного бухгалтера тоже не вяжется», — подумал Брунетти, но вслух говорить не стал.

— Поглядим списки — узнаем, — мягко произнес он.

Вьянелло помедлил, но поскольку Брунетти не сказал более ни слова, он оставил шефа размышлять о том, зачем богатому и успешному человеку могло понадобиться звонить на общественный телефон, да еще в такую жалкую дыру, как бар «У Пинетты».

В этот вечер семейный ужин неожиданно обернулся яростным противостоянием — по-другому не скажешь — между Кьярой и ее матерью. Скандал вспыхнул, когда дочка сообщила, что делала домашнее задание по математике в гостях у девочки, которая была лучшей подругой Франчески Тревизан.

Закончить рассказ Кьяра не успела, поскольку Паола стукнула ладонью по столу и выкрикнула:

— Я не потерплю, чтобы ты становилась шпионкой.

— Никакая я не шпионка, — огрызнулась Кьяра, — я работаю на полицию. — Она повернулась к Брунетти: — Правда же, пап?

Брунетти не стал отвечать и потянулся за полупустой бутылкой «Пино Нуар».

— Нет, ну ведь правда? — не унималась дочка.

— Это не имеет значения. Работаешь ты на полицию или нет, нельзя вот так выуживать информацию из собственных друзей.

— Да? А вот папа всегда так делает! Что ж, он, по-твоему, тоже шпион?

Брунетти сделал небольшой глоток вина и взглянул на жену поверх бокала. Интересно, как она вывернется?

Паола проговорила, глядя на него, но обращаясь при этом к Кьяре:

— Дело не в том, что он добывает информацию, общаясь с друзьями, а в том, что они прекрасно знают, кто он такой и зачем он это делает.

— Но мои друзья тоже знают, кто я, и вполне могут догадаться, зачем я это делаю, — настаивала Кьяра, постепенно заливаясь краской.

— Это совсем не одно и то же, и ты это понимаешь.

Кьяра пробормотала что-то вроде: «Да, как же!», но Брунетти не расслышал толком, поскольку она низко опустила голову над пустой тарелкой.

Паола повернулась к нему и сказала:

— Гвидо, ты не мог бы объяснить своей дочери, в чем тут разница?

Как всегда в пылу спора, Паола, словно бессовестная кукушка, отказывалась от бремени материнства и спихивала проблемы на него.

— Твоя мама права, — проговорил он, — если я задаю людям вопросы, они в курсе, что я полицейский, и учитывают это, когда на них отвечают. Они понимают, что в случае чего я могу заставить их нести ответственность за все, что они скажут, — получается, я даю им шанс быть осторожными, если они сочтут нужным.

— Но разве ты никогда не хитришь? — спросила Кьяра. — Ну, или пытаешься, — добавила она поспешно.

— Бывает, конечно, — признал он. — Но ты не забывай, что бы ни рассказали тебе, это не будет иметь юридической силы. Они могут в любой момент начать отрицать все, что тебе говорили, и тогда твои слова будут иметь не больше веса, чем их.

— Но мне-то зачем врать?

— А им зачем? — отозвался Брунетти.

— Да не в этом вообще дело, будут эти слова иметь юридическую силу или нет! — снова ринулась в бой Паола. — Речь не о юридических тонкостях, а о предательстве. И, с позволения здесь присутствующих, — она посмотрела по очереди на мужа и на дочь, — о чести.

Брунетти заметил, что Кьяра скорчила гримасу в духе «ну вот, опять начинается» и повернулась к нему, ища моральной поддержки, но она ее не получила.

— О чести? — переспросила Кьяра.

— Да, о чести, — сказала Паола. Голос ее теперь звучал спокойно, но в такие моменты она бывала ничуть не менее опасной. Нельзя выведывать информацию у собственных друзей. Нельзя выслушать их, а потом взять и использовать то, что они сказали, против них же самих.

— Но Сусанна ведь не сказала ничего такого, что можно было бы использовать против нее, — перебила ее Кьяра.

Паола на мгновение прикрыла глаза. Потом, взяв ломтик хлеба, принялась крошить его на мелкие кусочки, — она частенько так делала, когда бывала расстроена.

— Кьяра, не важно, как ты используешь эту информацию и используешь ли вообще. Дело в том, что нельзя, — начала она по новой, — нельзя вызывать друзей на откровенность, когда они общаются с нами один на один, а потом пересказывать или использовать услышанное, ведь они, когда говорили, не рассчитывали, что мы можем так поступить. Это называется предательством. Это значит, что ты злоупотребляешь доверием.

— Ты так говоришь, будто это преступление, — проговорила Кьяра.

— Это хуже, чем преступление, — это зло.

— А преступление не зло? — подал голос Брунетти.

Паола перекинулась на него:

— Гвидо, если мне не почудилось, на прошлой неделе к нам два дня приходили работать три сантехника. Ты можешь показать мне квитанцию? Есть у тебя доказательства, что они внесут этот доход в декларацию и заплатят с него налоги?.. — Он промолчал. — Нет, ты скажи, — настаивала она, но он так и не вымолвил ни слова. — Так вот, Гвидо, это — преступление. Но пусть хоть кто-нибудь — ты или эти вороватые боровы в правительстве — назовет это злом!

• Предыдущая
• 19/58
• Следующая