Исчезнувшая - Флинн Гиллиан - Страница 5

Мы даже подумывали организовать вечер настольных игр для посетителей, хотя большинство наших клиентов были слишком дряхлы, чтобы восхищаться воспоминаниями о «Голодных бегемотиках» или игре «Жизнь» с малюсенькими пластмассовыми автомобилями, которые надо заполнять родителями и детьми размером с булавочную головку.

«Что-то я не запомнил, как ты выиграл». (Афоризм дня от «Хасбро».)

Го снова налила мне пива, а потом и себе. Веко на ее левом глазу слегка опустилось. Время близилось к полудню, к 12:00, и я задался вопросом: это который у нее нынче бокал?

Марго пережила ухабистое десятилетие. Моя сестра – финансистка с мозгом космического инженера и духом наездника родео – в конце девяностых закончила колледж и перебралась в Манхэттен. Она одна из первых доткомовских феноменов – срубила сумасшедшие деньги, а потом угодила в Интернет-пузырь двухтысячного. Но катастрофа не сломила Го. Возраст у нее был ближе к двадцати, чем к тридцати, и выглядела она что надо. Во втором акте жизненной драмы она получила ученую степень и окунулась в теневой мир банковских инвестиций. Держалась в середнячках – ничего чересчур роскошного, ничего предосудительного, – но потеряла работу очень скоро, в 2008 году, когда финансовая система пошла к черту. Я даже не знал, что сестра покинула Нью-Йорк, пока она не позвонила из маминого дома со словами: «Я сдаюсь». Я уговаривал вернуться, льстил самолюбию, но Го отвечала лишь напряженным молчанием. Повесив трубку, я, озабоченный, совершил паломничество в Бауэри и там, в квартире сестры, увидел ее любимый фикус по имени Гарри умирающим, с облетевшей листвой, изгнанным на площадку пожарной лестницы. Тогда я понял, что она не собирается возвращаться.

Казалось, работа в баре взбодрила ее. Она вела бухгалтерию, разливала пиво. Довольно регулярно тянула мелочь из банки для чаевых, зато и работала больше, чем я. Мы старались не вспоминать прежнюю жизнь. Мы Данны, мы делаем свое дело и, как ни странно, довольны судьбой.

– Ну и что? – спросила Го.

Обычно этими словами она и начинала разговор.

– А…

– Что «а»? «А» – это плохо? Ты неважно выглядишь.

Я пожал плечами, и сестра внимательно посмотрела мне в лицо:

– Эми?

Легкий вопрос. Я снова пожал плечами – проверенный временем знак «а что поделать?».

Го состроила удивленное лицо и, опираясь локтями о барную стойку, расположила подбородок на ладонях – приготовилась отпустить шпильку насчет моей семейной жизни. В этом занятии она поднаторела.

– Так что за проблема?

– Трудный день. Всего-навсего трудный день.

– Ты слишком трясешься над ней. – Го закурила, пустила струйку дыма мне в лицо. Она курила по одной сигарете в день. – Все женщины чокнутые.

Моя сестра не относила себя к женщинам и даже само это слово всегда произносила с насмешкой.

Я дунул навстречу дыму, возвращая его хозяйке.

– У нас сегодня юбилей. Пять лет.

– Вау! – Го запрокинула голову. Она была у нас подружкой невесты – вся в нежно-фиолетовом, волосы цвета воронова крыла украшены аметистами, а мать Эми помогала ей наряжаться, но какой-то там юбилей, по ее мнению, не стоил того, чтобы напрягать память. – Черт побери! Твою мать, красавчик! Так быстро… – Она опять дунула дымом в мою сторону – пассивный способ заработать рак легких. – И она что, собирается устроить… ну, как вы это называете… мусоросборку?

– Охоту за сокровищами, – поправил я ее.

Моя жена обожала игры. По большей части те, которые требовали умственных усилий, но и обычные игры тоже. В каждую нашу годовщину она тщательно организовывала сложные поиски клада. Каждый ход требовал разгадки некоего ключа, и с каждым шагом я продвигался все дальше и дальше, пока в конце концов не получал заслуженную награду. Я думаю, ее папаша устраивал для ее мамаши подобные развлечения в юбилейные дни, и не думайте, что я не считаю себя обязанным выполнять гендерную роль. Но я рос не в семье Эми, а в своей, а потому отлично помню последний подарок отца маме – тяжелый утюг, даже без обертки или коробки, мрачно выставленный на кухонный стол.

– Будем держать пари, как она разозлится на тебя в этом году? – спросила Го, улыбаясь над краем бокала.

В охоте за сокровищами с Эми меня подстерегала вечная проблема – я никак не мог угадать нужный ключ. В нашу первую годовщину, еще в Нью-Йорке, я отыскал два из семи. И это был лучший год!

Первая загадка гласила:

Так ощущает себя ребенок на экзамене по грамматике. За несколько томительных секунд ты перелопачиваешь свои мозги сверху донизу, тщетно пытаясь догадаться, что бы это значило. И тебя, словно неуча, охватывает паника.

– Ирландский бар в неком определенном месте, – подсказывала Эми.

Я закусил губу и пожал плечами, озираясь по сторонам, будто ответ должен появиться в нашей гостиной. Эми дала мне еще одну, очень длинную, минуту.

– Мы заблудились под дождем. – Теперь в ее голосе проскользнула нотка раздражения.

Я сдался.

– «Макманнз», Ник! Помнишь, как мы заблудились под дождем в китайском квартале и мечтали найти сухое местечко? Думали, что спрячемся возле статуи Конфуция, но у них там целых два Конфуция, поэтому мы нырнули в первый попавшийся ирландский бар, лишь бы спрятаться от проклятой сырости, хлопнули по несколько стаканчиков виски, а потом… Потом ты сгреб меня в охапку и поцеловал. И это было…

– Точно! Но если бы ты сделала ключом упоминание о Конфуции, то я…

– Важна не статуя! А заведение! И тот миг. Я ведь думала, это было просто нечто! – Последние слова она произнесла в ритме детской песенки – когда-то мне это казалось очень милым.

– А это и было нечто. – Я притянул Эми к себе и поцеловал. – Тот чмок у меня специально для таких вот праздников. Так давай же сходим в «Макманнз» и повторим поцелуй.

Широкоплечий и бородатый, похожий на медведя, бармен из «Макманнза», заметив наше появление, оскалился, набулькал нам виски и продекламировал следующую загадку:

Это целебное место не могло быть ничем иным, кроме как статуей в Центральном парке, изображавшей Алису из Страны чудес, о которой Эми мне рассказывала. Рассказывала много раз, поэтому облегчила задачу, стоящую перед нерадивым учеником. Я не забыл ничего из тех разговоров. Честное слово, не забыл. Хотя у меня есть такой грешок – все преувеличивать. Я всегда считал свою жену обалденной. В хорошем смысле этого слова. В ее присутствии теряешь возможность трезво мыслить. Просто находишься рядом, видишь ее, слышишь и не всегда обращаешь внимание на то, что именно она говорит. Вроде бы надо, а не получается.

К тому времени, как день склонился к вечеру и мы подобрались к моменту вручения настоящих подарков – бумажных, как и полагается в первую годовщину свадьбы, – Эми перестала со мной разговаривать.

– Я люблю тебя, Эми. Ты же знаешь, что люблю, – говорил я ей в спину, лавируя среди удивленных туристов, которые целыми семейными стайками жадно глазели на нас, забыв обо всем.

Эми пронизывала толпу, запрудившую Центральный парк, ловко уворачиваясь от ополоумевших прохожих, и у нее прекрасно получалось – бегуны на роликах, родители на корточках, малыши, едва начавшие ходить, а потому шатающиеся, как пьянчуги, всегда выскакивали только передо мной, мешая идти. Я пытался поймать ее за руку. Она повернулась ко мне с каменным лицом, и я привел единственный довод, показавшийся мне разумным:

– Эми, я не понимаю, почему должен доказывать свою любовь, запоминая все, что ты делаешь, и все, что говоришь? Если я так не поступаю, это не значит, что мне не дорога наша совместная жизнь!

По соседству клоун надувал воздушный шар в виде какого-то зверя, мужчина покупал розу, ребенок лизал мороженое. А у нас рождалась новая, незабываемая традиция – Эми уходила вдаль, оставляя меня за бортом как нечто недостойное усилий. Вот вам и счастливая, в задницу, годовщина.