Исчезнувшая - Флинн Гиллиан - Страница 13

Я подписал разрешение отслеживать операции с кредитными и банкоматными картами, а также звонки с мобильного Эми. Я сообщил детективам номера телефонов Го и Сью, вдовы, которая видела меня в «Баре» и могла сказать, во сколько я приехал.

– Родительский любимчик… – покачала головой Бони. – Нет, вы в самом деле напоминаете моего младшего брата. – Пауза. – Клянусь, это комплимент.

– Она его любит до безумия, – пояснил Джилпин, который что-то небрежно черкал в записной книжке. – Итак, вы покинули дом в семь тридцать утра, а появились на людях в «Баре» около полудня. И все это время провели на берегу.

Примерно в десяти милях севернее нашего дома есть участок берега – не слишком приятное скопление песка, ила и осколков пивных бутылок. Мусорные контейнеры переполнены пластиковыми стаканчиками и использованными подгузниками. Но там стоит стол с наветренной стороны, и если сидеть при солнечной погоде и глядеть лишь на реку, не обращая внимания на все остальное, то можно получать удовольствие.

– Я иногда приезжаю туда с кофе и бумагой и пишу. Летом почти каждый день.

Нет, на пляже я ни с кем не разговаривал. Нет, никто меня там не видел.

– Да, это тихое место, – согласился Джилпин. – Особенно в будние дни.

Если полиция поговорит с кем-то, кто знаком с моими привычками, то быстро выяснится, что я очень редко появляюсь на пляже и почти никогда не приношу с собой кофе. Я слишком белокож даже для ирландца и слишком нетерпелив, чтобы медитировать, разглядывая свой пупок. В общем, я не создан для пляжного отдыха. А полицейским я сказал, что был там, просто потому, что такое предложение прозвучало в то утро от Эми: шел бы ты на реку, посидел бы наедине с мыслями о нашей совместной жизни. Сегодня утром, когда мы расправились с приготовленными моей женой блинчиками, она наклонилась и сказала: «Сейчас мы переживаем нелегкие времена. Ник, я все еще люблю тебя и понимаю, что мне нужно серьезно поработать над собой. Я хочу быть для тебя хорошей женой, и чтобы ты был для меня хорошим мужем, и чтобы мы были счастливы вместе. Но нужно решить, чего же хочешь ты».

Свою речь она наверняка готовила заранее, поэтому с гордостью улыбнулась, закончив говорить. Как всегда, когда Эми предлагала какую-нибудь милость, я подумал: «Конечно, она все срежиссировала. Ей нужен мой образ и неистовый поток и чтобы ветер ерошил мне волосы, а я бы вглядывался в горизонт и думал о нашем будущем». Мне нельзя просто взять и махнуть в «Данкин донатс».

«Но нужно решить, чего же хочешь ты».

К несчастью для Эми, я уже все решил.

Бони бодро произнесла:

– А вы можете сказать, какая группа крови у вашей жены?

– Ммм… Не знаю, пожалуй.

– Вы не знаете группу крови своей жены?

– Может быть, ноль? – попытался угадать я.

Детектив нахмурилась, а потом сделала громкий выдох, как на занятиях йогой:

– Ладно, Ник. Кое-какие меры мы уже приняли.

И перечислила их все: банковская ячейка Эми под наблюдением, ее фотография разослана, кредитная карточка отслеживается. Допрашиваются все преступники, ранее обвиненные в сексуальных преступлениях. Опрашиваются наши немногочисленные соседи. Домашний телефон прослушивается на случай требований выкупа.

Я не знал, как нужно отвечать. Пришлось напрячь память. Что в фильмах обычно говорит муж в таких случаях? Все зависит от того, виноват он или чист как младенец.

– Не могу сказать, что вы меня успокоили… Как считаете, она похищена или просто сбежала? – Я знал приблизительную статистику, знал из того же полицейского кино, в котором сейчас как будто играл главную роль. Если за первые сорок восемь часов не найдут следов, то, скорее всего, их не найдут вообще. Первые сорок восемь часов – критический срок. – Поймите, у меня жена пропала! Пропала моя жена!

Я понял, что сейчас впервые произнес эти слова так, как следовало, – испуганно и сердито. В моем отце постоянно смешивались разные человеческие чувства: горечь, ярость, презрение. Борясь всю жизнь, чтобы не стать похожим на него, я развил в себе способность не демонстрировать отрицательные эмоции вообще. Это еще одно свойство, делавшее меня похожим на овощ. В моем животе могли свиваться в клубок скользкие угри, но никто не догадался бы об этом по моему лицу и уж тем более по моим словам. На самом деле это доставляло значительные трудности: или постоянный контроль, или совсем никакого контроля.

– Ник, мы проверяем все с чрезвычайной тщательностью, – заверила Бони. – По нашей просьбе ребята из лаборатории поехали к вам домой, чтобы собрать информацию, которая позволит нам двигаться дальше. А вы прямо сейчас можете побольше рассказать о своей жене. Какая она?

На язык просились обычные слова, уместные в устах мужа: милая, добрая, хорошая, замечательная.

– Что значит какая? – переспросил я.

– Опишите ее как личность, – пояснила Бони. – Например, что вы купили ей на годовщину? Ювелирное украшение?

– Ничего не успел купить, – ответил я. – Собирался заехать в магазин днем.

Я ждал, что детектив засмеется и снова скажет «родительский любимчик», но она промолчала.

– Ладно. Ну тогда просто расскажите о ней. Она смирилась с бездеятельностью? Она… как бы выразиться? В ней очень много нью-йоркского? Она могла вести себя с кем-то резко? Могла оскорбить человека?

– Не знаю. Она, конечно, не идеальна, но и не груба. Не настолько, чтобы кто-нибудь захотел… причинить ей вред.

Так я солгал полиции в одиннадцатый раз. У Эми хватало грубости, чтобы сильно обидеть кого угодно по поводу и без повода. Это я говорю о сегодняшней Эми, лишь отдаленно напоминавшей ту веселую и легкомысленную девчонку, которой я делал предложение руки и сердца. Произошла довольно жуткая метаморфоза. Спустя несколько лет после свадьбы старая кожа вдруг свалилась на пол, и из нее шагнула новая, нервная и ожесточенная Эми. Моя жена перестала быть моей женой, она стала клубком колючей проволоки, который я, как ни старался, не мог распутать одеревенелыми пальцами. Деревенскими пальцами. Пальцами деревенщины, не приспособленной для такой трудной и опасной работы, как понимание Эми. Когда я показывал ей кровавые раны, она вздыхала и обращалась к своей тайной, хранимой в уме записной книжке, куда заносила все мои промахи, все разочарования, все недоработки и недостатки. А моя прежняя Эми, черт побери, была веселой. Она была веселой! И меня заставляла смеяться. Я уже начал забывать… И сама смеялась. Смех зарождался внизу горла, а потом рассыпался, словно звонкие наперстки. Самый лучший вид смеха, на мой взгляд. Она избавлялась от своих обид, разбрасывая их горстями, будто птичий корм. Вот они есть, а вот их уже нет.

Она не была тем существом, в которое превратилась сейчас. Существом, которого я боялся больше всего на свете. Злая женщина. Я всегда терялся рядом со злыми женщинами. Они поднимали в моей душе мерзкую муть.

– Она властная? – подсказывал Джилпин. – Любит доминировать?

Я мысленно представил календарь Эми, расписанный на три года вперед, и если бы вы взглянули на ближайший год, то увидели бы планы: дерматолог, дантист, ветеринар.

– Она любит все планировать. Ничего не делает под влиянием сиюминутной прихоти. Ей нравится составлять списки необходимого. Добиваться цели. Вот потому-то мне кажется странным…

– Ну да, тут и умом тронуться можно, – сочувственно проговорила Бони, – если вы сами не такой же. Вы мне кажетесь личностью типа Б.

– Я, пожалуй, несобранный, – признался я, а потом добавил подобающе: – Мы дополняем друг друга. – И глянул на стенные часы.

Бони тронула меня за рукав:

– Послушайте, почему бы вам не позвонить родителям Эми? Уверена, они оценят.

Время перевалило за полночь. Родители Эми ложатся в девять, они всегда хвастались своим обыкновением рано почивать. Мой звонок оторвет их от седьмого сна. Сотовый они выключают без пятнадцати минут девять, поэтому Ранд Эллиот будет вынужден подняться с кровати и пройти в дальний конец коридора, к стационарному телефону, повозиться с очками, включить настольную лампу. При этом в мыслях переберет все причины, по которым его среди ночи разбудили звонком, все благопристойные причины, по которым он мог бы кому-то понадобиться.