Западня - Воинов Александр Исаевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/84
• Следующая

Хорошо, что хоть квартира уцелела. Мир привычных вещей подействовал на Тоню успокаивающе. Старый, покрытый зеленым ковром диван, по которому в детстве она каталась, играя с черным жуликоватым котом Степаном. На стенах — пожелтевшие портреты отца и матери. Мать — с высокой прической, в кокетливой кофточке… Она словно печально улыбается Тоне из своего давнего небытия. Тоня плохо помнит маму, умершую пятнадцать лет назад. А вот отец фотографировался незадолго до войны, и лицо у него на фотографии усталое. И мама рядом с ним выглядит юной девушкой. Он воюет где-то на Волховском фронте, но писем нет давно…

Вот за этим старым, поскрипывающим столом с темными подпалинами от горячих чайников собиралась семья, отец — поближе к окну, Катя — поближе к кухне, она ведь была за хозяйку, а Тоня — между ними.

Как пригодилось Тоне старое платье! Правда, оно чуть широковато, но, если стянуть в талии пояском, вполне сойдет.

Тоня переоделась, пристально и придирчиво оглядела себя в зеркале. Ну, пора идти. Только куда?..

Она долго сидела на краю дивана, мучительно размышляя, что же теперь делать. Отправляться по адресу, чтобы передать деньги и указания, или явиться к коменданту? И то и другое сопряжено с риском. Если за ней следят, то поспешностью действий она может навести гестапо на след подпольщиков и провалить явку. Ну, а если Петреску ее предал, то у коменданта ее просто-напросто арестуют, и поручение останется невыполненным.

Нет, сначала все же нужно идти к коменданту, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать Петреску послушание. Да и те, кто за ней следят — если это так, — убедятся в последовательности ее действий. Только вот деньги…

Она вспомнила, что когда-то из дымохода печки вываливался кирпич.

Ну конечно, Кате было не до ремонта, и, черный от сажи, он все еще качается, как старый зуб.

Вынув кирпич, Тоня засунула в углубление всю пачку, оставив себе лишь две-три марки.

На улице она несколько раз оглянулась вокруг — нет, как будто никто за ней не идет. Ускорив шаг, Тоня быстро направилась к Соборной площади.

У подъезда комендатуры теснилось несколько машин. Тоня узнала ту, на которой ее привез Петреску.

Солдат, дежуривший у дверей, удивленно оглядел ее с ног до головы — не так-то часто в комендатуру приходили девушки, — спросил, что ей надо, и послал на второй этаж в комнату номер восемь.

Медленно поднималась она по широкой лестнице, по которой не раз девчонкой взбегала на третий этаж. Тогда здесь помещалась музыкальная школа, и на воскресных утренниках Катя часто играла на рояле в большом актовом зале — она считалась очень способной девочкой. А сейчас на площадках толпились солдаты, покуривали чадные сигареты. С каждой следующей ступенькой у Тони усиливалось ощущение безысходности. Нет, из этого дома она уже, кажется, не выйдет на свободу. Может, уйти, пока не поздно? Петлять по улицам, сбивая со следа преследователей, добраться до явки и хотя бы сообщить, где спрятаны деньги…

Нет, бежать нельзя! Этим она сразу выдаст себя.

Постепенно ею овладело какое-то холодное, ожесточенное спокойствие.

Вот и плотно закрытая дверь, высокая, когда-то белая, а теперь обшарпанная, с грязно-желтыми пятнами. Что там, за нею? Смерть? Жизнь?

Внезапно дверь распахнулась, и, едва не сбив Тоню с ног, в коридор выбежали два офицера, на ходу засовывая в карманы какие-то бумаги. А из глубины комнаты на Тоню внимательно и выжидающе смотрел молодой офицер, сидевший за большим столом. Сняв очки, он неторопливо протер стекла и вежливо пригласил:

— Входите, фрейлейн!

Тоня переступила порог.

— Вы фрейлейн Тоня?

Значит, ее ждали!

Офицер заглянул в какую-то синюю папку и положил ее перед собой.

Вдоль стены стояли знакомые Тоне стулья. Неудобные, с жесткими сиденьями, обитыми черной клеенкой, они тоже напоминали о том, что еще недавно здесь была совсем другая жизнь.

Движением руки офицер указал на стул у самой двери и, сверкнув очками, спокойно сказал:

— Я имею приказ, фрейлейн, выдать вам справку, по которой в магистрате вы получите паспорт. Где вы живете?

— На Пушкинской, двадцать семь.

Офицер кивнул, словно подтверждая правильность ее ответа.

— У вас есть состояние?

Тоня сначала не поняла вопроса, потом наконец сообразила, что он имеет в виду, и поспешно ответила:

— Да, у меня есть немного денег.

— Совсем немного? — прищурился офицер.

«Начинается, — подумала Тоня. — Сейчас он потребует все деньги…»

— Да, в общем, очень немного, — сказала она чужим голосом.

— Вы очень волнуетесь… Понимаю… — Офицер помолчал, как бы взвешивая все обстоятельства. — Фрейлейн Тоня, — продолжал он вполне доброжелательно, — однажды вы уже доказали свою преданность нашим идеалам. Правда, вы спасли жизнь румынского офицера, — он подчеркнул слово «румынского», — но ведь румыны — наши союзники. Мы надеемся, что вы продолжите сотрудничество с нами. Такие храбрые девушки нам нужны…

Он замолчал, поигрывая карандашом. А Тоня смотрела в открытое настежь окно и не знала, верить ей или не верить в свою первую и такую легкую удачу.

— Господин офицер, — проговорила она, — я стремилась вернуться домой. Я спасала господина Петреску не без корыстной цели.

— О, как вы откровенны! — с улыбкой воскликнул офицер. — Но, если вы так стремились домой, значит, не сомневались в нашей победе? Не так ли?

— Да, — покорно подтвердила Тоня. — Но дело не только в этом. Видите ли, мой отец пропал без вести. В штабе считают, что он перебежал на вашу сторону,

— И вы боялись преследования?

— В общем, конечно…

— Так что же вам мешает, обретя новую жизнь, помогать тем, кто принял вашего отца и вас? Поверьте, фрейлейн, ваш отец поступил очень мудро. Конечно, война переменчива. Иногда приходится и отступать… Но победа рейха несомненна. — Он встал и, обойдя вокруг стола, остановился перед Тоней. — Я не настаиваю на немедленном вашем решении. Отдохните несколько дней, а потом мы обсудим, чем вы можете быть нам полезны. К сожалению, в Одессе еще много притаившихся врагов… Я убежден, что вы поможете нам… До свидания, фрейлейн! Явитесь в магистрат, и все формальности будут соблюдены.

Случилось нечто более страшное, чем она могла ожидать. Ей предложили не что иное, как стать агентом гестапо! Даже Савицкий, обсуждая с ней все возможные ситуации, не предусмотрел такого поворота.

В оцепенении Тоня шла по улицам. Она не чувствовала голода, хотя со вчерашнего вечера не ела, не чувствовала, кажется, вообще ничего. Отказаться? Нет, отказываться нельзя. В гестапо она может узнать много ценного. Но…

В магистрате бородатый чиновник в крахмальной манишке, едва взглянув на бумагу, тут же достал из несгораемого ящика чистый паспорт и, спросив фамилию, имя, отчество, вероисповедание, год рождения, долго писал каллиграфическим почерком, старательно выводя каждую буковку.

Итак, впереди у нее не меньше недели, в течение которой гестапо не будет ее трогать. Эти дни нельзя терять. На явке многое может решиться. Ведь Савицкий сказал, что после выполнения задания она вправе принимать самостоятельные решения сообразно со сложившейся обстановкой.

Тоня спешила домой: вероятно, придет Петреску. Она скажет Леону, что ее вызвали в гестапо и не исключено, что ее заставят выполнять задания.

— Барышня, купите жареную ставриду! Еще утром плавала в море!

Она оглянулась. Из-под нахлобученной на лоб фуражки сквозь очки на нее смотрели хитроватые глаза Андрюши Карпова. Она училась с ним в одном классе.

На Андрюшке — короткое черное пальто, через плечо перекинут широкий ремень, на котором держится тяжелый деревянный лоток.

Запах жареной ставриды вызвал у Тони головокружение.

— Андрюшка! — В первый момент она испугалась, но тут же справилась с собой и дальше вела себя уже совершенно естественно. — Ох, Андрюшка, как мне хочется есть! Дай рыбки!.. Ну и длинный ты стал! Как живешь?

— Как видишь, — хмуро ответил он и опустил глаза. — Выбирай любую.

• Предыдущая
• 15/84
• Следующая