БУПШ действует! - Сальников Юрий Васильевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/32
• Следующая

А я подумал: если Боевой Совет Командиров сохранится и Борис останется нашим общим Генералом, то почему бы и не согласиться на договор с девчонками?

Рудимчик с Гошкой выволокли из гаража чурбаки, взрослые уселись на них, мы окружили взрослых и начали составлять договор о дружбе, ненападении и взаимопомощи и общих совместных действиях на территории Овраженской улицы и за ее пределами.

Когда Вика уселась прямо на траву перед чурбаком, на котором лежали листки договора, и уже взяла в руки карандаш, чтобы поставить свою подпись, Рудимчик закричал:

— Кровью надо! Чтобы по всем правилам.

— Глупости, — ответила Римма, а Тима сказал:

— Можно и кровью. — И протянул Рудимчику руку. — Давай.

— Чего давать? — не понял Главный Связной.

— Кровь давай. Проткнем тебе палец и подпишем.

Рудимчик попятился:

— Ишь ты! Я не начальник и не Генерал. У них своя кровь имеется.

Все засмеялись. И договор был подписан простым карандашом. От этого он, конечно, не стал хуже и, вручая его Вике и Борису, пряча третий экземпляр себе в карман, Демьяныч удовлетворенно отметил:

— Ну, вот — мир теперь обеспечен.

И пошел с Тимой, что-то ему говоря, потрепав мимоходом Люську по волосам. Она мотнула головой, разулыбавшись. И тут меня осенило — да ведь это она все подстроила! Сходила к Демьянычу, привела…

Должно быть, не только я об этом подумал. Вика зашептала Люсе: «Добилась своего, да?»

А ребята уже вошли в гараж. И мы начали разбирать доски в углу, вытаскивать все наружу.

Рядом со мной оказался овраженский тезка.

— Здорово, — сказал он. — Вовремя на нашей арене появился Демьяныч.

Назар сразу пристал к нему:

— А знаешь, откуда слово «арена» происходит?

Хоть и мне тоже было интересно узнать, откуда происходит слово «арена», я не стал слушать Назара, а поскорее поволок доску, чтобы встать поближе к Люське Кольцовой.

Она как раз несла грязный, чем-то до отказа напичканный мешок. За него неудобно было взяться, и Люська пыхтела и вертелась вокруг него, как муравей вокруг фасолины. Волосы у нее растрепались, на голые руки налипла серая пыль. Я бросил свою доску, подошел к Люське и двинул ее плечом.

— Мало каши ела? С такой ерундой справиться не можешь? — И храбро взялся за мешок, но он выскальзывал из моих рук.

Люська спросила:

— А ты много каши съел?

Я хотел плюнуть и уйти, но взглянул в Люськины глаза и… остался на месте. Еще никогда я не видел их так близко. Они у нее не просто серые, а словно еще и голубые. Или зеленые. И в глубине — черные фонарики. Это было очень красиво, и я стоял как столб и глядел на Люську, будто увидел ее в первый раз. А она засмеялась и сказала:

— Давай вместе. — И подхватила мешок с другого конца.

Мы поволокли его. Я тоже засмеялся, сам не знаю почему. А когда свалили мешок за гаражом на траву, я снова взглянул на Люську и сказал:

— Ловко ты Демьяныча привела. Она опять засмеялась и кивнула.

Потом мы вынесли с ней большую доску. Я смотрел, как она держит шершавую доску своими тонкими загорелыми руками, как тащит ее, прикусив губу, откидывая со лба спадающие волосы. Вокруг суетились мальчишки и девчонки. А я все смотрел на Люсю. Вроде слабенькая, а на самом деле такая настойчивая. Я знал теперь, что она добьется всего, чего только захочет! Такой у нее, должно быть, характер.

И мне почему-то было очень хорошо носить с ней доски и всякое другое барахло из гаража.

Я прибежал сейчас домой и спешу поскорее записать, пока мама готовит обед. А как поем, помчусь к нашему гаражу, чтобы работать там с овраженцами.

И с Люсей тоже!

Прошло еще три дня. Мама недовольна. Дед злится — некому задавать вопросы. А я с утра убегаю. И — до ночи. В гараже дел по горло. Писать совсем некогда!!!

Сегодня, двадцать девятого июня, в четырнадцать часов тридцать минут по московскому времени в жизни Овраженской улицы произошло великое событие: родился БУПШ.

До четырнадцати часов тридцати минут никто на свете не знал, что такое БУПШ.

Но пришел Тима со своим рыжим другом Серегой…

Тима не был у нас с того самого дня, когда мы подписали договор с девчонками. Каждый день приходила одна Римма. С ней мы и оборудовали гараж под пионерский пост. Работали до упаду — чистили, скребли, строгали, прибивали полочки, даже прорезали окно: Демьяныч разрешил.

Борькин трон — красное кресло — и то починили. Теперь сидеть на нем можно безбоязненно — пружины не пуляют вверх, как ракеты.

Помогала нам и Викина мать, тетя Варя. Она приехала на полуторке, привезла доски для пола и две тяжелые банки с коричневой и голубой краской, а потом проверяла, как мы красим.

И вот стоит гараж, словно нарисованный на картиночке, с застекленным окном, со штилем у входа — на этом шпиле будет висеть красный флаг. А пол блестит покрашенный, и ворота тоже. Мы еще внутрь не входим. Караулим, когда высохнет.

Когда появились Тима и Серега, мы тоже сидели около гаража. Сидели и ждали Бориса.

Дело в том, что Римма сказала:

— Теперь будем составлять план. Место подготовлено, пора развертывать основную работу.

Вика-Жига поддакнула:

— Да, да. Сделаем календарный план на все каникулы. И распределим обязанности. А план вывесим на видном месте. План нужно строго соблюдать. Что наметим, то и должны выполнить.

Она говорила так, будто все на свете знала. А Римма с ней соглашалась. Я сразу заметил, что, когда речь заходит о пионерских делах, вожатая во всем слушается Жигалову. Вика-Жига указывает важным тоном. Ну а мы молчим — у нас никто ничего не спрашивает.

Сейчас Вика вдруг заявила:

— План подпишу я как начальник штаба.

Но тут мы, все мальчишки, кроме Назара Цыпкина, закричали:

— А почему только ты? А Борис? Он тоже должен подписать.

— Бориса же нет, — ответила Вика.

Его и вправду в тот момент с нами не было. Как раз все отстающие писали в школе последний диктант, по которому выяснится, кто перейдет в следующий класс, а кто окончательно останется на второй год. Вот и Борис писал, диктант. Но скоро должен был прийти. Поэтому мы закричали еще сильнее:

— Будет Борис! Подождем. Вожатая согласилась:

— Ладно, подождем.

Мы расселись около гаража на чурбаках и стали разговаривать.

В это время как раз пришли Тима и Серега.

Серегу никто из нас еще не видел. Он оказался, как Сашуня, толстый, только не белобрысый, а очень рыжий, ну просто огненный. Длинные волосы на голове у него колыхались, как пламя у костра. А сам Серега какой-то чудной — ленивый не ленивый, но очень медлительный — шел вразвалочку и молча улыбался. В руках у него — вернее, под мышкой — был футбольный мяч. И Тима объяснил, что его друг пришел тренировать нас.

Мы, конечно, закричали «ура!» и потянулись за мячом, готовые бежать наперегонки, но Тима остановил нас, ткнув себя в переносицу, в очки:

— Посмотрим сначала, что вы тут настроили. — Он потрогал у входа краску на полу, подергал за раму и похвалил: — Молодцы. — Потом спросил, снимая очки: — Ну, а что дальше делать намерены? — Он спросил у всех, но посмотрел с улыбкой на Римму.

И она тоже улыбнулась:

— Дальше, товарищ комсорг, пост начнет действовать. Вот наметим план. Календарный. На все каникулы. И распределим обязанности. И вывесим его на видном месте…

Я невольно переглянулся с овраженским тезкой: вожатая точка в точку повторяла Викины слова.

Тима засмеялся. Я подумал, что он тоже заметил, как Римма повторяет чужие слова. Но он сказал:

— Ну, это длинная история — такое планирование. А если проще? Болельщики — на трибуну! Игроки — за мной.

Он сунул очки Римме и вышиб у Сереги футбольный мяч. И погнал его ногами по травянистому пустырю, на котором мы всегда устраиваем состязания. Мы, конечно, со свистом и гиканьем бросились вслед.

• Предыдущая
• 9/32
• Следующая