Обреченное королевство - Сандерсон Брэндон - Страница 12

• Предыдущая
• 12/274
• Следующая

Твилакв начал с первого фургона, и Каладин, все еще сидевший у решетки, ощупал пальцами самодельный пояс, в котором прятал листочки. Они успокаивающе затрещали, жесткая сухая шелуха прижалась к коже. Он еще и сам не знал, что собирается с ними делать. Он собрал их так, бесцельно, во время одной из прогулок, когда им разрешили выйти из фургона и размять ноги. Он сомневался, что в караване кто-нибудь еще распознает в них блекбейн — узкие листочки на зубчатых трилистниках, — но не хотел рисковать.

Он рассеянно вынул листья и потер их между указательным и большим пальцем. Их нужно высушить — только тогда можно использовать всю их силу. Но зачем он вообще хранит их? Отомстить с их помощью Твилакву? Или на непредвиденный случай, когда дела пойдут настолько плохо, что жизнь станет невыносима?

Конечно, я не собираюсь упасть так низко, подумал он. Скорее всего инстинкт — увидел оружие, надо завладеть им, даже таким необычным. Вокруг было темно. Салас — самая маленькая и тусклая из всех лун, и ее фиолетовый свет, вдохновивший бесконечное число поэтов, не очень-то поможет вам разглядеть руку перед собственным лицом.

— О! — сказал мягкий женский голос. — А это еще что?

Полупрозрачная фигура — высотой в ладонь — всплыла над краем пола рядом с Каладином. Она карабкалась в фургон так, как если бы поднималась на высокогорное плато. Спрен ветра принял форму крохотной женщины — большие спрены могли менять форму и размер — с угловатым лицом и длинными текучими волосами, исчезавшими в тумане за ее головой. Она — Каладин поневоле стал считать спрен женщиной — переливалась бледно-голубыми и белыми цветами и носила простое белое платье, девичьего покроя, спускавшееся до середины голени. Как и волосы, его концы таяли в тумане. Ноги, руки и лицо отчетливо выделялись, у нее также были бедра и грудь грациозной стройной девушки.

Каладин, нахмурясь, глядел на духа. Спрены всегда были вокруг, и по большей части никто не обращал на них внимания. Но эта была странной. Сейчас она двигалась так, как если бы ступала по невидимой лестнице. Наконец она поднялась настолько высоко, что могла бы рассмотреть руку Каладина, поэтому он закрыл пальцами черные листья. Она обошла вокруг его кулака. Девушка-дух слабо светилась, как изображение, оставшееся на сетчатке после солнечного света, но ничего не освещала.

Она нагнулась, посмотрела на его руку под одним углом, потом под другим, как ребенок, ожидающий найти спрятанную конфету.

— Что это? — шепотом спросила она. — Ты можешь показать мне. Я никому не скажу. Это сокровище? Ты отрезал кусок ночной рубашки своей возлюбленной и спрятал его там? Или сердце жука, крошечное, но могущественное?

Он ничего не ответил, заставив ее надуть губы. Бескрылая, она взлетела и застыла в воздухе, посмотрев ему прямо в глаза.

— Каладин, почему ты не замечаешь меня?

Каладин вздрогнул.

— Что ты сказала?

Девушка-дух озорно улыбнулась, отпрыгнула, ее фигура расплылась, превратилась в длинную ленточку бело-голубого света. Она метнулась к решетке, проскочила сквозь нее — извиваясь и крутясь в воздухе, как кусочек материи, подхваченный воздухом, — и исчезла.

— Шторм тебя побери! — крикнул Каладин, вскакивая на ноги. — Дух! Что ты сказала? Повтори! — Спрены не способны были позвать его по имени, ведь у них отсутствовал разум. Те, что побольше — вроде спренов ветра или рек, — подражали голосам или копировали выражение лиц, но думать не могли. Не могли…

— Эй, кто-нибудь из вас слышал? — спросил Каладин, поворачиваясь к сокамерникам. Крыша фургона была достаточно высока, и Каладин мог стоять в полный рост. Все остальные лежали, ожидая свой ковш воды. Никто ничего не сказал, только некоторые что-то пробурчали, а больной человек в углу закашлялся. Даже «друг» Каладина не обратил на него внимания. Он вообще впал в оцепенение, безотрывно глядел на ступни ног, время от времени шевеля пальцами.

Может быть, никто и не видел спрена. Многие из больших спренов были невидимы для всех, кроме того, кого мучили. Каладин снова уселся на пол и свесил ноги наружу. Девушка-дух назвала его по имени, но, без сомнения, она только повторила то, что слышала раньше. Но… никто из людей в клетке не знал его имени.

Неужели я схожу с ума, подумал Каладин. Вижу то, чего нет. Слышу голоса.

Он глубоко вздохнул и разжал пальцы. Он слишком сильно сжал кулак и сломал несколько листьев. Нужно завернуть их, чтобы больше не…

— Очень интересные листья, — послышался тот же женский голос. — Ты их очень любишь, а?

Каладин подпрыгнул и повернулся на голос. Спрен стояла в воздухе рядом с его головой, белая одежда развевалась на ветру, которого Каладин не чувствовал.

— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил он.

Девушка-спрен не ответила. Она неторопливо прошлась по воздуху, высунула голову сквозь решетку и какое-то время наблюдала, как в первом фургоне Твилакв раздает воду последним рабам. Потом опять посмотрела на Каладина.

— Почему ты не борешься? Раньше ты боролся. Сейчас перестал.

— А почему тебя это волнует, дух?

Она откинула голову.

— Не знаю, — сказала она, как будто удивляясь самой себе. — Но волнует. Это странно?

Более чем странно. Эта спрен не только назвала его имя, но и помнила то, что он делал несколько недель назад. Каким образом?

— Люди не едят листья, сам знаешь, Каладин, — сказала она, сложив полупрозрачные руки. Потом опять откинула голову. — Или едят? Я не помню. Ты такой странный. Твой рот набит такими странными словами, и они выходят наружу, когда ты думаешь, что тебя никто не видит.

— Откуда ты знаешь мое имя? — прошептал он.

— А откуда ты знаешь его?

— Я знаю, потому… потому что оно мое. Мои родители сказали мне его. Не знаю.

— Вот и я тоже, — кивнула она, как если бы выиграла в споре.

— Отлично, — сказал он. — А почему ты используешь мое имя?

— Потому что это вежливо. А ты очень невежливый.

— Спрены не знают, что такое вежливость!

— Вот опять, — сказала она, указывая на него. — Как невежливо.

Каладин мигнул. Ну, в конце концов он находился очень далеко от того места, где вырос, он ходит по чужим камням и ест чужую еду. Возможно, здесь живут другие спрены, не такие, как дома.

— Почему ты не отказался от борьбы? — спросила она, приземлилась на его ноги и посмотрела ему прямо в глаза. Насколько он чувствовал, она ничего не весила.

— Я не могу бороться, — тихо сказал он.

— Ты делал это раньше.

Он закрыл глаза и прижал голову к решетке.

— Я так устал.

Он не имел в виду физическую усталость, хотя восемь месяцев жизни впроголодь забрали немало его силы, которую он развил в себе во время войны. Он чувствовал себя усталым. Даже когда высыпался. Даже в те редкие дни, когда не был голоден и не закостенел от побоев.

— Раньше ты тоже уставал.

— Я потерпел поражение, дух, — ответил он, покрепче закрыв глаза. — Зачем ты мучаешь меня?

Они все погибли. Кенн и Даллет, а до них Туккс и Таккер. Еще раньше Тьен. А еще раньше… Он вспомнил кровь на руках и труп юной девушки с бледной кожей.

Некоторые из рабов рядом с ним зашептались, наверное решив, что он сошел с ума. Любой может попытаться поговорить со спреном, но все быстро убеждаются, что это бессмысленно. Сошел ли он с ума? Возможно, он должен этого хотеть — освободиться от боли. Но пока она мучит его.

Он открыл глаза. Твилакв уже подошел к их фургону с ведром воды. Полный кареглазый мужчина слегка прихрамывал, наверное когда-то сломал ногу. Он был из Тайлена, а все тайленцы имеют одинаковые белые бороды — независимо от возраста и цвета волос — и белые брови. Эти брови вырастают до невероятных размеров, и тайленцы откидывают их за уши — две белые пряди среди черных волос.

Его одежда — штаны в черную и красную полоску, темно-синий свитер и такого же цвета вязаная шапочка — когда-то была красивой, но сейчас изорвалась и истрепалась. Чем он отличается от раба? Его жизнь — повседневная продажа и покупка человеческой плоти — похоже, сильно повлияла на него. Он измучился душой, хотя и набил полные карманы денег.

• Предыдущая
• 12/274
• Следующая