Магия Неведомого - Басов Николай Владленович - Страница 7

Она повернулась и пошла наверх, шурша новым длинным бело-черным платьем со свежим, неизорванным шлейфом. Неожиданно она захотела есть, лучше всего стейк с кровью, к которому лишь чуть добавлено зелени. В конце концов, пока все было в ее власти. Если повара ей не угодят, можно будет наказать их, а не Торла верного и умелого.

Гадательная комната Ванды была похожа чем-то на обыкновенную умывальню, Джарсин всегда раздражала эта похожесть, но поделать она ничего не могла, действительно не могла, по всем канонам магии Предвиденья здесь должно было нравиться не ей, а именно Ванде Хранительнице, прорицательнице. Правда, Джарсин всегда думала, что как пифия Ванда не очень глубока, или, наоборот, возвышенна, или точна, или дальнозорка. Она сама, Наблюдательница, могла бы исполнять эту роль не хуже, а лучше, чем Хранца, но приходилось в этом искусстве довериться ей. Потому что серьезное Прорицание требовало такой тонкой настройки, такой бездны энергии, отнимало у любого мага столько сил, что за всю историю не было замечено ни одной прорицательницы, которая преуспела бы в других магиях. Потому-то Джарсин и приходилось жертвовать этим даром или наказанием Пресветлых богов в угоду прочим своим достижениям.

Посередине комнатки, выложенной простыми плитами из синеватого и зеленоватого мрамора, разбавленного белыми вставками, находился Колодец испарений, иногда оттуда исходили очень необычные запахи, а порой такие, что даже Наблюдательнице с ее-то выносливостью и железным желудком делалось плохо. Над Колодцем возвышалось сделанное из бронзы и драгоценных пород дерева широкое кресло, обитое к тому же мягкой кожей с упругой подкладкой, от которого и Джарсин бы не отказалась.

Кресло крепилось к треножнику, к которому вели три выложенные грубым гранитом тропы, обрывающиеся над уходящим в бездну Колодцем. Все сооружение казалось и хрупким, и на удивление надежным, хотя чем это было вызвано и почему рождало именно такие мысли, Джарсин уже не помнила. Не знала это и сама Ванда, появившаяся в замке более чем через полтора тысячелетия после того, как это сооружение было воздвигнуто и опробовано первыми предсказательницами Джарсин. Кстати, по молодости лет она отбирала предсказательниц по своему вкусу и лишь много позже поняла, что это было неправильно, Колодец со временем сам научился требовать к себе смертных служительниц, с которыми ему было проще, которых он легче и точнее умел вводить в транс.

Такое в замке Джарсин случалось сплошь и рядом, вещи, которыми она постоянно пользовалась, напитывались магией, и у них возникали собственные умения, едва ли не желания, как у живых объектов. Иногда в своих снах, которые Джарсин не любила и от которых почти научилась избавляться, ей виделось, что ее уже почему-то нет в замке, а все ее магиматы, все магические приспособления и артефакты вдруг обрели способность не только жить самостоятельно, но и общаться друг с другом, соединяться в достижении каких-то непонятных для нее целей, а то и враждовать между собой.

На этот раз Ванда подготовилась хорошо, хотя еще и не вполне окрепла после того приступа, который у нее случился во время колдовства Госпожи с молниями и Камнем. Джарсин устроилась на диванчике, стоящем в самом звонком месте помещения, тут отлично слышались все слова, вздохи или даже всхлипы Ванды. Около него уже пристроился Кнет, как часто с ним случалось, он проявил инициативу – приготовился писать то, что могла во время сеанса произнести прорицательница. Вот это уже могло быть опасно, потому что все, что было где-то когда-либо написано, можно было посредством магии воссоздать в специально изготовленных, так называемых Белых книгах, как будто это было написано именно в них. Джарсин сама когда-то баловалась этим приемом, пока не устала от этой забавы, а вернее всего, устала от слишком многого, почти безбрежного чтения.

– Писать не нужно, – бросила она шуту.

– Как же ты, Госпожа, сопоставишь все то, что она обыкновенно тут лепечет? – сделал удивленный вид Кнет. Не мог, мерзавец, без придуривания. – У нее же сразу ничего не поймешь и, лишь когда перечитаешь ее слова раз двадцать, начинаешь хоть до малой крупицы понимания доходить.

– Умолкни.

Ванда переоделась в белое, простое платье, доходящее до пят. Под ним она была уже голой, вымытой в каких-то благовонных водах и умащенной растираниями, которые одуряюще пахли даже через те двадцать шагов, которые отделяли ее от Джарсин. Она двигалась медленно и спокойно, но архимагичке было видно, что в ней все дрожит от напряжения и она едва сдерживается, чтобы не впасть в беснование.

Она выпила большой кубок в четыре фунта чеканного золота, а что было в нем, Джарсин не знала. Прорицание требовало каждый раз от пифии особенного, подходящего только для данного случая питья. Вернее, она, конечно, знала основные компоненты – красное вино, семьдесят две капли настойки белладонны, растворенной в северной водке, изготовленной из воды ледников семи вершин горы Забытых Богов, тринадцать гранов сухой крови карлика, родившегося в полночь лунной ночи, соки двух десятков южных трав, причем некоторые были чистыми, выдавленными из растений, а некоторые требовалось настаивать на крепчайшем бренди или на уксусе, порошок из сушеной летучей мыши, мелко порубленные кусочки печени горного козла, два грана опийного мака, какая-то ужасно ядовитая соль на основе ртути и многое другое… но вот в точную рецептуру вдаваться не собиралась.

Ванда наконец-то уселась в кресло, поерзала, устраиваясь поудобнее, немного посидела, ничего внешне не делая. Но Джарсин видела, какие силы она призывает себе в помощь, и от этого хладнокровной, неустрашимой архимагичке стало не по себе. Она давно не пользовалась воззванием к Пресветлым богам, она и хотела этого – помнила, что потребовала, чтобы пифия сделала самое точное прорицание, – и страшилась, потому что боги не дают знание просто так, без своей цены, которая заранее, конечно, была никому не известна и могла быть наложена не на предсказательницу, а прямо на нее, на Наблюдательницу… Ванда воззвала к Колодцу, хотя, наверное, это было уже скорее Вызывание, немного другое направление мыслей, чувств и воли. Колодец стал отзываться.

Кнет, как у него бывало при чрезмерно решительном обращении к магическим силам, негромко завыл, но к такому его поведению все уже привыкли, потом он стал зажимать себе нос, из глаз у него потекли слезы, – видимо, запах из Колодца поднялся первой волной. Джарсин сама-то ничего еще не чувствовала, но Ванда уже стала понемногу отходить от этого мира. Она откинула голову, глаза у нее сделались белыми, руки, прежде спокойно лежащие на подлокотниках, тоже стали белыми, она вцепилась в кресло так, что сейчас ее не могли бы оторвать и орки с големами.

Она вдруг изменилась, стала едва ли не прозрачной и в то же время сделалась больше, массивнее, в ней уже не было ничего от смертного существа. Она едва ли не заполнила собой все помещение, почти закрыла сам Колодец, как пробка, как плита, надвинутая на него. Из пропасти внизу повалил довольно густой пар, странно, но архимагичка по-прежнему не ощущала его запаха.

– Сегодня мы не слишком преуспеем… – Дальше что-то непонятное, видимо, Ванда заговорила на языке, в котором даже Джарсин не понимала многих слов. – Но собраться следует на священной цифре девять. Да, девятка в этом деле, по которому вызваны священные силы, имеет наивысшее… Знак! Это и есть требуемый знак, без него не обойтись.

Ванда умолкла. Молчание затягивалось, но Джарсин была готова сидеть и слушать то, что Ванда могла бы произнести, сколько угодно. Однажды она просидела так трое суток, пока прорицательницу не унесли, истощенную и почти мертвую от перенапряжения. Кажется, тогда это была не Ванда, кто-то другой. Может быть, тогда пифия и в самом деле умерла.

В магии чисел Джарсин не любила девяток, что-то с ними было для нее неприятное связано, хотя, что же именно, она забыла. Осталась только стойкая неприязнь к самому числу. Или к знаку, которым он обозначался, ведь это последний из ряда первичных цифр… Или буквенное изображение девятки ей не нравилось?