Любовь опаснее меча - Легостаев Андрей - Страница 2
- Предыдущая
- 2/101
- Следующая
Колдун бросил быстрый проницательный взгляд на Хамрая, тот на миг испугался, что защита ослабилась и собрался с силами. Но нет, колдун посмотрел на шаха. Тот терпеливо ждал и неведомо было, какие чувства обуревают владыку. На Хамрая колдун даже не взглянул — не знал самоуверенный чужестранец, кто скрывается под невзрачными серыми одеждами, с лицом, потрепанным временем и многочисленными безуспешными попытками снять заклятие, годами терзаний, сомнений, поисков и мучений… Хамрай не считал нужным открывать колдуну до поры до времени свои возможности, свою должность при шахе. Хамрай прекрасно знал и понимал, как мешает сосредоточиться и сделать важное и безусловно чрезвычайно трудное чародейство присутствие другого мага. Хамрай даже не решился просто поставить защиту своим мыслям, как это без затей сделал шах. Он взял как защиту мысли одного из секретных лучников, что наблюдали за двором через неприметные специальные щели. Он даже намеком не дал понять чужеземному магу, что тоже понимает что-то в этом ремесле — чтобы, не дай небеса, не сбить его, чтобы не упустить ни малейшего шанса на сотворение чуда. Если, конечно, эти шансы, есть.
Колдун обернулся к дрожащим ничего не понимающим девушкам и произнес громовым голосом:
— Снимите одежды ваши, явите нам прелесть свою.
Отсветы костра блестели на обнаженных клинках трех могучих воинов. Суровый Нилпег загораживал выход из мрачного двора, в который превратился теперь для невольниц весь мир. Но они не понимали еще того, что ясно было — несмотря на защиту мыслей колдуна — старому много повидавшему Хамраю: не за честь свою надо опасаться этим несчастным невинным агнцам, а за жизнь саму.
Слезы отчаяния покатились по обескровевшим щекам девушек, но ни одна из девяти перечить не посмела. Они сбросили пестрые халатики, будто цветки сбрасывают яркие лепестки, и прижались друг к дружке, прикрывая едва оформившиеся выпуклости грудей тонкими руками, выпятив острые локти вперед, словно пытаясь защититься.
Колдун резким движением вырвал из плотно стоявшей группы девушек первую попавшую под руку невольницу, она, повинуясь грубой силе, пробежала несколько шагов к костру и упала. Иноземец рывком поднял девушку на ноги и с силой ударил по щеке. Хамрай прочувствовал сильные волны внушения — иноземец очаровывал жертву, подчинял ее своей воле, выдавливал все чувства, кроме рабской покорности ему.
Девушка опустила безвольно руки, отдавшись подхватившему ее течению, раздвинула стройные, тонкие ноги, выпрямила спину, чуть подав в сторону колдуна острые холмики груди. Безумствующий магический огонь ярко освещал черноволосую неподвижную красавицу, колдун откинул прочь упавшую на грудь жертвы тонкую и длинную косицу.
Хамраю захотелось отвести взгляд, он не мог смотреть спокойно на обнаженное женское тело — не желал лишний раз мучить себя бесплодным разглядыванием вожделенного и запретного ему естества. Хамрай знал, что шах уже давно философски относится к недоступности для него женского тела, что повелитель использует для ублажения собственного мужского естества красивых юношей. Умом Хамрай понимал владыку, но принять это как должное было выше его сил. И не имея возможностей снять запрещающее ему и шаху обладание женщинами заклятие, он старался отгородить себя от соблазна. Даже мысли не допускал о женских прелестях, хотя по первому слову ему привели бы наложниц сколько угодно.
Чернобородый колдун гранью кристалла провел по лбу невольницы, потом по щеке, по тонкой шее — кристалл оставлял на нежной коже заметный белый след. Рука с магическим предметом провела по левой груди девушки, обведя маленький съежившийся темно-коричневый сосок, потом по правой. Проведя по животу, он дошел до ямочки пупка и отдернул руку — пленница не шевельнулась, взор ее был устремлен в никуда. Колдун пожирал девушку глазами, ноздри его жадно раздувались — Хамрай решил, что он сейчас лишит ее девственности. Кто знает, может его заморское, варварское чудотворство требует именно этого? И сейчас и Хамрай, и великий шах, без малого двести лет лишенного возможности обладания женщиной, и телохранители станут свидетелями девятикратного соития в свете колдовского костра?…
Рука колдуна подкралась к женскому естеству невольницы, покрытому воздушным черным пушком, и по-хозяйски вторглась туда. Длинный тонкий палец с острым ногтем, накрашенным серебряной краской, с силой прорвал естественную защиту. Несмотря на сковывающие волю чары, девушка вздрогнула от боли. По смуглой коже ноги медленно потек тонкий ручеек темно-вишневой крови. Колдун удовлетворенно хмыкнул, прокричал что-то непонятное на лающем мертвом языке и выпрямился, хищно сверкнув глазами.
Хамрай сглотнул, чтобы избавиться от вставшего в горле кома. Хотел отвернуться, но долг превыше всего — он обязан смотреть.
Шах стоял неподвижно, положив обе руки на эфес своего прекрасного меча — он верил, что час освобождения от заклятия близок, что снедающая его невозможность иметь наследника будет разбита этим неприятным, но могущественным иноземцем, как булатный клинок раскалывает напополам черный камень, загораживающий выход к долгожданной свободе. Разворачивающееся перед ним действо владыка полумира воспринимал сейчас как прелюдию к волшебной ночи любви, полной счастья, которого он так долго лишен, воспоминания о котором почти истерлись за двести лет из его памяти. Шах смотрел, надеялся и ждал.
Телохранители с нескрываемым любопытством взирали на обнаженных невольниц, похоть слегка подернула гримасами их мужественные лица, но в любое мгновение они были готовы исполнить долг и ценой собственной жизни защитить повелителя.
Девушки дрожали и плакали, плотно прижавшись другу к другу, словно это могло спасти их от грядущего надругательства. Никаких сомнений в предстоящем позоре у них уже не было — все, что им оставалось, это плакать и возносить бесполезные мольбы к недоступному Аллаху и силам космическим. Плачь и причитания становились все громче, острой занозой проникая в самою душу старого Хамрая. Он уже хотел раскрыться пред колдуном и силой своей магии парализовать мысли девушек. Но чернобородый вновь опередил его — яркий сиреневый луч вырвался из его магического кристалла, долетел мгновенно до пленниц и вспыхнул ярким переливающимся облаком, которое тотчас рассеялось, подхваченное ветерком. Девушки замолчали, потеряв то ли чувство страха, то ли дар речи, то ли вообще способность воспринимать происходящее.
Медленно, наслаждаясь собственной мимолетной властью, колдун вывел к костру следующую невольницу и со смаком проделал над ней ту же операцию. Потом он поставил этих двух невольниц ближе к костру, столб которого уходил к небесам и прошел к своему черному дорожному мешку. Два медных кольца щелкнули на узких запястьях девушек, сковав их тонкой позолоченной цепочкой.
Хамрай не знал подобного чародейства и гадал, какие же действия последуют за всем этим — надежда все больше наполняла его. Маленькие худосочные ягодицы стоявшей к нему спиной невольницы притягивали к себе его взгляд. Торчащие позвонки смуглой спины манили его, ему страстно желалось дотронуться до них рукой, погладить, провести по позвонкам пальцами вниз, до смуглых полушарий, чтобы… Хамрай помотал головой — так нельзя! Надо думать о чем-то другом, чтобы безумное вожделение не захлестнуло его, не помутило разум — ведь вся его работа еще впереди.
Старый маг стал размышлять о повседневных заботах. Собственно, если сегодня, несмотря на все его сомнения, пришелец добьется желаемого, то для шаха и Хамрая все изменится. Не будет нужды держать в башне столько хитроумных магических приспособлений для бесчисленных опытов, не нужен будет постоянный наблюдатель на крыше башне — следить не появится ли знамение, что родился наконец очередной потомок Алвисида, несущий в себе заряд огромного могущества бессмертного, но поверженного бога… Не нужен будет и он сам, чародей Хамрай, своему повелителю.
Но Хамрай не боялся опалы. За двести лет, скованные одним несчастьем, они с шахом Балсаром стали настолько близки друг другу, что Хамрай не ожидал от владыки никакого зла, даже если долгожданной цели добьется и не он, столько сил на ее достижение потративший. Хамрай никогда не вмешивался в государственные дела — для советов у солнцеподобного шаха есть мудрые визири. Нет, Хамрай был не советником шаху, а самым близким другом. Но если бы шах узнал о тайне Хамрая, о том, что на него заклятие наложено отнюдь не случайно, и долгожительство Хамрая, как и долгая молодость шаха, тоже получено не даром, что Хамрай, как и шах был в любовной связи с богиней Моонлав во время Смутных Десятилетий после Великой Потери Памяти, а не только ее учеником и верным адептом, то нет сомнений, что не сносить ему, Хамраю, головы. Шахская немилость страшна, а топоры палачей его остры… Впрочем, если тайна когда-либо откроется, то топор будет для Хамрая далеко не самым страшным концом… Только кто откроет это шаху? Не сам же Хамрай! Никто, кроме богов, не в силах заглянуть так глубоко в прошлое. А Моонлав, победив вместе с остальными тремя всемогущими богами своего брата Алвисида, исчезла бесследно и навсегда, даже не попрощавшись, в неведомом и недоступном мире, о котором непонятно рассказывала, и о котором изредка, после неудачных дней выматывающих поисков грезилось иногда Хамраю…
- Предыдущая
- 2/101
- Следующая
