Полюбить Джоконду - Соловьева Анастасия - Страница 9

— Как сколько? — не понял Губанов. — А! В смысле — я со своей и Макар со своей. Ну и ты со своей. Леонардой.

— Подумаем, — неопределенно ответил я. — Куда решили?

— На кудыкину гору. Надо спрашивать: далеко? Макар хочет в Швейцарские Альпы. Он там нашел какой-то старинный замок. И его хочет полностью арендовать на неделю. А что?!

— Посмотрим… — Я представил себя с Леонардой в замке в пустынных заснеженных горах в компании Губанова и только усмехнулся. — Что там делать-то?

— А шут его знает! Короче, думай быстрей. Губанов ушел. Я навел порядок на столе и двинулся на встречу с Лизой.

В прихожей было тихо и темно. На часах начало одиннадцатого — и неужели никого нет дома?!

Я прислушалась. Откуда-то доносилась глухая монотонная речь. Похоже, что телевизор, только вот где — у соседей или у нас?

Заунывный монолог оборвался взрывами безудержного хохота — и тут же в унисон засмеялась Ленка.

— Эй! — позвала я.

Дочь вышла из комнаты не сразу.

— Мам, подожди, там такой момент!

Ну, слава богу, Лена дома, смотрит телевизор. А то мало ли в какие тяжкие может пуститься в наше время четырнадцатилетняя девочка. Контроля за ней никакого!

Я с облегчением стала раздеваться: сняла тяжелые подростковые ботинки, пристроила на вешалку фиолетовый пуховик, отметив, между прочим, присутствие на ней Лешкиной дубленки. В последнее время вечерами он часто дома. С подружкой поругался? Ничего, помирится. Или другую найдет! Эти медицинские центры кишмя кишат молоденькими девчонками в коротких облегающих халатиках. Только руку протяни! Когда-то привыкнуть к подобным мыслям мне стоило невероятных усилий. Зато теперь я пожинаю плоды: спокойно думаю о Лешке и о его зигзагах. А чаще вообще не думаю — не замечаю, и все.

Тем более сегодня! После очередной встречи с Карташовым и так есть о чем подумать.

Я прошла на кухню, заварила свежий чай, намазала маслом юбилейное печенье. Вместо ужина. А у меня все так: вместо семьи, вместо работы… Возвращаясь домой, нормальные люди с чистой совестью забывают о делах, а я должна ломать голову и день и ночь. И притом за символическую плату! Сегодня, правда, Карташов расщедрился: подарил две голубые бумажки, хотя похвалиться на этот раз было особенно нечем.

Художник не поддавался моим чарам. Однако Аретов не солгал, назвав его веселым, компанейским человеком. За несколько сеансов мы с Гришей не только познакомились, но даже немного подружились. Было ясно, что тайн в его жизни в принципе не существует. Ничем, кроме живописи, Гриша никогда не занимался. Разве что в короткий арбатский период слегка увлекся коммерцией. Но он не делал из этого тайны, а с насмешкой объяснил, что бизнесмен он неважный и быстро оказался в прогаре. Пришлось искать другие способы добычи средств.

Наследием арбатского периода стала Светка — в те годы юная продавщица сувениров, а сейчас мать четверых Гришиных детей. Старшему Варлааму одиннадцать, а маленькой Поле скоро исполнится три.

В последние годы жизнь Гришки проходила между домом и монастырем. Не то чтобы он был or этого в восторге, но и не жаловался — рассказывал просто, охотно.

Примерно так я представила ситуацию Карташову, и он неожиданно похвалил меня. На этом этапе — да, я молодец. А следующий этап и подавно — очень простой. Надо сделать так, чтоб Гришка ушел из семьи.

— Куда ушел? — не поняла я.

— К тебе.

— Ко мне нельзя. У меня муж.

— Да какой он тебе муж? — ухмыльнулся Карташов.

— Но он — совладелец квартиры…

— О квартире не беспокойся. Будет вам квартира — справите медовый месяц!

— Но… я совсем не нравлюсь ему. И он не захочет бросать детей.

Карташов помрачнел:

— А ты сделай так, чтоб захотел!

— Как это сделать? — возмутилась я.

— Это уж не моя забота! — Он неловко махнул рукой, и стало заметно: нервничает.

— Мы с ним даже никогда не остаемся с глазу на глаз. Аретов всегда с нами — ведь это его квартира.

— А в машине? — допытывался Карташов. — Обратно он тебя довозит до «Тульской». Вот и действуй по дороге!

Ну что я могла ему ответить?

К вечеру Гриша еле стоит на ногах. Тяжелая у него работа, к тому же в две смены: с утра иконы пишет, вечером мой портрет, да еще мотается через весь город… А по дороге домой Гриша любит рассказывать о детях: Поля заболела, Миша поедет в лагерь на зимние каникулы, а Варлаам вчера его два раза обыграл в шахматы. Предположим, в этом месте я прерву повествование: «Дорогой Гриша! Брось ты этих детей к чертовой матери! Я тебя люблю!»

Сказать так — все испортить. Ну а что еще придумаешь?

— А ты знаешь что? — неожиданно обрадовался Карташов. — Не нужен вам этот Аретов. Я тебе дам ключи от хаты. Авось там дело быстрей пойдет!

— Где там?

— Говорю же, квартира есть. Пустая, с мебелью, после ремонта. Только ты должна устроить так, чтоб он к своим уже ни ногой!

— Я что, должна его все время караулить? У меня дочь. Надо хоть изредка ее навещать.

— Да это же все очень ненадолго! А потом — свобода! И будешь со своей дочерью сидеть.

— Просто не знаю даже… — Я беспомощно развела руками.

— Ну, ты опять за свое! Мы же договорились, что ты делаешь со своей стороны, что — я, а если ты чего-то не делаешь…

— Да знаю, знаю! — прервав его выступление, сказала я торопливо.

— Хорошо, что знаешь! — Карташов улыбнулся. — И вот тебе премия, — он кинул на стол две бумажки, — за успешное начало задания.

Теперь, сидя над чашкой остывшего чая, я вспоминала наш разговор о Гришиной семье, о пустой квартире и о свободе. Мысли были тяжелыми, хотелось отогнать их от себя, как страшный сон.

Хочется — а нельзя! Только попробуй! Карташов в два счета напомнит.

Зазвонил телефон. Я машинально потянулась к трубке, но в комнате Лешка опередил меня. Услышав незнакомый мужской голос, я отсоединилась.

Что за проклятая жизнь! Завтра праздник — европейское Рождество. В городе оживление, на площадях сверкающие елки, а у меня — полярная ночь. Я отхлебнула чай. Он оказался горьким и невкусным: забыла положить сахар. А такой невозможно пить. Остается вылить. Я нехотя поднялась из-за стола, но тут на кухню вошел Лешка.

— Представляешь? — спросил он как ни в чем не бывало. — Лене сейчас звонил какой-то мужик!

Я была так поражена естественностью его голоса, от которой давно отвыкла, что промолчала.

— По голосу ему лет двадцать пять! Ты представляешь?!

— Ну, не волнуйся раньше времени. Я поговорю с ней, узнаю, кто это. Может быть, ничего страшного.

— Тебе все ничего страшного! Сама неизвестно где шляешься. И Ленка — по твоим стопам!

— С чего ты взял, что я шляюсь? — спросила я равнодушно.

Пора, пора было расставить все точки над «i». Раньше я чего-то боялась, чем-то дорожила, на что-то надеялась, но теперь между нами точно уж все! Пусть послушает! А верить не верить — это его право.

— А что же еще? Шляешься, конечно!

— Не шляюсь, а работаю!

— Где?

— У Карташова.

— Кто это?

— Представитель доблестных правоохранительных органов.

— Что ты там делаешь?

— А что придется!

Я перечислила виды деятельности, которыми мне выпала честь заниматься в эти годы.

— Подожди, но как же так?.. — недоумевал муж.

— А вот так, вот так!.. Ты думаешь, почему закрылась Саметова клиника? От криминального аборта женщина умерла. Приехала милиция — столько всего еще накопала… Теперь догоняешь, почему? У меня просто не было выбора!

— Но ты молчала все эти годы. Скрывала что-то. Сама посуди, что я подумать мог? Зачем было создавать такую ненормальную обстановку?!

— О, причин много! Ну, во-первых, Карташов не велел.

— А во-вторых?

— Я ждала, что ты спросишь сам… что ты увидишь: мне очень плохо. Что ты поймешь и пожалеешь… Но чуда не произошло!

— И ты наконец-то решилась рассказать обо всем?