Канун Армагеддона - Легостаев Андрей - Страница 38

• Предыдущая
• 38/56
• Следующая

— Нет, наследник, сейчас, — Алвисид голосом выделил слово «сейчас», — ты ничем помочь не сможешь. Иди к своей возлюбленной.

Радхаур кивнул и направился к тому месту, где разлилось чудесное озеро, понимая уже, что сейчас ему предстоит испытание посложнее выхода один на один с разъяренным драконом, где все зависит от силы и ловкости. Как вести себя сейчас и что говорить, Радхаур не знал. И не знал, нужен ли ему этот час свидания перед последним путешествием за сердцем Алвисида.

Зато Хамрай, как и Алвисид, знал — это очень нужно.

— Вернемся к нашим баранам, — сказал Алвисид, после того как, воспользовавшись магической силой Мекора и Хамрая, выполнил обещанное действо.

— Каким баранам? — не понял Мекор. — Вы так называете своих единоутробных братьев Арсивана, Сеалбура и Севибоба?

Алвисид расхохотался. Хамрай улыбнулся — Мекор относительно молод, он не знал Алвисида до его поражения. Хамрай хоть и немного, но имел удовольствие с ним общаться и прекрасно помнил любовь Алвисида к странным выражениям, означающим отнюдь не то, что подразумевают высказанные слова. И это словосочетание Хамрай отлично помнил, поскольку оно очень нравилось шаху Балсару, хотя тот вкладывал в него несколько иной смысл.

— Именно к ним, — отсмеявшись, ответил Алвисид.

— Подождите, — остановил Хамрай, поднимая руку, в которой был зажат плащ с капюшоном, в котором таилось магическое насекомое, — если мы собираемся обсуждать наши планы, то стоит избавиться от ненужного свидетеля.

— Раздави гадину каблуком, — брезгливо посоветовал Алвисид.

— Нет, — твердо ответил Хамрай. — Я гарантировал ему полную безопасность и отнесу его через коридор в свой замок.

— Как знаешь, — решил Алвисид. — Поторопись, у нас не так уж много времени.

Радхаур прилагал все усилия, чтобы не сорваться на бег, приближаясь к месту, где озера уже не было. Факела, оставленные часовыми у ложной могилы, ничего здесь уже, конечно, не освещали. Но Радхаур чувствовал, что Рогнеда стоит в своем истинном образе и ждет его. И тут же ему пришло в голову, что она нагая, а в подземелье довольно прохладно. Он ускорил шаг.

— Радхаур… — услышал он голос, звук которого почти стерся в памяти. — Радхаур… любимый… это ты? — Слова давались ей с видимым трудом.

— Да, я! — Граф бросился на звук голоса, подбежал к ней, почти не видя в темноте, и упал на колени, боясь дотронуться до нее. — Да, это я…

— Любимый, ты возродил Алвисида, и я теперь навсегда останусь в собственном облике? Мы теперь все время будем вместе? — спросила она то, что и должна была спросить.

Ему столь многое хотелось сказать ей, но, наверное, поэтому нужных слов и не находилось.

Он боялся даже дотронуться до нее — такая она была чистая, прекрасная, возвышенная. Совсем не так было с другими женщинами — горластыми, грудастыми, смешливыми и абсолютно точно знающими, что мужчине от них нужно.

Почти в полной темноте она положила свои тонкие изящные пальцы на его жесткие волосы.

— Любимый, как долго я тебя ждала! Выведи меня скорее на свет, я так соскучилась по солнышку… Пойдем же, пойдем отсюда к людям!

— Рогнеда… — нашел наконец в себе силы произнести Радхаур. — Я еще не собрал Алвисида…

Она положила пальцы ему на плечи, провела по волосам.

— Радхаур… — только и произнесла она.

Он не знал, что сказать ей. Но, самое страшное, он не чувствовал за собой никакой вины. Он сделал (и делает!) все, что мог. И он совершенно не просил ее жертвовать ради него своей молодостью. Страшная мысль пришла в голову — что там, на границе мира, последнем обиталище отца Гудра и многих других, где он так или иначе рано или поздно окажется, прошедшие за это время годы он бы провел не хуже, чем ступая по этой бренной земле, не возжелай Рогнеда возродить его к жизни. Впрочем, тут же сообразил он, в этом случае род графов Маридунских прервался бы окончательно, без какой-либо надежды на продолжение.

— Рогнеда, — произнес он, поднимаясь на ноги. — Совсем немного тебе осталось ждать. Я должен добыть сердце Алвисида…

Она тут же прижалась лицом к его груди, и ему ничего не оставалось, как положить руку на ее обнаженную спину. Почему-то ему казалось, что спина Рогнеды должна была быть покрыта капельками влаги, но кожа его суженой оказалась сухой и теплой.

Он продолжал говорить, сам не вслушиваясь в свои слова. Что осталось последнее путешествие и проклятое чародейство — любое — навсегда исчезнет из их жизни, что они заживут весело и счастливо в этом замке, а если она захочет, так переберутся в столицу. Она родит ему трех мальчиков и обязательно одну девочку. Если она захочет, то они отправятся в путешествие по всему миру, и она увидит далекие чудесные страны, где, в общем-то, ничего интересного и нет… Он говорил и говорил, сам не вслушиваясь в свои слова и почти не веря, что так будет. Он пересказывал то, о чем многажды мечтал в своих утомительно-нудных путешествиях, где опасность подстерегала за каждым поворотом, а то и на ровном месте, и мечты, обращенные в слова, представлялись блеклыми и нереальными.

— Радхаур, — прервала она его. — У тебя есть другая женщина?

Движения его пальцев, гладивших спину нареченной, остановились, словно он в одночасье окаменел.

Он отступил на шаг и в темноте огромной пещеры увидел только ее блеснувшие глаза — словно свет бесценных жемчужен, скрытых в толще океана.

— Нет, — ответил он чистую правду, и тут же понял, что так ответил бы на его месте любой. И чтобы рассеять какие угодно недоразумения между ним и женщиной, без которой он не мыслил своей дальнейшей судьбы (это тоже была чистая правда), он добавил:

— Приключения… были. Я живой человек, не магический призрак. Но они не стоят даже упоминания, я о них и не вспоминаю. Я никого никогда не полюблю, кроме тебя, Рогнеда.

Она снова уткнула лицо ему в грудь.

А он с ужасом подумал, что не любит и ее. Он больше не способен любить. Хотя никаких мук и отвращения, что придется остаток жизни прожить с Рогнедой, он не испытывал, более того — и не ждал от жизни ничего другого. Собственно говоря, он от жизни уже ничего не ожидал. Он раздавал долги.

А еще он подумал (сам испугавшись своих мыслей), что если б Алвисид возродил бы сейчас не Рогнеду, а, скажем, давнего недруга Иглангера с мечом в руке, или того рыцаря, что гнался за Радхауром по всей Италии, мечтая возвратить семейную реликвию, то ему было бы гораздо проще, чем сейчас — убей или будь убитым. Вот в том то и дело, что он не мог позволить убить себя, поскольку его ждала Рогнеда… Поскольку с его смертью прервется род графов Маридунских.

Рогнеда стояла молча, прижавшись к нему. Он ожидал, что она засыплет его вопросами — как управляет королевством брат, как поживают ее знакомые… Он был готов отвечать подробно и терпеливо на самые пустяшные вопросы, какими, помнится, засыпала его в свое время матушка. Но Рогнеда молчала, словно стараясь впитать в себя его запахи, чтобы жить ими еще долгое время, пока он не достанет наконец злосчастного сердца Алвисида.

(И, честно сказать, неудобно об этом говорить, но Радхаур искренне порадовался, что чудесная встреча состоялась, когда он, намытый и ухоженный, в тонких парадных одеждах, а не когда, например, он вернулся бы из очередного путешествия — грязный, пропахший дорогой и усталостью. Он не знал, куда девались тряпки, в которых возвращался, для него в замке всегда были готовы новые одежды, но после возвращения в замок он больше никогда их не видел — лишь Гурондоль неизменно красовался на его боку, да и то ножны и перевязь регулярно менялись).

Она едва слышно вздохнула, но ничего не сказала.

Он боялся ее даже поцеловать. Нет, его не обуревали детские плотские чувства, заставлявшие думать, что он искренне влюблен в ту, что рядом. И не было той чисто животной страсти, которая охватывала при виде очередной смазливой и похотливой самочки, что нередко встречались на его пути. Нет, он знал, что просто обязан поцеловать ее, вложив в поцелуй все, что невозможно выразить словами… и не мог.

• Предыдущая
• 38/56
• Следующая