Журнал «Если», 2002 № 10 - Хейсти Роберт - Страница 33

— А как насчет Хо? — спросила Дебби.

— О ней позаботятся. С корабля.

Мы прошли почти километр, когда позади нас сверкнула молния и прогремел гром. Над тем местом, где мы оставили труп Хо, поднялось светящееся грибовидное облако и растаяло на фоне серого неба.

Солнце — Ипсилон Возничего — должно было зайти только часов через семьдесят, когда отряд остановился на ночлег на вершине небольшого холма километрах в десяти от того места, где мы перестреляли инопланетян. То есть, напомнил я себе, инопланетянами были не они, а мы.

Два отделения заняли круговую оборону; остальные без сил попадали на землю внутри этого круга. Каждому предстояло четыре часа сна и два часа дежурства.

Ко мне приблизилась Поттер и села рядом. Я переключился на ее волну.

— Как дела, Меригэй?

— Ох, Уильям… — по радио ее голос казался надтреснутым и хриплым. — Господи, как это ужасно!

— Все позади, детка, — попытался успокоить я ее, но Поттер не слушала.

— Я убила одного из них. Я попала ему прямо в… в…

Я положил ладонь ей на колено. Наши скафандры соприкоснулись с сухим пластмассовым стуком, и я поспешил убрать руку. В моем мозгу промелькнула картина: два робота обнимаются, целуются, спариваются.

— Не казни себя, Меригэй, мы все виноваты в равной степени, и только сержант виноват больше, потому что…

— Эй, рядовые, хватит болтать! Ложитесь спать — вам обоим через два часа заступать на дежурство.

— Хорошо… — Голос Поттер был таким печальным и усталым, что я почувствовал, как у меня защемило сердце. Мне казалось, что если бы я только мог прикоснуться, приласкать ее, я сумел бы избавить Поттер от этой печали, как заземление отводит электрический ток, но каждый из нас был заперт в скафандре — в этом индивидуальном бронированном мирке.

— Спокойной ночи, Уильям.

— Спокойной ночи, Меригэй… — В скафандре с его туалетным шлангом и десятками упирающихся в тело биодатчиков практически невозможно возбудиться, однако именно таким образом мое тело отреагировало на переживаемое мной в эти секунды эмоциональное бессилие, то ли припомнив более приятные ночи, то ли попытавшись в обстановке множества смертей, подразумевавших скорый конец и моего личного бытия, в последний раз поднять вопрос о продолжении рода. Под эти приятные мысли я наконец заснул, и мне приснилось, будто я — робот, машина, которая, скрипя и позвякивая металлическими деталями, пытается во всем подражать живым существам. Окружающие из вежливости молчат, но стоит мне отвернуться, как они принимаются хихикать за моей спиной, и маленький безумный человечек у меня в голове продолжает дергать рычаги, давить на педали и копить обиды в ожидании того дня, когда…

— Манделла, вставай, черт тебя побери! Твоя смена!

Я поднялся и нехотя занял место часового на склоне холма, чтобы смотреть, ждать Бог знает чего… Я так устал, что мне стоило огромного труда держать глаза открытыми. В конце концов я не вытерпел и языком извлек из специальной тубы стимулирующую таблетку, хотя и знал, что потом мне придется за это расплачиваться.

Примерно час я сидел неподвижно, пристально наблюдая за своим сектором. Мой взгляд скользил слева направо и справа налево, убегал вдаль и вновь возвращался, но все оставалось по-прежнему спокойно. Даже ветерок не колыхал высокую бледно-зеленую траву.

Потом трава неожиданно раздалась, и я увидел прямо перед собой одно из трехногих существ. Я поднял мой «лазерный палец», но не выстрелил.

— Тревога!

— Тревога!

— Не стрелять! Никому не стрелять.

— Тревога!..

Я поглядел сначала налево, потом направо. Насколько я мог видеть, перед каждым из наших часовых стояло безглазое косматое чудище.

Возможно, наркотик, который я принял, чтобы не заснуть, сделал меня более восприимчивым к тому, что они излучали. Волосы у меня на голове зашевелились, и я почувствовал, как у меня в мозгу медленно формируется неясное, расплывчатое нечто — то ли мысль, то ли образ. Примерно такое же чувство появляется, когда не расслышишь чьих-то слов, хочешь переспросить, но твой собеседник уже ушел слишком далеко.

Тем временем животное село на пятки, упираясь в землю одной передней конечностью. Теперь оно напоминало огромного плюшевого медведя с единственной высохшей, будто птичьей, лапой. Его мысли продолжали копошиться у меня в мозгу эхом моих недавних кошмаров, обволакивая его липкой, неподатливой паутиной. Твари то ли пытались общаться, то ли пытались нас уничтожить…

— Внимание всем часовым! Медленно отходите назад. Повторяю: медленно… Избегайте резких движений. У кого-нибудь болит голова? Есть еще какие-то необычные симптомы?

— Сержант, докладывает Холлистер…

Везучая Дебби…

— Мне кажется, они пытаются что-то сказать, сержант. Я почти понимаю… Нет, просто…

— Что?

— Я могу уловить только одно, сержант. Мы кажемся им… забавными. Они нас не боятся.

— Ты хочешь сказать, что тварь, которая сидит перед тобой, не…

— Нет, это ощущение исходит именно от них. Они думают одно и то же. Не спрашивайте меня, откуда я знаю — просто чувствую, и все.

— Может быть, им кажется забавным то, что они сделали с Хо?

— Может быть, но… Сдается мне, они не опасны. Им просто любопытно, кто мы такие.

— Сержант, говорит Боэрс.

— Что у тебя?

— Тауранцы находятся на этой планете почти год, может быть, они научились как-то общаться с этими медвежатами-переростками? Я думаю, эти твари могут шпионить за нами и передавать информацию своим хозяевам.

— Если бы дело обстояло именно так, — вмешалась Дебби, — они бы не показывались нам на глаза. Я уверена, они умеют очень хорошо прятаться.

— Как бы там ни было, — сказал Кортес, — если это шпионы, то свое дело они уже сделали, поэтому нападать на них теперь было бы неразумно. Я знаю, всем вам, как и мне, не терпится сжечь их за то, что они сделали с Хо, но нам лучше проявить осторожность.

Мне вовсе не хотелось убивать инопланетян — мне вообще не хотелось иметь с ними дело. Поэтому я медленно пятился назад, к центру лагеря, не сводя глаз с «медвежонка». Инопланетянин, впрочем, не выказывал ни малейшего желания следовать за мной. Быть может, он знал, что мы окружены. Передней рукой он срывал пучки травы, отправлял в рот и задумчиво жевал.

— Кортес — командирам отделений: разбудить всех спящих и произвести перекличку. Если кто-нибудь ранен или плохо себя чувствует — доложить мне. Выдвигаемся через три минуты.

Не знаю, на что рассчитывал Кортес, но отделаться от тварей нам не удалось. Они последовали за нами. Они больше не окружали нас со всех сторон, но двадцать или тридцать из них все время шли за отрядом. Некоторые отставали, чтобы попастись, другие присоединялись к процессии. Было совершенно очевидно: ни оторваться от них, ни взять тварей измором нам не удастся.

Нам всем приказали принять по одной стимулирующей таблетке. Без этого мы не сумели бы пройти и километра. Когда действие лекарства стало ослабевать, мы все хотели принять еще по штуке, но это было бы неразумно и даже опасно. До вражеской базы оставалось еще тридцать километров — пятнадцать часов ходьбы, как минимум. Запаса пилюль в скафандре хватило бы, чтобы поддерживать в человеке силы в течение ста часов подряд, однако потеря способности к логическому мышлению и отклонения в восприятии окружающего начинали нарастать, как снежный ком, уже после второй таблетки. Дело кончалось тем, что человек принимал самые фантастические галлюцинации за реальность и был не в состоянии решить самую простую задачу. Нашему доку были известны случаи, когда человек, находящийся под воздействием большой дозы стимуляторов, в течение нескольких часов мучительно размышлял, можно ли ему позавтракать.

Благодаря химической стимуляции первые шесть часов рота шагала довольно бодро, но к исходу седьмого часа темп заметно упал. После девяти часов, когда, оставив позади девятнадцать километров, мы едва плелись, сержант наконец скомандовал остановку. Зеленые инопланетные «медвежата» все это время следовали за нами и, по словам Дебби, ни на минуту не переставали «передавать». Кортес решил, что мы будем отдыхать семь часов; из них шесть часов отводилось на сон, и час — на вахту. Еще никогда я не был так рад тому, что оказался в штабном отделении, так как нам предстояло охранять лагерь в последнюю очередь, и мы были единственными, кто имел возможность проспать свои шесть часов подряд.