Журнал «Если», 2002 № 10 - Хейсти Роберт - Страница 30

Насколько эффективными оказались запущенные с «Надежды» ракеты, можно было судить хотя бы по тому, что они приводились в движение при помощи замедленной тахионной реакции. Иными словами, их двигатели представляли те же тахионные бомбы, контролируемые специальным замедляющим устройством. Ускоряясь с постоянной перегрузкой в сто «жэ», они разгонялись до релятивистских скоростей и детонировали, когда вблизи оказывалась какая-либо масса — в данном случае, это была масса корабля тауранцев.

— …Мы не ожидаем повторения атаки со стороны других кораблей противника, — продолжал тем временем капитан. — Через пять часов наша скорость относительно объекта Алеф будет равна нулю, после чего мы развернемся в обратную сторону. Возвращение займет семьдесят два дня…

В ответ послышались разочарованные стоны и приглушенные проклятия. Разумеется, мы не услышали ничего нового, но никому не хотелось лишний раз вспоминать о неприятном.

Прошел еще месяц, прежде чем мы воочию увидели планету, которую нам предстояло атаковать. Странно было ощущать себя пришельцем из космоса, но факт оставался фактом: чтобы защитить Землю, нам предстояло выступить именно в этой роли, так как, по большому счету, на этой планете мы были такими же чужаками, как и тауранцы.

Планета представляла собой ослепительно-белый полумесяц, плывший в космосе на расстоянии двух астрономических единиц от Ипсилона. Когда до нее оставалось около пятидесяти астрономических единиц, капитан вычислил примерное местоположение вражеской базы, и «Надежда» легла на новый курс, держась так, чтобы от тауранцев нас заслоняла вся масса планеты. Это, однако, не означало, что мы приближались незаметно. Противник предпринял три атаки, которые нам удалось отбить — и все же под прикрытием планеты мы чувствовали себя в большей безопасности. Впрочем, к нашей роте это относилось лишь до той поры, покуда мы оставались на борту. После высадки на поверхность планеты в безопасности мог себя чувствовать только экипаж «Надежды» — отнюдь не мы.

Планета вращалась относительно медленно — продолжительность местных суток составляла десять с половиной земных, — и поэтому точка зависания «Надежды» находилась от базы в ста пятидесяти тысячах километров по прямой. Имея между собой и противником шестьдесят тысяч километров горных пород и девяносто тысяч километров космического пространства, флотские могли чувствовать себя достаточно уверенно, но для нас это означало почти секундную задержку связи между нами и бортовым тактическим компьютером. За время, пока нейтринный луч полз сначала туда, а затем обратно, человек на поверхности мог погибнуть раз десять.

Наши приказы — довольно обтекаемые и расплывчатые — предписывали атаковать и захватить вражескую базу, стараясь при этом повредить минимум оборудования и техники чужаков. Нам также было приказано захватить живым по крайней мере одного тауранца, однако ни при каких обстоятельствах мы не должны были попадать в плен сами. Впрочем, в данном случае решение зависело не от нас. Тактический компьютер посылал кодированный импульс, и крупинка плутония в силовой установке скафандра начинала самопроизвольно расщепляться. А одной тысячной ее мощности было достаточно, чтобы человек и скафандр превратились в быстро расширяющееся облако высокотемпературной плазмы.

Нас разместили в шести разведывательных кораблях, — по одному отделению из двенадцати человек в каждом, — и мы стартовали к планете с перегрузкой в восемь «жэ». Каждый корабль двигался по своей собственной, тщательно рассчитанной «случайной» траектории и должен был сесть в точке рандеву в ста восьми километрах от вражеской базы. Одновременно с нами запустили четырнадцать автоматических беспилотных кораблей, единственным назначением которых было сбивать с толку противовоздушные оборонительные системы тауранцев.

Посадка прошла почти идеально. Только один корабль получил незначительные повреждения — взрывом у него сорвало порядочный кусок абляционной обшивки, однако разведчик не только благополучно сел, но и был в состоянии вернуться на «Надежду» при условии, если он не начнет слишком разгоняться в атмосфере.

Корабль, в котором находился я, спускался по зигзагообразной траектории и оказался в точке рандеву первым. Все прошло как по маслу; единственная подстерегавшая нас неприятная неожиданность заключалась в том, что пункт встречи оказался на глубине четырех километров под водой.

Я почти слышал, как компьютер, оставшийся на «Надежде» в девяноста тысячах миль от нас, кряхтит и скрежещет, пытаясь справиться с этой информацией. Пока он думал, мы садились, как на твердую землю: погасили скорость тормозными ракетами, выпустили шасси-«салазки», опустились, коснулись воды, подскочили, снова коснулись воды, снова подскочили, снова коснулись… и начали быстро погружаться.

Возможно, имело смысл довести дело до конца и сесть на дно — в конце концов, корабль имел обтекаемую форму, да и вода как-никак была ничем не хуже любой другой жидкой среды, однако корпус разведчика не обладал достаточной прочностью, чтобы выдержать давление четырехкилометрового водяного столба. К счастью, с нами в корабле был сержант Кортес.

— Сержант, пусть этот чертов компьютер придумает хоть что-нибудь, да поскорее, иначе мы все…

— Заткнись, Манделла, заткнись и уповай на Господа.

Потом послышался громкий хлюпающий вздох, за ним другой, и я ощутил, что кресло-амортизатор начало давить мне на спину. Это означало, что корабль всплывает.

— Воздушные мешки?..

Кортес не удостоил меня ответом — может быть, просто не знал.

Похоже, я угадал правильно. Поднявшись до глубины десять — пятнадцать метров, мы повисли неподвижно. Сквозь смотровую щель над нами была видна поверхность океана, похожая на выкованное из серебра зеркало. Глядя на нее, я невольно задумался, каково это — быть рыбой и иметь возможность каждый день видеть крышу своего мира.

Потом неподалеку от нас плюхнулся в воду второй разведчик. Разбив серебряное зеркало, он, окруженный облаком пузырей и водяных вихрей, начал проваливаться в пучину, слегка кренясь на корму. Потом под его дельтовидными крыльями вспухли воздушные мешки. Корабль остановился, затем начал всплывать и наконец замер почти на одном уровне с нами.

Сколько-то времени спустя все наши корабли покачивались под водой на расстоянии нескольких сот метров друг от друга, напоминая стаю уродливых рыб.

— Говорит капитан Стотт, — зазвучал в переговорных устройствах голос нашего начальника. — Слушайте меня внимательно. Берег находится в двадцати восьми километрах от нашей нынешней позиции в направлении вражеской базы. До берега мы доберемся в разведывательных кораблях, перегруппируемся и начнем продвижение пешим порядком. Вопросы есть?

Вопросов не было, но кое-кто вздохнул с облегчением. Как-никак вместо ста восьми теперь нам предстояло преодолеть всего восемьдесят километров, а мы давно научились радоваться каждому пустяку, облегчавшему наше незавидное положение.

Стравив воздух из мешков, мы на двигателях поднялись на поверхность и пролетели остававшиеся до берега километры по воздуху. Это заняло всего несколько минут. Как только корабль коснулся земли и замер, я услышал гудение компрессоров, уравнивавших давление воздуха в кабине с атмосферным давлением снаружи. Прежде чем они закончили свою работу, рядом с моим креслом-амортизатором открылся длинный и узкий десантный люк. Выкатившись на крыло корабля, я соскользнул на твердую землю. По уставу мне давалось десять секунд, чтобы найти подходящее укрытие, и я со всех ног бросился по гравию й гальке к зарослям довольно высоких, но редких кустов с зеленовато-голубыми скрюченными ветками. Нырнув в чащу, я оглянулся, чтобы посмотреть, как будут стартовать корабли. Уцелевшие корабли-автоматы (мы потеряли всего два) медленно поднялись примерно на сотню метров над землей, потом с оглушительным грохотом ринулись в разные стороны, в то время как настоящие корабли-разведчики медленно соскользнули обратно в воду. Не знаю, быть может, это действительно был удачный тактический ход, но от сознания того, что все пути к отступлению отрезаны, мне стало очень не по себе.