Золотой треугольник - Леблан Морис - Страница 8

• Предыдущая
• 8/42
• Следующая

— Еще на пять сантиментров ближе! — приказал полковник Факи, приближаясь к камину.

Посмотрев, в каком состоянии ноги жертвы, он удовлетворенно произнес:

— Кожа вздулась в некоторых местах, жилы готовы лопнуть. Эссарец-бей, приготовился ли ты писать? Не хочешь? Ты все еще надеешься? Может быть, от жены ждешь помощи? Но ее нет.

Вдруг он внезапно рассердился.

— Ты, кажется, смеешься надо мной! Суньте его в эту печку… Вот так! Ты все еще противишься мне? Хорошо… Тогда я сам примусь за дело и поочередно обрежу тебе оба уха, как это делают на нашей общей родине.

Факи вытащил из кармана жилета кинжал и высоко поднял его над головой, готовясь нанести удар. Выражение лица его было в эту минуту особенно ужасно.

Но тут Эссарец с быстротой молнии выхватил пистолет.

Прогремел выстрел, и кинжал упал на пол. Полковник еще мгновение держался на ногах с угрожающе поднятой рукой, как бы еще не совсем поняв, в чем дело, и рухнул на Эссарца, придавив его руку, которой тот направлял пистолет на его сообщников.

Он еще успел произнести:

— Ты убил меня, Эссарец, но лучше тебе от этого не будет… Я предвидел это, и если я не вернусь домой в назначенный час, префект полиции получит письмо и все узнают про твою измену, и про все твои планы… Несчастный, ведь мы могли так хорошо поладить… — и затих.

Окружающие, видимо, были поражены столь неожиданной развязкой. Первым пришел в себя Бурнеф. Он обезоружил Эссарца, а последний, пользуясь тем, что стул больше не держали, подогнул под себя ноги.

Бельваль решительно не знал, что ему делать. На полу мертвец, из раны которого все еще сочилась на ковер кровь, неподвижная фигура Симона и привязанный к креслу Эссарец, находящийся все еще очень близко от пламени.

Преступники переглянулись. Бурнеф, видимо, что-то задумал. Он подошел к стулу, где лежала его шляпа, и вытащил из-под нее тонкий шелковый шнурок, точную копию того, которым был задушен Мустафа Раваляев.

Бельваль напрягся.

Бурнеф развернул шнурок, взял его за пуговки на концах, подергал, проверяя его крепость, обвил его вокруг шеи Эссарца, предварительно вынув изо рта того кляп.

— Эссарец, — сказал он со спокойствием, говорившим гораздо больше, чем гнев полковника, — мучиться я тебя не заставлю, так как я не сторонник пыток вообще… Я знаю, что ты должен сделать, и что должен сделать я… С твоей стороны одно слово, с моей — одно действие, и все будет кончено. Ты должен только произнести «да» или «нет». «Да» будет твоей свободой, а «нет»…

Несколько секунд он колебался, а потом произнес:

— «Нет» будет означать твою смерть.

Негодяй произнес последние слова совсем просто, и вместе с тем чувствовалось, что он сделает то, что говорит, не колеблясь ни минуты.

Стало ясно, что для Эссарца наступил критический момент. Патриций еще раз взглянул на Коралию, готовясь выступить на защиту Эссарца. Но ее застывшее лицо не выражало никаких чувств.

— Вы все согласны со мной? — спросил Бурнеф своих сообщников.

— Вполне, — ответили те хором.

— И берете на себя часть ответственности за то, что произойдет?

— Берем.

Бурнеф слегка стянул шнурок на шее Эссарца и тихо спросил:

— Да или нет?

— Да.

Бурнеф одобрительно кивнул.

— Стало быть, ты соглашаешься? Как раз вовремя. Никогда еще ты не был так близок к смерти, Эссарец.

Не снимая веревки, он продолжал:

— Ты, значит, будешь говорить? Это меня удивляет… Я еще недавно говорил полковнику, что тебя ничем не переупрямить, ни пыткой, ни смертью… Я и теперь думаю, что ты хочешь нам предложить кое-что другое. Я прав?

— Да! Ни пытки, ни смерть…

— И твое предложение будет того стоить?

— Вполне! Я только что предлагал это полковнику, когда вы выходили, но он отказался, потому что желал вам изменить и вести дело только со мной…

— А я приму?

— Это зависит от тебя, но ты поймешь то, чего не понял он.

— Это сделка, не правда ли?

— Да.

— Денежная?

— Да.

Бурнеф пожал плечами.

— Несколько тысячных билетов, не более? И ты воображаешь, что я настолько наивен, что соглашусь… Ты ведь знаешь, что твой секрет нам почти известен.

— Да, кое-что вам известно, но главного вам не узнать никогда…

— Мы откроем и это.

— Никогда.

— Твоя смерть облегчит нам поиски.

— Моя смерть? Но через несколько часов, благодаря доносу полковника, вы будете выслежены и, быть может, схвачены, во всяком случае, будете лишены возможности производить какие-либо поиски… Таким образом, у вас имеется выбор: деньги, которые я вам предлагаю, или тюрьма.

— А если мы примем предложение, — осведомился Бурнеф, на которого, казалось, подействовал последний довод, — то когда ты нам заплатишь?

— Сейчас же.

— Сумма, стало быть, здесь?

— Да.

— Какая-нибудь мизерная?

— Гораздо большая, чем ты надеешься получить.

— Например?

— Четыре миллиона.

Сообщники переглянулись. Бурнеф, как бы не расслышав, подошел ближе.

— Сколько? — переспросил он.

— Четыре миллиона, — повторил Эссарец, — по миллиону на каждого из вас.

Цифра была так велика и так неожиданна, что негодяи насторожились, заподозрив какую-то ловушку.

Бурнеф не мог этого не заметить.

— Действительно, это превышает наши надежды. И я удивляюсь, как ты мог нам столько предложить?

— Но вас это удовлетворяет?

— Да, — откровенно признался Бурнеф.

— К несчастью, иначе я не могу поступить. Чтобы избегнуть смерти, я принужден буду раскрыть мой тайник, а в нем четыре пакета тысячных билетов.

Бурнеф все еще не мог опомниться.

— Но почему ты думаешь, что мы не попросим больше? — спросил он.

— То есть, кроме этого, еще и секрет? Да просто потому, что вы знаете: я предпочту умереть… Четыре миллиона — это максимум. Желаешь ты их? И в обмен я не требую никакого обещания, так как знаю, что раз ваши карманы будут наполнены, вы не затрудните себя лишним убийством, которое к тому же вас погубит.

Последний аргумент прозвучал довольно убедительно.

— Тайник в этой комнате?

— Да, между вторым и третьим окном за моим портретом.

Бурнеф поспешил снять портрет.

— Но тут ничего не видно, — сказал он.

— Отыщи квадрат посредине, там есть железная розетка и точно такие же четыре квадрата по углам, они сдвигаются вправо. На них надо поставить буквы условного слова. Теперь заперто на четыре буквы: Кора.

— Начало имени Коралия? — спросил Бурнеф.

— Нет, первые буквы священной книги Коран. Ты сделал?

— Да… А где ключ?

— Ключа не надо. На среднюю розетку поставь букву «Н», последнюю в слове… Вот так. Теперь тайник открыт. Опусти в него руку и достань четыре портфеля.

Бельваль ждал, что вот-вот произойдет нечто ужасное, что погубит Бурнефа и его сообщников, да и они, очевидно, ждали того же, так как были очень бледны.

Но вот Бурнеф достал пакет, в котором действительно оказалось четыре портфеля. Его колени и пальцы дрожали, пока он вынимал пачки билетов по тысяче франков.

Как только портфели опустели, его сообщники схватили деньги.

— Идемте скорее, идемте, — воскликнул один из них, не скрывая охватившего его волнения и страха, что Эссарец так просто их не отпустит. Он был убежден, что теперь-то и должно что-нибудь случиться.

Бельваль также нисколько в этом не сомневался. Отмщение Эссареца было близко, такой человек не расстанется легко с подобной суммой. С самого начала разыгравшейся драмы капитан не был так взволнован, как в эту минуту, и на лице Коралии он читал то же беспокойство.

Однако Бурнеф отчасти вернул себе хладнокровие и удержал товарищей.

— Без глупостей… С него, пожалуй, станется развязать себя и Симона и бежать за нами.

Эссарец рассмеялся:

— Глупцы! Вы пришли сюда, чтобы вырвать у меня тайну неизмеримой важности и удовольствовались такой мизерной суммой. Как ни говорите, но у полковника было куда больше мозгов, чем у вас всех…

• Предыдущая
• 8/42
• Следующая