Железная Маска и граф Сен-Жермен - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 2

Он жил в доме на моей любимой площади. Это крохотная площадь Фюрстенберг, затерявшаяся в улочках Латинского квартала. Вся площадь – маленький асфальтовый круг, на котором разместились старинные фонари, церемонно окруженные деревьями. На это царство гармонии глядят окна мастерской Делакруа. Мой странный знакомец жил в доме рядом с мастерской.

Мне открыл дверь все тот же безликий молодой человек. Молча повел в глубь квартиры. Это была неправдоподобная квартира… Мы шли через бесконечную анфиладу комнат, заставленных старинной мебелью. Портьеры на окнах были задернуты, горели свечи в бронзовых канделябрах, мерцали зеркала и золотые рамы картин.

Пришли в большую залу. В центре стоял великолепный стол черного дерева с ножками – резными головами атлантов.

Стол стоял на фоне огромного окна. Он как бы плыл над площадью, освещенной заходящим октябрьским солнцем.

В дальнем углу залы притаился клавесин, который я не сразу заметил, пораженный великолепием стола. На стене, справа от стола, висел портрет в массивной золотой раме.

На портрете был изображен красавец мужчина в камзоле и парике. С лицом насмешливым, гордым… и знакомым.

Месье Антуан стоял у стола, поглаживая позолоченную голову атланта… На этот раз он был в черном смокинге и в черных перчатках.

Церемонно поздоровавшись, начал говорить:

– Этот стол сделан по личному заказу «Короля-солнце» в знаменитой «Мануфактуре королевской меблировки». Что же касается портрета, он вас заинтересовал не зря. Портрет этот написан при жизни фантастического господина, на нем изображенного… накануне его официальной смерти. Обратите внимание на необычайно широкий лоб, говорящий об опасном разуме. Его крупный нос весьма напоминает нос Гёте. В подобном носе знаменитый физиономист Лафатер увидел великую способность творить. Чуть выпяченная губа господина повествует о сластолюбии и похоти, побежденных, однако, неукротимой волею. Он выглядит на портрете от силы сорокалетним, не правда ли? Хотя, по его собственным словам, ему в это время было 88 лет… Впрочем, ни дата рождения, ни дата его истинной смерти неизвестны. Неужто не поняли, о ком речь? Это тот, чьим именем я позволил себе украсить мою визитную карточку. Это – граф Сен-Жермен.

Надо сказать, я был взволнован. Меня давно занимал этот неправдоподобный господин. Все последнее время я писал биографию Екатерины Великой. По одной из версий, сей фантастический граф в 1761–1762 годах находился в России и тайно участвовал в свержении несчастного Петра III.

Я не успел подумать (так будет всегда в наших беседах), как месье Антуан уже говорил:

– Именно! Именно! И тогда они впервые встретились, граф Сен-Жермен и граф Алексей Орлов. Потом была вторая встреча, в Италии. В ту вторую встречу граф Сен-Жермен участвовал в знаменитом Чесменском бою под именем генерала Салтыкова. Как он сам рассказывал, это имя он выбрал из уважения к князю Сергею Салтыкову, любовнику Екатерины и отцу вашего императора Павла.

– Насчет отца Павла у меня иная теория, – начал я.

– Ну какие тут могут быть «иные теории», – прервал месье Антуан. – Никаких «иных» быть не может. – И тут лицо месье Антуана странно покраснело, точнее, налилось кровью. За наши два дня общения я видел это его состояние много раз. Но в тот, первый, я очень испугался, мне показалось, что с ним случился припадок!

Он шептал:

– Никаких иных теорий быть не может… Охота… Все у них случилось тогда… В тот день они отстали от охотников…

И, клянусь, я… увидел!!! …Длинный тоннель. Тоннель как-то воровски мелькнул передо мною… пропал. И уже из тьмы исчезнувшего тоннеля навстречу мне скакали двое всадников. И тотчас исчезли. Как бывает, когда теряешь сознание… Я летел… во тьму. И слышал… слышал монотонный голос месье Антуана:

– Он и она… вы их не видите… они отстали от охотников, они на лошадях… Остановились у старого охотничьего домика… Он наклонился к ней с седла… и обнял за талию… Она не противится, но задрожала. А он, уже лаская губами ее ушко, нашептывает картины счастья и как сделать тайной счастье, которым они смогут безопасно наслаждаться… уже сейчас! Он вынимает ключ от домика!.. И она глядит на ключ… и!!!

Я видел вновь лицо месье Антуана, оно придвинулось совсем близко: тяжелые веки и ледяные глаза без ресниц. И опять зашептал его голос:

– Она напишет впоследствии в «Записках»: «В ответ я не проронила ни слова…» Подобное молчание на языке Галантного века считалось зовом! Он немедля воспользовался ПРИЗЫВНЫМ молчанием… Пропустив восхитительную станцию «Изнурительной Нежности», он поторопился в «Приют Наслаждения»… Они вошли в домик! «Случившееся»… эти полтора часа счастья… остались ясным намеком в ее «Записках»: «Часа через полтора я сказала ему, чтобы он ехал прочь, потому что наш… такой долгий разговор может стать подозрительным. Он возразил, что не уедет, пока я не скажу – «люблю». Я ответила: «Да, да, но только убирайтесь». Он пришпорил лошадь; а я крикнула ему вслед: «Нет, нет!..»

(Впоследствии я отыскал этот эпизод в «Записках» Екатерины Великой. Оказалось, месье Антуан цитировал почти слово в слово.)

Месье Антуан замолчал, будто пытаясь прийти в себя. Пришел в себя и я.

Он продолжил совсем спокойно:

– Однако мы заговорили о графе Алексее Орлове. У него было великолепное лицо с медальными чертами, восхитительно изуродованное глубоким шрамом. Это был век, когда шрамы, добытые в сражениях, драках и дуэлях, прельщали женщин. Люди в том веке умирали от ран куда чаще, чем от жалкой старости. Последний век, когда побеждали личным мужеством.

«Чтобы получить все, нужно рискнуть всем» – любимый лозунг века.

Короток был путь из хижин во дворцы, а из дворцов на эшафот – еще короче. Я очень люблю наблюдать эту сценку. Ваш русский канцлер старик Остерман, приговоренный к казни, равнодушно поднялся на эшафот. Он преспокойно снял парик и как-то аккуратно, удобно уложил голову на плаху. Будучи помилован, так же преспокойно встал, попросил вернуть парик, расправил на нем волосы, надел его и отправился в ссылку в Сибирь.

Уолтер Рейли, любовник великой английской королевы Елизаветы, поэт, пират, ученый и, возможно, истинный автор шекспировских пьес, на седьмом десятке приговоренный к казни, насмешливо сообщал другу: «Только приезжай пораньше, коли хочешь занять хорошее место у моего эшафота, народу будет много. Мне же там обеспечено лучшее место». И когда палач попросил положить голову «как принято, лицом к востоку», он успел презрительно пошутить: «Неважно, мой друг, где находится голова, главное, чтобы сердце находилось на нужном месте».

Но мой фаворит, мой любимый век – восемнадцатый! Предыдущий, семнадцатый, варварски заковал прекрасных дам в броню негнущейся одежды. Длиннющие юбки посмели совершенно закрыть прелестные женские ножки. Но восемнадцатый сумел открыть их! И как лукаво, мой друг! Век изобрел качели. Кавалер раскачивал качели, и юбка улетала вверх, щедро обнажая восхитительные ножки. И, наконец, танцы! Они – главная любовь века. Граф Сен-Жермен сочинил популярнейшие танцы. Его аллеманду обожали в маскарадах… В аллеманде он и она должны так тесно прижаться друг к другу, что не оставалось сомнений в событиях, последующих после танца. Главной фальшью этого танцующего Века Любви был только брак. Граф Сен-Жермен рос сиротой и оттого избежал лжи тогдашнего брака. Ибо браком в ту пору управляли родители. Эти гнусные существа были обязаны думать о выгоде – финансовой или о престиже родословной. И к несчастной девушке, только что вышедшей из монастыря, приводили незнакомого мужчину. В присутствии нотариуса бедняжке объявляли, что сей незнакомец знатного рода и есть ее будущий муж. Дальше свадьба и ночь, когда ей приходилось отдаваться совершенно чужому человеку. В эту первую ночь жених фактически насиловал испуганную, не любящую его девушку… Свершив необходимое, он гордо вставал с постели в поту, она оставалась лежать в слезах. С этого начинался брак и тогда же заканчивался. Как сказал принц Лозен своей юной жене: «Дорогая, мы выполнили наши обязанности и впредь не будем мешать друг другу!» Теперь она мечтает о подлинной любви, о которой читала во всех романах. Молодой муж отдает дань главной моде – он приступает к охоте на женщин, влюбляясь в новых и новых. Единственная, к кому он останется равнодушным до смерти, – это его жена. От нее требуется только наследник. Родив, то есть исполнив долг, она вслед за супругом с упоением вступала в любовную круговерть, где все мужчины хотели соблазнить и все женщины – быть соблазненными…