Эпоха викингов в Северной Европе - Лебедев Глеб Сергеевич - Страница 50

• Предыдущая
• 50/74
• Следующая

Список городов, упомянутых в «предании о варягах»: Ладога, Новгород, Изборск, Белоозеро, позднее (после 864 г.) — Полоцк, Ростов, Муром, — очерчивает первоначальные границы «Верхней Руси», на основе которой позднее сложилась Новгородская, Псковская, а уже в X в. обособилась Ростово-Суздальская земля. Ее центры, несомненно связанные между собой и выполнявшие определенные административные функции межплеменного союза (а в период его кризиса, скорее всего, использованные и для взимания «варяжской дани» со словен, кривичей, чуди, мери, веси), очевидно функционировали ранее середины IX в. Видимо, по отношению к «каганату росов» первой половины IX в. новое объединение было в какой-то мере дестабилизирующим фактором, хотя в такой акции, как изгнание варягов, могло, в принципе, опереться и на поддержку поднепровских славян. В 870-е годы, поданным Никоновской летописи, Б.А.Рыбаков констатирует возрастающую активность южной, днепровской Руси и одновременно, какие-то конфликты на севере, в результате которых «избежаша от Рюрика из Новагорода в Киев много новогородцких мужей» [186, с. 306]. Лишь в 882 г., после похода Олега из Новгорода на Киев, единство русских земель было восстановлено, и процесс государственной интеграции вступил в новую фазу.

Этногеография «Повести временных лет» запечатлела основные этапы этого процесса в предшествующий период. Сформировавшиеся в это время (к середине IX в.) структурные особенности сохраняли свое значение и позднее. Соотношение «первичных государственных территорий», ведущих княжений (Киев, Новгород, Полоцк); тяготеющих к ним межплеменных союзов («Русской Земли» — на юге, «Верхней Руси» — на севере); данников Руси, либо втянутых уже в процесс формирования древнерусской народности (весь, меря, мурома), либо ограниченных политической зависимостью (прибалтийские племена и северные «перемь» и «печера» — бьярмы скандинавских саг) сохраняло свое значение и в X–XII веках.

Многослойная структура этногеографии ПВЛ в основных своих чертах подтверждается данными других, в том числе иноземных; источников. Деление на «Русскую Землю» («низовскую», «внутреннюю» Русь) и «Верхнюю» («внешнюю») Русь (с центром в Новгороде) описано в середине X в. в сочинении византийского императора Константина Багрянородного, где отмечены важнейшие русские города (Киев, Новгород, Смоленск, Любеч, Чернигов), а также названы некоторые восточнославянские племена [Const. Porph., 9]. С его описанием полюдья киевских князей перекликаются сведения арабских источников, в наиболее полной редакции представленные в тексте Гардизи о русах: «…постоянно по сотне и по двести [человек] ходят они на славян, насилием берут у них припасы, чтобы там существовать; много людей из славян отправляются туда и служат русам» [73, с. 82; 186, с. 329]. Отразилась у восточных авторов и территориальная неоднородность Руси в сведениях о трех русских центрах, или городах, транскрибируемых обычно как Славиюн, Куйава и Арса, и с наибольшими основаниями отождествляемых с Новгородом, Киевом и Ростовом [70, с. 104–111].

Этногеографическая концепция ПВЛ от зарубежных источников отличается большей стройностью и полнотой. Сопоставляя ее с географическими представлениями о Восточной Европе, сложившимися в древнесеверной литературе [143, с. 124–127], следует отметить их совпадение в принципиальных, важнейших моментах. Скандинавской традиции известны все основные древнерусские города, выделенные ПВЛ в качестве центров земель и княжений, зафиксированы и магистральные водные пути. В то же время «Путь из варяг в греки» как особая транспортная система в северных источниках не отразился: путь этот — явление восточноевропейское, норманны познакомились с ним, когда он уже сложился как центральная государственная магистраль. Географическим ориентиром для скандинавов служило более общее понятие Austrvegr, и его маршрутная детализация происходила, видимо, уже на русской территории, в условиях контакта со славянской знатью и купцами, княжескими дружинами и населением городов.

Этническая спецификация разных областей «Гардов» скандинавам оставалась неизвестна: видимо, их контакты с местным населением ограничивались городскими центрами на магистральных путях, связи с сельским населением, если и завязывались, то лишь в ближайшей округе этих центров, и племенные различия в пределах государственной территории остались вне поля зрения варягов. Совершенно противоположной была ситуация в Прибалтике; степень осведомленности об этническом составе населения этого региона в русских и скандинавских источниках примерно одинакова.

Область Древней Руси, наиболее знакомая скандинавам, с городами Альдейгьюборг и Хольмгард (Ладога и Новгород), возможно, первоначально собственно «Гарды», и по данным ПВЛ выступает зоной наиболее ранних и интенсивных славяно-скандинавских контактов. Верхняя Русь, область северной межплеменной конфедерации, варяжской дани и «призвания князей» в первую очередь стала ареной зарождения русско-варяжских отношений.

Северо-Запад Европейской части России, от Чудского озера до слияния Мологи с Волгой, от Ладожского озера и Финского залива — до Западной Двины, на протяжении тысячелетий выступает как место соприкосновения каких-то двух неясных, но устойчивых, древних и, видимо, родственных этнокультурных массивов [115, с. 26–41]. Граница между ними проходит, с севера на юг, примерно по линии Волхов — Ловать, иногда смещаясь несколько восточнее или западнее. От неолита до эпохи сопок и длинных курганов (третья четверть I тыс. н. э.) сохраняется неоднородность этого региона, и лишь после середины I тыс. появляются некоторые тенденции к интеграции.

В VIII–IX вв. облик археологических памятников меняется: в длинных курганах и сопках исчезают элементы дославянской традиции в обряде и металлическом уборе. Распространяются городища, материальная культура которых по ряду характеристик (домостроительство, фортификация, лепная керамика, костяные и железные изделия) близка славянским культурам южного побережья Балтики и отлична от днепровских — луки-райковецкой и роменско-боршевской. Ее облик подтверждает предположение выдающегося советского археолога-слависта И.И.Ляпушкина о первоначальном членении славянства на южную и северную группы (предшествующем делению на восточных, западных и южных славян) и о существовании в VIII–IX вв. особой, северославянской культурно-исторической зоны [125, с. 14–19; 346, с. 237], куда наряду со славянами Западной Балтики, Поморья входили и словене ильменские (возможно, также основавшие Полоцк в кривичском Подвинье). С формированием этой зоны, по-видимому и связано освоение славянами русского Северо-Запада.

Последовательность освоения славянами территории Северо-Запада восстанавливается по данным топонимики. Наиболее ранние, архаичные славянские названия на «-гост», «-гощ», концентрируются поблизости от Новгорода, в западном и юго-западном Приильменье, очерчивая ядро первоначальной «племенной территории» ильменских словен [145, с. 51]. Дальнейший рост этого этнополитического образования можно проследить по распространению топонимов «Межа», «Межно», «Межник» [13, с. 245–250]. Ближайшие к Новгороду и ильменскому Поозерью рубежи проходят несколько восточнее Волхова-Ловати, а на западе не доходят до Чудского и Псковского озер; затем прослеживается рост территории как на западе, так и на востоке, где новые границы охватывают Помостье и Приладожье.

Первоначальная ограниченная названиями «Межа» территория, где заключено и скопление архаичных славянских топонимов, полностью перекрывает слабозаселенное (вплоть до I тыс. н. э.) пограничье между древними этнокультурными массивами, из которых западный, вероятно, относился к прибалтийско-финскому, а восточный — к волжско-финскому населению. Эта пограничная территория, пустовавшая на протяжении тысячелетий (с раннего неолита), в первую очередь была занята славянскими поселенцами и не позднее последней четверти I тыс. н. э. стала основой первичного «племенного княжения» словен ильменских с центром в Новгороде. Особый интерес представляет еще один район, очерченный топонимами «Межа», в среднем течении Западной Двины. Здесь находится Полоцк, который, если буквально следовать тексту «Повести временных лет», изначально также относился к числу «княжений» словен [134, с. 15].

• Предыдущая
• 50/74
• Следующая