ТВари - Лебедев Andrew - Страница 17
- Предыдущая
- 17/52
- Следующая
У Олега изо рта дурно пахло гнилым зубом, и еще руки у него были влажные, когда он к ней под лифон лез. И так неловко залезал, что больно сдавил грудь и едва не порвал дорогой аксессуар.
А так все было без чувств, как бывает на ненужной скучной вечеринке с ненужными людьми.
– Нормально, – подытожил Борис.
– Теперь вы все – почти состоявшиеся актрисы, – с энтузиазмом воскликнул Джон, откупоривая шампанское.
– Завтра еще раз закрепим пройденное, а послезавтра первый рабочий день съемок, – сказал Борис.
«Вот и перемены у меня, – думала Натаха, лежа поздно. вечером в кровати. А какие перемены у Агашки? Неужели у нее лучше, чем у меня?»
Агаша очень подружилась с Абрамом Моисеевичем. А как иначе – ведь почти каждый вечер они вместе устраивали людям единственный в их жизни праздник свадьбы, и частица этой праздничности оставалась у них в сердцах.
Агаша стала и веселее, и легче, и подвижнее. Она уже могла сама от начала до конца провести все свадебное торжество, полностью подчиняя себе пеструю толпу гостей и родственников, не смущаясь ни от случайных выкриков, ни от взглядов, ни от выпадов особо разошедшихся мужчин.
– Это тебе посильнее и покруче любой массовки в студии, – приободрял ее Абрам Моисеевич.
Агаша уверенно ходила вдоль длинного стола, за которым гремели вилками и ножами подгулявшие гости, ходила и смело говорила в микрофон как заученные остроты из неиссякаемого арсенала Абрама Моисеевича, так и экспромты собственного сочинения. Ей нравилось, что публика встречала ее репризы смехом и часто отзывалась благодарными аплодисментами.
Она не зашептывала и не заплевывала микрофона, с дикцией и артикуляцией все было «очень вери-велл», как говорил Абрам Моисеевич, а плечики, а осанка, а походка у Агаши были как у выпускницы Щукинского училища, на все пять баллов.
Как же ей пригодилось, что отучилась семь долгих лет в музыкальной школе! Как Агаша была сейчас благодарна своей учительнице Наталье Ивановне за терпение и долгий труд, за желание передать умение чувствовать, понимать музыку. Наталья Ивановна иногда сердилась и даже ругалась, когда у Агаши не получалось правильно сыграть какой-нибудь «Свадебный день в Трольхаугене» Грига, и доводила Агашу чуть не до слез. А когда Агаша получила красный диплом, сама плакала – от счастья и гордости за свою воспитанницу.
Петь Агаша любила всегда и музыку принимала всем сердцем, но стеснялась. Теперь она чувствовала себя свободно под взглядом большой толпы зрителей, и весь ее талант заиграл всеми цветами радуги: она могла и спеть, и станцевать, и состроить клоунаду.
Абрам Моисеевич денег ей за работу не платил. Но ее кормили и поили, подсаживая к общему свадебному столу, и еще с собой заворачивали бутылочку вина, пирожных от десерта, бутербродов, того-сего…
А пару раз растроганные родители жениха и невесты сунули конверт «с бонусом». Один раз «бонус» потянул на сто долларов, а во второй раз на двести. Конверты она отдала Абраму Моисеевичу, и тот без вопросов принял это как должное.
Пару раз жених и невеста приглашали ее на второй день торжества к себе на квартиру. Агаша отказывалась.
И почти каждый вечер ей приходилось просто отбиваться от предложений встретиться, прийти на свидание, а то и просто – сразу выйти замуж за кого-нибудь из сильно осмелевших гостей. Абраму Моисеевичу с его сыном Юрой приходилось оттаскивать Агашу от пьяных влюбившихся в нее дружков жениха, тащивших Агашу в такси, а далее под венец…
– Такова сила искусства, – говорил довольный Абрам Моисеевич, – теперь в тебе огромная сила заложена, Агашенька. Ты умеешь держаться перед людьми, ты умеешь привлекать внимание, ты умеешь не тушеваться, ты умеешь быть настоящей публичной женщиной.
В конце месяца на одну из свадеб приехал дяденька Дюрыгин.
Он опасался, что его узнают и начнут по свадебной простоте отношений к нему приставать, и поэтому наблюдал за своей протеже из проема дверей, ведущих на кухню.
Агаша провела пару соревнований, вдоволь посмеявшись над послушными ее воле женихом, невестой и их гостями. Потом сама спела в микрофон под караоке-фонограмму, станцевала и в конце устроила конкурс на звание лучшего гостя свадьбы со специальным призом – из фонда любимой тещи.
Дюрыгин был в восторге и не скрывал этого.
– На следующей неделе я договорился поставить тебя в шоу Монахова, и не в качестве массовки, а в качестве гостьи с ролью и речью, будешь изображать отвергнутую богачом простую девушку… Там тема у Монахова будет – неравные отношения богачей с бедными, вот ты и сыграешь, легенду мы тебе придумаем.
– А что – там все актеры с придуманными историями? – полюбопытствовала Агаша.
– Через одного придуманные, – ответил Дюрыгин, – но зависит от шоу, некоторые на девяносто процентов правды, а некоторые на сто процентов постановочные.
То, что в ее жизни произошла наконец крутая перемена, Агаша осознала, когда получила из рук Дюрыгина месячный многоразовый пропуск на телевидение. Вот это да!
А Монахов оказался очень симпатичным, милым, мягким и покладистым малым, как бы сказала Натаха, без понтов.
Внутри у Агаши все кипело-клокотало.
Назвать это состояние волнением было бы профанацией, принижением уровня высшего душевного напряжения. Она не волновалась, ее просто всю трясло от переполнявшего ее ожидания. Кровь уже была перенасыщена адреналином, а мозг еще сдерживал рвущееся в бой тело, держа его на тормозах.
Состояние ее было похоже на дрожь реактивного лайнера на взлетной полосе, когда пилоты уже вывели все турбины на максимум оборотов и они ревут на форсаже, сотрясая самолет, а шасси еще стоят на тормозах и сам самолет еще не стронулся, ждет…
Абрам Моисеевич рассказывал Агаше, как он сам по молодости лет боролся с предстартовым мандражом. Он выпивал в буфете концертного зала две рюмки хорошего коньяку – и все как рукой снимало.
– Принимать элениум или другие седуксанты не советую, – говорил Абрам Моисеевич, – переуспокоишься, станешь безразличной ко всему и будешь на сцене как рыба вареная. А должна быть живчиком! А коньяк тоже не могу рекомендовать, привыкнешь.
Агаша вспомнила Лену Братухину – подругу школьную, с которой полгода назад случайно встретилась в родной Твери, когда навещала маму. Лену увидела на вокзале – та была с утра пьяная, вся в синяках.
– Ой, Агашка, подруга моя лучшая, – бросилась к ней Ленка.
Агаша глядела на нее с ужасом, дала на пиво и сигареты и поспешила попрощаться. Что она могла сказать бывшей подруге? А Ленка – та была счастлива.
В общем, ни таблеток, ни коньяку Агаша себе не позволила. А Монахов, предупрежденный Дюрыгиным, что Агаша девушка хоть и начинающая, но надежды подающая, отнесся к дебютантке с душевным вниманием. И несмотря на свою звездную дистанцию, которая в студии подчеркнуто соблюдалась ассистентками и секретаршами, шпынявшими массовку и не особо жаловавших профи, не достигших статуса звезд, с Агашей Монахов был мил. И почти что даже едва не ласков. Видимо, Дюрыгин многое значил для Монахова.
– Агашенька, твой выход будет вторым, хорошо? – предупреждал ее безумный в своей занятости Монахов.
Она кивала. Она уже все поняла.
Никаким прямым эфиром тут и не пахнет, можно не волноваться. Если она оговорится, или забудет текст, или еще что-нибудь случится, этот кадр из передачи вырежут, а ее переснимут еще раз вторым прогоном.
Передачу снимали аж на середину сентября. В общей гримерке над артистами колдовали две девушки-визажистки – ухоженные, в модных джинсиках, выглядывающих из-под рабочих халатиков с фирменной надписью «Монахов-Монахов» на спине.
Рядом с Агашей в кресле гримерши сидела, страшно подумать, сама Анна Лиске. Певица из знаменитой группы. Анна должна идти в первом блоке.
У нее тоже своя роль, она расскажет, как несколько лет тому назад у нее был роман с одним из богатейших людей Москвы.
- Предыдущая
- 17/52
- Следующая
