Кровь и железо - Аберкромби Джо - Страница 6

• Предыдущая
• 6/140
• Следующая

— Идемте со мной.

Архилектор развернулся и заскользил прочь по коридору. Глокта хромал следом, молчаливые практики шли сзади, практически вплотную. Сульт двигался с непринужденной, безразличной уверенностью, полы камзола изящно развевались за его спиной.

«Сволочь».

Вскоре они добрались до двери, сильно напоминавшей дверь кабинета самого Глокты. Архилектор отпер замок и вошел внутрь, практики заняли места по обе стороны двери, скрестив руки на груди.

«Значит, частная беседа. Возможно, она станет для меня последней».

И Глокта шагнул через порог.

Комната напоминала коробку, покрашенную изнутри белой штукатуркой, неуютную, со слишком ярким освещением и слишком низким потолком. Вместо пятна сырости по стене проходила большая трещина, но в остальном кабинет архилектора ничем не отличался от кабинета Глокты. Здесь стоял такой же стол, покрытый зарубками, и те же дешевые стулья; на полу виднелось не до конца отчищенное пятно крови.

«Может быть, пятно просто нарисовали? Для усиления впечатления, так сказать?»

Внезапно один из практиков резко захлопнул дверь. Предполагалось, что Глокта должен был вздрогнуть, но он даже глазом не повел.

Архилектор Сульт грациозно опустился на одно из сидений и подвинул к себе через стол толстую папку, набитую пожелтевшими бумагами. Он махнул рукой в направлении второго стула — того, где обычно сидели заключенные; Глокта не пропустил аналогию.

— Я предпочитаю стоять, ваше преосвященство.

Сульт улыбнулся. У него были прекрасные, острые, ослепительно белые зубы.

— Неправда.

«Здесь он меня поддел».

Глокта отнюдь не грациозно опустился на стул для заключенных. Архилектор тем временем перевернул первую страницу из своей стопки документов, нахмурился и слегка покачал головой, словно был ужасно разочарован тем, что там увидел.

«Возможно, детали моей прославленной карьеры?»

— Меня не так давно посетил наставник Калин. Он более чем огорчен. — Жесткие голубые глаза Сульта поднялись от бумаг. — Его огорчили вы, Глокта. Он весьма красноречиво поведал мне о причине своего недовольства. Сказал, что вы являете собой неконтролируемую угрозу, что вы действуете без единой мысли о последствиях, что вы безумный калека. И требовал от меня удалить вас из его отделения. — Архилектор улыбнулся холодной зловещей улыбкой, в точности такой, какую сам Глокта практиковал на своих пленниках. «Правда, у него больше зубов». — Полагаю, он имел в виду, что вас следует удалить… совсем.

Они уставились друг на друга через стол.

«Видимо, здесь мне следует начать молить о пощаде? Припасть к земле и целовать тебе ноги? Однако все это слишком мало меня беспокоит, и я недостаточно гибок для коленопреклонения. Я встречу смерть сидя. Пусть твои практики перережут мне глотку, вобьют голову в плечи — все, что угодно. Просто не тяните».

Но Сульт не торопился. Облаченные в белые перчатки руки двигались аккуратно, размеренно; страницы шуршали и похрустывали.

— У нас в инквизиции очень немного людей, подобных вам, Глокта. Вы благородного происхождения, из прекрасной семьи. Великолепный фехтовальщик, лихой кавалерийский офицер. Человек, которого готовили для самых высоких назначений. — Сульт осмотрел его сверху донизу, словно с трудом мог поверить в это.

— Все это было до войны, архилектор.

— Разумеется. Когда вы попали в плен, скорбь была весьма велика, ведь надежды на то, что вас вернут обратно живым, практически не было. Война продолжалась, проходил месяц за месяцем, а надежда все таяла и в конце концов свелась почти к нулю. Однако после подписания мирного договора вы оказались в числе пленников, переданных Союзу. — Сульт воззрился на Глокту, сузив глаза. — Вы им что-нибудь рассказали?

Глокта не смог удержаться и разразился булькающим, пронзительным смехом, раскатившимся по гулкой холодной комнате. Странный звук. Не часто такое услышишь здесь, внизу.

— Рассказал ли я им что-нибудь? Да я говорил, пока не сорвал глотку! Я открыл им все, что только мог вспомнить. Я вопил, пока не выдал все тайны, какие когда-либо слышал! Я болтал, как деревенский дурачок. А когда у меня кончилось все, о чем я мог рассказать, я начал выдумывать. Я ссал под себя и плакал как девчонка! Все так делают.

— Но не все выживают. Два года в императорских тюрьмах… Все остальные не продержались и половины этого срока. Врачи были уверены, что вы больше никогда не встанете с постели, однако уже через год вы подали прошение о вступлении в инквизицию.

«Мы оба знаем это. Мы оба при этом присутствовали. Так чего же ты хочешь от меня, почему не приступаешь прямо к делу? Похоже, тебе очень нравится звук собственного голоса».

— Мне говорили, что вы калека, что вас сломали, что вы никогда не вылечитесь, что отныне вам нельзя доверять. Однако я хотел дать вам шанс. Турнир может выиграть любой дурак, но настоящие солдаты рождаются именно на войне. Однако ваше достижение — то, что вы сумели выжить и продержаться два года, — уникально. Поэтому вас послали на Север, чтобы присматривать там за одним из наших рудников. Что вы можете сказать об Инглии?

«Грязная яма, до краев наполненная жестокостью и разложением. Тюрьма, где во имя свободы мы делаем рабами виновных и невинных. Вонючая дыра, куда мы посылаем тех, кого ненавидим и стыдимся, чтобы они умерли там от голода, болезней и тяжелого труда».

— Там было холодно, — произнес Глокта.

— И вы тоже были холодны. В Инглии вы завели себе очень немного друзей — почти никого из инквизиции и совсем никого из ссыльных. — Сульт выхватил потрепанное письмо, лежавшее среди бумаг, и окинул его критическим взглядом. — Наставник Гойл говорил мне, что вы холодны, как рыба, что в вас совсем нет крови. Он считал, что вы никогда ничего не добьетесь, и жаловался, что не может найти вам никакого применения.

«Гойл. Этот гад. Этот мясник. Лучше не иметь крови, чем совсем не иметь мозгов».

— Но спустя три года выработка на вашем руднике увеличилась. Фактически она увеличилась вдвое. Тогда вас вернули обратно в Адую и поместили под начало наставника Калина. Я думал, что, работая с ним, вы научитесь дисциплине, но, по-видимому, я ошибся. Вы упрямо стремитесь действовать по-своему. — Архилектор нахмурился и поднял взгляд на Глокту. — Откровенно говоря, мне кажется, что Калин вас боится. Они все вас боятся. Им не нравятся ваша самонадеянность, ваши методы, ваше… специфическое понимание сути нашей работы.

— А что думаете вы, архилектор?

— Честно? Ваши методы нравятся мне не больше, чем им, и я сомневаюсь, что ваша самонадеянность заслуженна. Но мне нравятся ваши результаты. Мне очень нравятся ваши результаты. — Архилектор резко захлопнул папку с бумагами и оперся на нее ладонью, наклонившись через стол к Глокте.

«Так же, как я наклоняюсь к своим заключенным, когда предлагаю им сознаться».

— У меня есть для вас работа, — продолжил Сульт. — Работа, которая станет лучшим применением для ваших талантов, нежели отлов мелких контрабандистов. Работа, которая позволит вам восстановить свое доброе имя в глазах инквизиции. — Архилектор сделал долгую паузу. — Я поручаю вам арестовать Сеппа дан Тойфеля.

Глокта нахмурился.

— Вы имеете в виду мастера-распорядителя монетного двора, ваше преосвященство?

— Его самого.

«Мастер-распорядитель королевского монетного двора. Влиятельный человек из влиятельной семьи. Очень крупная рыба. Слишком крупная, чтобы ловить ее в моем маленьком пруду. Рыба, имеющая могущественных друзей. Это очень опасно — арестовывать такого человека. Смертельно опасно».

— Позволено ли мне спросить почему?

— Нет, не позволено. Это моя забота. Сосредоточьтесь на том, чтобы вытащить из него признание.

— Признание в чем, архилектор?

— В коррупции и государственной измене, конечно же! Похоже, что наш друг мастер-распорядитель монетного двора был весьма опрометчив в некоторых своих частных действиях. Похоже, что он брал взятки. Что совместно с гильдией торговцев шелком он замышлял мошеннические операции в ущерб интересам короля. Было бы очень полезно, если бы какой-нибудь влиятельный член гильдии торговцев шелком случайно упомянул его имя в связи с каким-либо прискорбным вопросом.

• Предыдущая
• 6/140
• Следующая