Слепцы - Золотько Александр Карлович - Страница 9

– Закроешь ворота, – Молчун прикусил правый ус, и Битый с Сапогом поняли, что решение принято. – И собак выпусти. Всех.

Битый оскалился довольно:

– А господина витязя мне отдашь. Поиграть. Он все равно не пьет…

– Забирай, – разрешил Молчун, расправил плечи и пошел в чулан.

– Слышь, хозяин, – прошептал Сапог из-за плеча. – Ты им водички той плесни, без вкуса и цвета.

– Водичку? – Молчун зло посмотрел на слугу через плечо. – Ты знаешь, сколько она стоит? И где я еще достану? Когда еще приедет тот купец?

– А если проклятый Десятник учует вкус или запах? – резонно возразил Сапог. – Синеглазка горчит, канавник пахнет… сонное зелье сладкое. Не жадничай, хозяин. Сколько там той водички нужно? А у них одного оружия столько… И неплохого, я глянул. Не наших криворуких кузнецов с Севера и из Крепостей работа…

Молчун подумал, еще раз тяжело вздохнул, взял с самой верхней полочки небольшой кованый сундучок, открыл его ключиком, висевшим на шее, достал крохотный пузырек из мутного стекла.

Сколько за него денег содрал купец заморский, вспомнить страшно. Да за такую плату Молчун своими руками десятка два задушил бы.

– Давай вино.

Сапог принес кувшин, поставил на разделочный стол.

– Значит, пятеро их, – пробормотал Молчун. – Малый не пьет, зато здорового нужно считать за двоих. По три капли на пятерых…

Молчун наклонил пузырек над вином, отсчитал пятнадцать капель. Тщательно заткнул пузырек, положил в сундучок, закрыл на ключ и поставил на полку. Прикрыл за собой дверь чулана.

Сапог рассматривал поверхность вина – ровно, гладко, будто и не капали туда ничего. И никто не замечает, когда пьет. Они и в воду подливали, и в похлебку, и в вино тонкое с Юга – никто не унюхал. Одно слово – волшебная водичка.

– А ну-ка, – Молчун постучал пальцем по кувшину. – Понюхай, как оно?..

Сапог наклонился, принюхался.

– Как? – спросил Молчун.

– Никак… Вино и вино, сам же знаешь…

– Знаю. А если водичка того? Испортилась. Она у меня уже почти год, а купец сказал, что год с небольшим отрава действует. Потом, особенно на свету, может и того…

– Может, еще попробовать? – осведомился Сапог.

– Ладно, и так сойдет, – махнул рукой Молчун. – Значит, как снова пить попросят, так этот кувшин им и отнесешь.

– Скоро позовут, – усмехнулся Сапог. – Щенок опять «Околицу» тянет, как закончит, бык прослезится и захочет печаль запить.

– Вот и запьет… – задумчиво произнес Молчун.

Что-то он был не в духе… И сам не смог бы сказать, отчего. Тяжесть была во всем теле – усталость, что ли?

Может, бросить все и уехать к теплому, ласковому, как в детстве, морю? Молчун был родом не из этих мест; сам бы он сюда и не поехал, но вначале война, потом голод, потом мор, как полагается, а потом и Серый всадник, который его спас, но потребовал…

И ведь не отпустит. Не разрешит уехать – лучше даже и не спрашивать.

Стукнула задняя дверь, было слышно, как топает ногами Битый, сбивая с сапог снег.

– Снова сыплет, – сообщил Битый, входя на кухню. – Совсем конец света – мороз и снегопад. Хорошо, что хоть ветра нет.

Он посмотрел на кувшин, перевел взгляд на Молчуна:

– Водичку?

Молчун кивнул.

Мальчишка в обеденной перестал петь.

– Сейчас, – прошептал Сапог.

– Выпивку благородным воинам, – шепотом же передразнил Битый.

Но вместо крика на пороге кухни возник тот самый бык, любитель «Околицы».

– А где это вы все? – поинтересовался он с пьяной улыбкой на лице. – Благородные воины умирают от жад… от жажды, а челядь не шевелится? Хозяин! Хозяин!! – надсаживаясь, заорал бугай в самое лицо Молчуну. – Твои слуги не умеют прислуживать благородным воинам… У господ витязей сохнут глотки, а они… Ты их уволь, хозяин! Выгони прямо сейчас на мороз, пусть знают, что…

Бугай задумчиво посмотрел на свою ладонь. Его лицо вдруг стало печальным.

– Вот этой рукой… – проговорил бугай. – Вот этой самой рукой… Хочешь, я вот этой самой рукой их уволю. Ты мне нравишься, хозяин… А они – нет.

– Где ты там? – на кухню ввалился одноглазый урод со шрамом через все лицо. – Ты куда сбежал?

Он шагнул вперед, но ноги держали не слишком уверенно – урод покачнулся и повис на плечах у Битого.

Тот поддержал уважаемого гостя, улыбнулся с ласковым участием.

– Ты же проспорил! – заявил одноглазый. – Ты сказал, что я не смогу одним глотком…

Одноглазый притянул к себе Битого за шею и громко прошептал ему на ухо:

– Я выпил, а он сбежал… Ты только подумай? Давши слово – терпи, а не давши… Жулик он, вот кто!

– Я жулик? – обиделся бугай. – Это я жулик?

Он протянул руку, схватил одноглазого за грудки и потянул к себе.

– Да я тебе за такие слова, знаешь что?

– Ну что? – спросил одноглазый, шею Битого, однако, не отпуская.

– Я тебе горло перекушу! – заорал бугай. – Одним укусом…

Он шагнул вперед, оскалившись, одноглазый закричал, что таких витязей он похоронил без числа, махнул правой рукой, снеся с печи глиняный горшок, который разлетелся вдребезги с оглушительным грохотом.

– Горло! – еще громче взревел бугай.

– Убью! – кричал одноглазый.

На кухню влетел Десятник, оттолкнув одной рукой одноглазого, не замахиваясь, врезал правой бугаю, как раз под вздох.

Бугай замолчал и полетел навзничь. Если б не Молчун, точно лететь бы здоровяку до самых задних дверей, а так он только обхватил хозяина постоялого двора за плечи.

– Нажрались! – процедил Молчун.

Он еще хотел сказать, чтобы помирились господа витязи, выпили мировую и помирились.

Хотел сказать, но не успел. Перед глазами что-то полыхнуло, а потом погасло.

Все.

– Ты его не убил? – спросил Рык Дылду.

– А чего ему станется? Вон, уже глаза открывает.

Хозяин постоялого двора действительно открыл глаза. Зрачки все еще плавали, не в силах остановиться. Хозяин захрипел, Дылда похлопал его по плечу и отошел.

От легкого хлопка Молчуна почему-то качнуло, он застонал. А придя в себя, почувствовал боль в суставах и запястьях. Его подвесили к потолку, подцепив связанные руки за крюк – раньше здесь висело тележное колесо, на котором иногда зажигались плошки. До пола Молчун не доставал совсем малость, может, ладонь или чуть поболе.

– Вы что, господа витязи? Или обидели мы вас чем? – спросил Молчун.

Десятник подвинул к нему лавку и сел.

– Но мы ничего, добрые люди… – простонал Сапог.

Молчун оглянулся на голос – Сапог, связанный, лежал в углу. Лицо было окровавлено, но то была только кровь из сломанного носа и разбитой губы.

Из кухонных дверей торчали ноги Битого.

– Значит, так, – сказал Десятник. – Тебя кличут Молчуном. Верно?

– Так.

– А меня – Рыком. Может, слышал?

Молчун вздрогнул, оглянулся, выискивая взглядом одноглазого.

– Меня ищешь? – Кривой вышел из-за спины Молчуна, поигрывая своим громадным кинжалом. – Теперь узнал?

Молчун кивнул, он слышал о Кривом, о том, как тот в одиночку отбился от десятка наемных, пятерых уложив насмерть, а двоих оставив калеками. И о том, как Кривой сделал их калеками, Молчун тоже слышал.

– Ты Кривой, – сказал Молчун. – А этот, бык, получается, что Дылда.

– Знает, – обрадовался Дылда. – А вот это у нас – з-з-з…

– З-заика, – представился Заика, зло глянув на Дылду.

– О Хорьке ты еще не слышал.

Молчун покачал головой, глянув на мальчишку, сидевшего на лавке у дальней стены.

– Вас было трое, – Рык говорил спокойно и вроде даже сам с собой. – Осталось двое.

Молчун снова оглянулся на кухонную дверь – ноги Битого не шевелились.

– Очень жаль, – сказал Рык.

– А не вышло у меня по-другому, – развел руками Кривой. – Кто ж знал, что он даже в доме с ножом за голенищем ходит? Я его честно прижал, а он, сука, наклонился – да за нож. И как я только заметил?

– Ну, заметил, – засмеялся Дылда. – Ну, руку бы ему сломал. Или порезал. Так нет – ты ему и горло перерезал, и брюхо, и ноги…