Как я путешествовал по Алтаю - Архангельский Владимир Васильевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/29
• Следующая

Всё ближе и ближе подступала узкая горловина в русле Бии, прозванная Щеками. Слева зеленел островок, справа врезался в чёрный омут крутой, скалистый бом, до боли в глазах освещенный полуденным солнцем. И нас, как на буксире у глиссера, бешено тянуло к этому бому.

Серые глаза Ивана Иваныча так и застыли на какой-то точке берега.

— Вёсла на укол! — скомандовал он, передавая мне рукоять и хватаясь за шест.

Лодка почти коснулась носом морщинистой серой скалы, когда лоцман, ловко прыгнув по скамейкам с шестом наперевес, со всей силой — резко, гулко — ударил в бом. И грозная каменная стена мигом отлетела от нас метров на тридцать.

— Дайте же закурить, хлопцы! — как-то просто и сердечно сказал Иван Иваныч и ладонью левой руки смахнул пот, который крупными каплями катился со лба на глаза. — Эх, и не желал бы я искупаться вместе с вами в этих проклятых Щеках! — Улыбаясь, он выпустил носом две синие струйки дыма. — Однако, давайте к берегу: за сорок минут мы отмахали двадцать три километра.

Лодка причалила к лужайке, и Ивана Иваныча словно подменили: он опять стал тихий и робкий, каким я знал его в Артыбаше, и просто затерялся в шумной группе туристов. На стоянке мы услыхали от него всего лишь одну фразу, обращенную к девушкам:

— Извините, конечно, может, вам малинки хочется, так я сведу.

И, спокойный, молчаливый, пошёл в тайгу показывать малинник.

Ниже Турочака, в широкой заводи, бригада сплавщиков вязала плот.

Русый парень в солдатской фуражке, без рубахи, в длинных резиновых сапогах бегал по берегу и покрикивал:

— Чаль правую.

Гони кругляк на середину!

Его бригада работала по авралу. С верховьев подошли молем, в россыпь, брёвна: остро пахнущие смолой бронзовые стволы кедров, седые стволы пихты, кругляки из берёзы, осины и черёмухи.

Плот вязали из строевого леса, а волна подгоняла лёгкий кругляк, и он мешал работе.

— Жми кругляк рёчно! — гаркнул бригадир и широкими прыжками — легко и даже красиво — помчался по брёвнам к середине залива. Сплавщики устремились за ним и отжали кругляк к тросу, который перегораживал залив и не давал брёвнам прорваться в Бию.

Заметив, что мы стали на днёвку, бригадир направился к нам по шаткому настилу из брёвен, балансируя длинным шестом багра, как гимнаст на канате.

— Иван Иванычу привет! — сказал он, протягивая лоцману мокрую руку. — Э-э, да тут и другие знакомые есть! — обратился он ко мне. — Не узнаёте?

— Смутно как-то.

— Бот память-то девичья! Про Иконостас забили? Доцента на верёвке к стрижам подавали!

— Вася!

— Он самый!

— Здравствуй, Василь! Опять у тебя запарка?

— И не говори! Лес пустили навалом, не успеваю обрабатывать, прыгаю вот так целый день.

— А когда отчаливаешь?

— Нынче. Пошамаем — и в дорогу. Догоним вас, когда на ночёвку станете… Да крепи ты канат, дурья башка! — вдруг заорал Вася на парня, который замешкался с тросом у толстого пня. — Вот житуха — и покурить некогда! — сказал он с досадой и побежал помогать парню.

— Торопится Васька, на целину гонит. У него сейчас самая копеечка — один день весь год кормит. Только горяч не в меру: как бы беда не стряслась…

Река стала оживлённее. Пока мы обедали, мимо прошли два плота. На одном из них седобородый рулевой, кряжистый, в белой холстинной рубахе до колен, певуче покрикивал густым басом, и эхо далеко разносило его голос по синему лесу:

— О-о-оп! Ударь лева-а! Ещё разок! Ударь пра-ва-а! Бей сильно! О-о-оп!

Перед вечером мы обогнали маленький, очень вёрткий плот, который мастерски вели два пожилых сплавщика. Один стоял на корме и орудовал веслом, другой нежился на сене, под густой берёзкой, воткнутой между брёвен, и, поглядывая вперёд, приговаривал:

— Права-а, Федот! Бережком, бережком!

И плот послушно шёл к правому берегу, где вода струилась быстрее.

Ивана Иваныча тяготила какая-то дума, и впервые он разговорился:

— Мужики правильные: вишь, как хорошо плот связали. Завтра домчат до Бийска. И нигде не задержатся: такой аккуратный плот везде проскочит. Пока Васька со своей махиной доберётся, они уже обернутся и его догонят. У стариков-то этих, видать, не только расчёт, как бы заработать побольше, но и соображение. А Васька? Что с такого возьмёшь, когда в голове у него ветер. Молодой, холостой, деньгу страсть как любит. И что за парень: гармошку ему надо, мотоцикл. Жадно хочет от жизни брать. Дай ему волю, он всю кедру в один плот свяжет…

Вечером, когда мы ставили палатки для ночлега, из-за поворота показался длинный, как поезд, тяжёлый, могучий плот. На корме стоял Вася: фуражка набекрень, в зубах папироска.

— Вот ведь, чёрт, красуется! — буркнул Иван Иваныч и крикнул: — За Бучилом-то гляди в оба, там обсохло.

— Порядок, Иван Иваныч! В Артыбаш вернёшься, прокачу на мотоцикле, с ветерком! А сейчас доброй ночи, приятного сна! Догоняй, если сможешь!

Скрипя на стыках и вздрагивая, плот пронёсся мимо стоянки. На наш берег плеснулась волна…

В пасмурный полдень мы догнали этот плот на мягком каменистом перекате, или дресве, как называют такое место в Алтае.

В бригаде у Васи царило смятение.

Две женщины в мокрых и рваных юбках и четверо мужчин без рубах и без фуражек длинными шестами упирались с правого борта в большой мокрый валун, еле видневшийся из воды.

Вася спрыгнул с левого борта на дресву и, отвалившись всем корпусом, тянул и тянул на себя задний край плота. Но медно-красная громадина из кедров, наскочив на валун, не двигалась.

Шестёрка рабочих сбила наконец плот с дресвы. Передний край быстро повело к середине реки, хвост ещё сидел на грунте, и плот стал гнуться дугой. Застучали друг о друга брёвна, зазвенели канаты.

Рабочие кинулись к Васе сбивать хвост плота, но опоздали. Над Бией пронёсся зловещий треск: головная сплотка оторвалась и, покачиваясь на струе, пошла вниз.

Мокрый Вася вскочил на плот, прыжками домчался до переднего края и запустил в уходящую сплотку железной кошкой на верёвке, но промахнулся.

— Хлопцы, а ведь надо помочь сплавщикам, — сказал Иван Иваныч. Голос у него слегка дрожал.

— Что делать? — спросил гребец справа.

— Сначала догоним сплотку, потом развернёмся кормой и прихватим её на буксир. А там видно будет. Главное: сильно тормозить лодку, пока не нагонит нас плот.

— К берегу не прижиматься? — спросил тот же гребец — старший и рассудительный.

— Ни в коем случае! Держаться только главной струи, где сможет пройти плот. А то посадим сплотку на дресву.

Иван Иваныч расправил плечи, крепко сжал рукоять:

— Вы уж того, ребята: на каждое весло по два гребца, и — сил не жалеть!

Гребцы уселись, их стали подбадривать криками. И тяжёлая наша посудина, изредка зарываясь носом в воду, скоро настигла сплотку. Лоцман скомандовал развернуться с ходу и примкнуться к ней кормой. Он уже вынул весло. Но гребцы замешкались, и сильная струя отбросила нас далеко влево.

— К берегу! — сказал Иван Иваныч.

Другого выхода не было: без кормового весла лодка не разворачивалась носом против течения, с этим же веслом кормой к сплотке не вырулишь.

Паренёк, который недавно дремал на брезенте у крайней передней банки, спустился в воду и помог завести нос лодки против струи.

Теперь мы были выше сплотки и спускались к ней кормой.

На сплотке лежали вещи сплавщиков: топор, верёвка, два пиджака, котёл с ещё тёплой кашей, семь деревянных ложек и влажный мешочек с солью. Иван Иваныч встал на брёвна, закрепил верёвку и вернулся в лодку.

Важно было как можно дольше продержаться против течения, пока не подойдёт отставшая часть плота.

Парни гребли с натугой. Они упирались ногами в скамейки и подпрыгивали при каждом новом рывке. А плавучий груз всё спускался по перекату и тащил нас за собой.

• Предыдущая
• 15/29
• Следующая