Книга будущих командиров - Митяев Анатолий Васильевич - Страница 39
- Предыдущая
- 39/107
- Следующая
Спасителем отечества называли самого Кутузова – и это было справедливо. Но Кутузов такое высокое звание переложил на каждого в своей армии – и справедливость стала полной.
Дерево, пусть огромное, – это ещё не лес. И один полководец – это не армия. А, как известно, полководцы без армий не воюют друг с другом, война не партия в шахматы.
Возглавляя армию, полководец должен чувствовать её, как самого себя, как собственное тело. И если пролилась кровь солдата, то полководцу чувствуется, что это пролилась его собственная кровь.
Чтобы знать неприятеля, полководец на время перевоплощается в неприятельского командира, смотрит на события его глазами – об этом уже говорилось. Но чтобы знать своего солдата, полководцу мало умения смотреть на вещи глазами рядового. Он всегда, даже в самом высоком звании, должен быть солдатом. Это качество – одно из главных, составляющих талант военачальника.
Суворов говорил о себе: «В продолжении полувека я солдат». Он действительно был им по всему укладу жизни. Суворов всегда спал на охапке сена, накрытой простынёй, плащ был ему вместо одеяла. Он вставал на заре, делал гимнастику или пробежку, обливался водой – так начинался день полководца.
На обед он ел щи и гречневую кашу. Из простой посуды.
Мундир или китель – его постоянная одежда. В холод он добавлял плащ, в жару оставался в холщовой рубахе. Жил он так не потому, что не было у него средств (но богачом он никогда не был), и не потому, что презирал уют. Спартанский порядок делал его готовым в любой день к любому походу и сражению.
Всё, что связывает полководца, что отнимает у него время от основных дел, – всё это Суворов считал лишним, будь то занятия или вещи. В Измаиле в числе богатых трофеев был взят табун чистокровных скакунов. Суворову предложили выбрать себе лучшего.
– Донской конь привёз меня сюда, – ответил Суворов, – на нём же я отсюда и уеду.
Есть хороший донской конь. Турецкий скакун только обременит – так считал полководец.
Улан, воин лёгкой кавалерии. Был вооружён пикой и саблей, в пешем бою не участвовал. Впервые уланы появились в войсках татаро-монголов. По-тюркски оглан – парень, молодец. Когда появилось огнестрельное оружие, уланы вооружались пистолетами, затем карабинами.
Будучи сам солдатом, Суворов отлично знал, что солдату нужно.
Солдат дисциплинирован, обучен, вооружён, но если он нездоров, все его хорошие качества уже не имеют смысла. Поэтому заботу о здоровье армии Суворов считал одним из главных дел полководца. В его военном сочинении «Наука побеждать» есть такие строки: «Солдат дорог, береги здоровье… Кто не бережёт людей – офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору – палочки, да и самому палочки, кто себя не бережёт». А надо сказать, что Суворов был противником палочной дисциплины. «Умеренное военное наказание, – говорил он, – смешанное с ясным и кратким истолкованием погрешности, более тронет… солдата, нежели жестокость, приводящая оного в отчаяние». Но если речь шла о здоровье, как видим, он готов был прибегнуть и к такому наказанию.
У полководца всегда находилось время пройти ночью по палаткам, посмотреть, прикрыты ли солдаты одеялами, нет ли сквозняков, высушена ли одежда. Узнав однажды, что у солдат в узких сапогах мёрзнут ноги, Суворов издал распоряжение: «Обуви и мундирам быть не весьма тесными, дабы в обуви постилки употребляться могли».
Гренадер. Сначала гренадерами назывались отборные солдаты, обученные метанию гранат, потом – лучшие войска в пехоте и кавалерии.
Так же придирчиво – до самых мелочей – следил Суворов за питанием солдат, чтобы не было заболеваний. Вот строки из другого приказа: «Драгоценность наблюдения здоровья в естественных правилах: 1) питьё, квас – для него двойная посуда, чтобы не было молодого и перекислого… 2) пища – котлы вылуженные, припасы здоровые; хлеб выпеченный; пища доварная, не переваренная, не отстоянная, не подогретая, горячая, и для того, кто к каше не поспел, лишён её… На этот раз (пусть ест) воздух!»
Где бы войска ни находились: на отдыхе, на марше, в сражении, пища для них должна быть готова вовремя. В одном приказе Суворов отмечал: «Котлы и прочие лёгкие обозы чтобы были не в дальнем расстоянии при сближении к неприятелю; по разбитии же его чтоб можно было каши варить».
Среди людей, ведавших снабжением армии, попадались самые настоящие жулики, нажившие нечестным путём целые состояния. Суворов всеми силами боролся с ними, о каждом случае воровства доносил в Петербург. Вороватые интенданты возводили на него клевету за клеветой. Это приносило массу неприятностей, но Суворов не менял своих принципов.
– Кого бы я на себя ни подвиг (кого бы против себя ни восстановил), – говорил он, – мне солдат дороже себя.
Заботился Суворов и о наградах для храбрецов. Каждую реляцию об окончании сражения он заканчивал списком отличившихся. В нём указывал, кто и что и при каких обстоятельствах сделал. Тут Суворов мог изменить своему обычаю говорить с вельможами независимо. В просьбах наградить других он был необыкновенно учтив и даже льстил высоким персонам. Так, он писал главнокомандующему Потёмкину после победы под Кинбурном: «На милосердие ваше, светлейший князь, (представляю) муромского полковника Нейтгардта: его полка лёгкий батальон сделал первый отвес победе. Жена его умерла, две дочери-невесты, хлеба нет.
Майор Пояркин и Самуйлович поставили на ноги полки: природное великодушие вашей светлости не забудет их.
Обременяю вашу светлость, простите! Обещаюсь кровью моей ваши милости заслужить».
Был такой случай. В Кинбурне около дома Суворова взорвалась пороховая лаборатория. Взрыв был очень сильный. Соседние дома разрушились. Суворова засыпало обломками кирпича. Хотя он сам, без посторонней помощи вылез из завала, состояние его было плохое. Но, диктуя донесение Потёмкину, он не забыл включить в него и такие строчки: «…во время взрыва капрал Орловского полка Богословский и рядовой Горшков, первый, когда флаг духом (взрывной волной) оторвало и пал оный с бастиона на землю, тот же час, подняв оный, сохранил и по окончании взрыва поставил в прежнее место; рядовой в самое время происшествия стоял на часах на батарее, где столько в опасности находился, что духом каску сшибло и кидало о туры, но он на своём посту был твёрд и сохранил должность. За таковые неустрашимости и усердие произвёл я капрала в сержанты, а рядового в каптенармусы».
В Альпийском походе был такой эпизод. На голодных, изнурённых холодом и тяжёлыми переходами солдат арьергарда напали свежие войска французского маршала Массены. Русские сражались так героически, так самоотверженно, что обратили французов в бегство. На мосту через речку началась давка, были сбиты перила, и отступавшие в панике сталкивали друг друга вниз. В давку попал сам Массена. Унтер-офицер Махотин сшиб его кулаком с коня, намереваясь взять в плен. На помощь маршалу бросился французский офицер. Махотин убил его. Но Массена уже успел взобраться в седло. Унтер-офицер ухватил прославленного маршала за воротник. К сожалению, мундир порвался, счастливый Массена ускакал. В кулаке Махотина остался клок мундира. Суворов, увидав расшитый золотом ворот, произвёл Махотина в офицеры.
За отцовскую заботу солдаты платили полководцу безграничной любовью и преданностью. Секретарь Суворова Фукс, наблюдавший за сражением при Треббии, отмечал, что там, где появлялся Суворов, русские тотчас начинали одолевать врага, превосходящего их численностью. Находившийся там же генерал сказал Фуксу: «Я эту картину видел не раз. Этот старик какой-то живой талисман. Достаточно развозить его по войскам, чтобы победа была обеспечена».
- Предыдущая
- 39/107
- Следующая
