Секретный пилигрим - ле Карре Джон - Страница 48

• Предыдущая
• 48/87
• Следующая

Я опять сказал, что не знаю.

– Сфотографировали. Полароидом.

– Но для чего?

– Чтобы подслушивать меня: 2109 был оборудован, а 1409 – нет. Им это не понравилось, и меня перевели наверх. Они решили, что я арабский агент.

– С чего бы это?

– Из-за отца. Он был человеком Лоуренса. Они это знали. Вот и решили. И сфотографировали мой номер.

Я почти не помню, что было дальше, что мы ели и пили, – вообще ничего. Вспоминаю, что Жиль превозносил Мейбл как идеальную супругу разведчика, хотя, может, это игра моего воображения. Единственное, что я помню, это как мы сидим рядышком в кабинете Жиля в Главном управлении, а перед стальным шкафом Жиля со снятой дверцей стоит Кадровик и созерцает тридцать два пропавших досье, кое-как распиханных по полкам. То были все материалы, с которыми Жиль не сумел справиться во время своего, по определению Смайли, “нервного срыва силою в двадцать четыре балла”.

Причину случившегося я узнал позже. Жиль тоже нашел свою Монику. По всей вероятности, он сдвинулся из-за своей страсти к девушке двадцати одного года из его деревни. Его любовь к ней, чувство вины и отчаяния привели к тому, что он больше не мог работать. Он продолжал делать вид, что работает – в конце концов, он же солдат, – но его мозг больше не включался. Он был занят другим, даже если и не отдавал себе в этом отчета.

Я предоставляю вам и нашим штатным лекарям, которые, похоже, с каждым днем становятся влиятельнее, право решить, от чего еще он мог свихнуться. Возможно, к этому имеет какое-то отношение расхождение между мечтами и действительностью. Может, расхождение между тем, к чему Жиль стремился в молодости, и тем, что имеет сейчас, когда достиг зрелого возраста. Суровая правда заключается в том, что Жиль напугал меня. У меня было такое чувство, что он просто опередил меня на дороге, по которой шел я сам. Я чувствовал это, направляясь в аэропорт. Я чувствовал это в самолете, размышляя о матери. Я выпил несколько порций виски, чтобы отделаться от этого чувства.

Это чувство не покинуло меня, когда я раскладывал свой скромный гардероб в номере 607 гостиницы “Коммодор” в Бейруте и когда у моего уха зазвонил телефон. Снимая трубку, я вообразил, что услышу голос Ахмеда, администратора гостиницы, который сообщит, что мне выделили номер на двадцать первом этаже. Я ошибся. Только что заявил о себе сюрреалистический эпизод номер два.

Началась стрельба, стреляли с ходу из полуавтоматического оружия. Вероятнее всего, это группа мальчишек на японском пикапе поливает все вокруг из автомата Калашникова-47. Бейрут переживал тот период, когда по первым вечерним выстрелам можно было проверять часы. Впрочем, я никогда ничего не имел против стрельбы. В стрельбе есть своя логика, пусть даже случайная. Стреляют либо в вас, либо не в вас. Я же больше всего боялся автомобильных бомб. Продвигаясь торопливо вдоль тротуара или застряв в потной, медленно ползущей пробке, всегда опасаешься: не поднимет ли в воздух целый квартал какая-нибудь припаркованная машина, так разорвав тебя на куски, что и похоронить будет нечего. Что бросается в глаза при взрыве – то есть после, разумеется, – автомобильных бомб, так это обувь. Человека разносит на части, а обувь остается целехонькой. Так что, бывает, соберут останки пострадавшего и увезут прочь, а среди осколков стекла, раздробленных искусственных челюстей и обрывков одежды валяется пара или две вполне пригодной для ношения обуви. Так что короткая пулеметная очередь или выстрел гранатомета не так беспокоят меня, как некоторых.

Я снял трубку и, услышав женский голос, насторожился. Не только из-за двусмысленности моей семейной жизни, но и потому, что приехал с заданием выследить немку, ту самую Бритту, которая овладевала премудростью подготовки террористических актов в Шуфских горах.

Но это была не Бритта. И не Моника, и не Мейбл. Голос принадлежал американке из средних штатов и звучал испуганно. А меня зовут Питер, не забудь, Питер Картер из крупной английской газеты, пусть даже ее местный корреспондент никогда обо мне не слышал, напоминал я себе, слушая эту женщину.

– Питер, ради бога, я должна быть с тобой, – произнесла она на одном дыхании. – Питер, так твою мать, где тебя носило?

Прозвучала очередь станкового пулемета, сразу же оборванная взрывом реактивной гранаты. Голос в трубке зазвучал еще более возбужденно.

– Боже, Питер, почему ты мне не позвонил? Ну, ладно, я наговорила кучу дерьма. Я испортила твой материал. Прости. То есть, господи, кто мы? Дети, что ли? Ты знаешь, как я это ненавижу.

Треск ружейных выстрелов. Иногда дети так палят в воздух просто забавы ради.

Ее голос зазвучал еще громче.

– Поговори со мной, Питер! Расскажи что-нибудь смешное, пожалуйста. Происходит же где-нибудь что-нибудь смешное! Питер, почему ты не отвечаешь? Ты же не умер? Ты не лежишь на полу с оторванной головой? Ну, хоть кивни в ответ. Я не хочу умирать в одиночестве, Питер. Я – компанейская. Я люблю быть в компании, на миру и смерть красна. Питер, ответь. Ну, пожалуйста.

– В какой номер вы звоните? – спросил я.

Мертвая тишина. Действительно мертвая тишина, возникающая между вспышками автоматного огня.

– Кто говорит? – требовательно спросила она.

– Я – Питер, но думаю, не ваш Питер. В какой номер вы звоните?

– В ваш номер.

– А какой именно?

– Номер 607.

– Боюсь, он, должно быть, выехал. Я приехал в Бейрут сегодня днем. Мне дали эту комнату.

Раздался взрыв гранаты, затем еще один. На улице, кварталах в трех отсюда, кто-то громко закричал. Потом крик оборвался.

– Он погиб? – прошептала она.

Я не ответил.

– А может, это была женщина, – сказала она.

– Может быть, – согласился я.

– Кто вы? Англичанин?

– Да. (Питер – тоже, подумал, сам не знаю почему.)

– Чем вы занимаетесь?

– Для пропитания?

– Разговаривайте со мной. Продолжайте говорить.

– Я журналист, – сказал я.

– Как Питер?

– Я не знаю, какой он журналист.

– Он – крутой человек. Опасность любит. А вы?

– Кое-чего я боюсь, а кое-чего – нет.

– Мышей?

– Мышей боюсь до смерти.

– А вы хороший?

– Как новости, пожалуй. Я мало сейчас пишу. Больше редактирую.

– Женаты?

– А вы замужем?

– Да.

– За Питером?

– Нет, не за Питером.

– Давно вы его знаете?

– Своего мужа?

– Нет, Питера, – сказал я. (Я не спрашивал себя, почему меня больше интересует ее внебрачная жизнь.)

– Здесь это так не измеряют, – ответила она. – Год, пару лет – какая разница. Во всяком случае, в Бейруте. Вы ведь тоже женаты, верно? Вы не хотели ответить, пока я вам про себя не скажу?

– Да, женат.

– Расскажите о ней.

– О жене?

– Конечно, вы ее любите? Она высокая? Прекрасная кожа? Настоящая англичанка, сдержанная такая?

Я рассказал ей кое-что о Мейбл, кое-что придумал, ненавидя себя за это.

– Слушайте, да какой может быть секс после пятнадцати лет совместной жизни? – сказала она.

Я рассмеялся, но не ответил.

– Вы ей верны, Питер?

– Несомненно, – ответил я после паузы.

– Ладно, займемся делом. Перейдем к работе. Что вы здесь делаете? Что-нибудь важное? Расскажите, чем вы занимаетесь.

Мое шпионское нутро уклонилось от ответа.

– Пожалуй, пришло время послушать, что делаете вы, – сказал я. – Вы тоже журналист?

Небо прочертили трассирующие пули. Затем послышались выстрелы.

Ее голос зазвучал устало, будто страх утомил ее.

– Да, я отправляю статьи.

– Кому?

– В одно вшивое телеграфное агентство, кому еще? Пятьдесят центов строка, а какой-нибудь мудак перехватит и за один вечер заработает пару тысчонок. Старо, как мир.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Не знаю. Может, Энни. Зовите меня Энни. Слушайте, вы мне нравитесь. Что нужно сделать, если доберман оседлал вашу ногу?

• Предыдущая
• 48/87
• Следующая