Достопочтенный Школяр - ле Карре Джон - Страница 24

• Предыдущая
• 24/166
• Следующая

– Когда же это произошло, Сэм? – спросил Смайли. Сэм назвал дату.

– Давай вернемся немного назад. Так, как будто документов не существует, ладно? Сколько Лондону было известно о твоем расследовании, о том, как оно продвигается? Расскажи нам об этом. Ты каждый день отправлял донесения о ходе расследования? Или, может быть, это делал Мак?

Если бы «мамаши» в соседней комнате в этот момент взорвали бомбу, рассказывал впоследствии Гиллем присутствующие все равно продолжали бы пожирать Сэма глазами.

– Ну конечно же я не новичок, – ответил Сэм с готовностью, словно потакая причудам Смайли. В оперативной работе он всегда руководствовался принципом «сначала – дело, потом объяснения». – Мак тоже. Если действовать иначе, то очень скоро Лондон будет запрещать переходить улицу до тех пор, пока не поменяешь пеленки.

– Значит? – терпеливо, но настойчиво переспросил Смайли.

Это значит, что первое сообщение, которое они отправили в Лондон, было, можно сказать, последним. Мак подтвердил получение запроса о расследовании, коротко сообщил о том, что обнаружил Сэм, и запросил дальнейшие указания.

– А Лондон? Что сделал Лондон, Сэм?

Из Лондона Маку прислали немного истеричную, совершенно секретную срочную телеграмму, запрещая нам обоим заниматься дальше этим расследованием и требуя немедленно подтвердить, что я понял и подчинился приказу. По сути дела, они хорошенько шарахнули по нас ракетой, чтобы мы больше не занимались самодеятельностью.

Гиллем слушал, рассеянно рисуя что-то на листе бумаги: сначала цветочек, потом листики, потом капли дождя, которые падают на цветочек. Конни смотрела на Сэма сияющими глазами, как будто сегодня он был героем дня – женихом на свадьбе, – и ее глаза, похожие на глаза ребенка, от волнения были полны слез, готовых пролиться в любую минуту. Ди Салис, как обычно, ерзал на своем месте, пыхтя, как старый разводящий пары паровоз. Но и он не отводил взгляда от Сэма.

– Наверное, тебя это здорово разозлило? – спросил Смайли.

– Да нет, не очень.

– А тебе не хотелось довести дело до конца? Ведь ты уже немало разузнал.

– Ну, конечно, было досадно.

– Но ты все-таки подчинился приказу из Лондона?

– Я солдат, Джордж. Как и все оперативные работники.

– Очень похвально, – сказал Смайли, еще раз окинув взглядом Сэма, вольготно развалившегося в кресле, в хорошо сшитом смокинге, такого элегантного и уверенного в себе.

– Приказ есть приказ, – заметил Сэм, улыбаясь.

– Разумеется. А вот интересно, когда ты в конце концов вернулся в Лондон, – продолжал Смайли спокойно, словно размышляя, – и был на традиционной аудиенции у Билла, когда он жал тебе руку и благодарил за верную службу и говорил: «Добро пожаловать домой!», ты в разговоре с Биллом случайно не упомянул об этом деле, – ну так, между прочим?

– Да, я спросил у него, что же это он, черт возьми, делает, – подтвердил Сэм все с той же готовностью.

– А что Билл тебе на это ответил, Сэм?

– Свалил все на Кузенов. Сказал, что они занялись этим делом еще до нас. Сказал, что это их дело и их епархия.

– У тебя были какие-нибудь основания считать, что это действительно так?

– Конечно. Рикардо.

– Значит, ты догадался, что он работает на Кузенов?

– Он работал на них еще когда летал. Уже тогда он был у них на примете. Неудивительно, что его использовали и потом. Единственное, что им нужно было сделать, – это не выводить его из игры.

– Мне казалось, что мы пришли к единому мнению, что человека вроде Рикардо ни за что не допустили бы к серьезным делам этой фирмы?

– И тем не менее это не мешало им использовать его. Нет, Кузенов это не остановило бы. Дело все равно было в сфере их интересов, даже если Рикардо был никчемным человеком. В любом случае ситуация подпадала под пакт о разграничении сфер деятельности.

– Давай вернемся к тому моменту, когда Лондон запретил тебе продолжать расследование. Ты получил приказ прекратить все. Ты выполнил его. Но прежде, чем ты вернулся в Лондон, прошло какое-то время, так ведь? Не произошло ли какого-то развития событий?

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, старина. И снова где-то в глубине сознания Смайли педантично отметил, что Сэм уклоняется от прямого ответа.

– Ну, например, тот приятель, Джонни, который работал на тебя в банке Индокитая. Ведь ваше сотрудничество наверняка продолжалось?

– Разумеется, – подтвердил Сэм.

– А Джонни случайно не упоминал в разговоре с тобой – ну, просто как о деле прошлом, – что стало с той «золотой жилой» после того, как ты получил телеграмму, запрещающую тебе продолжать расследование? Деньги поступали каждый месяц, как и раньше?

– Нет, все оборвалось. Париж прекратил денежные вливания. Ни «Индочартер», ни кто-либо другой денег больше не получали.

– А ранее не судимый торгпред Борис? Он по-прежнему живет припеваючи?

– Он уехал домой.

– Пора было?

– Он отработал три года.

– Но обычно они работают дольше.

– Особенно те, для кого посольство – лишь хорошая крыша, – согласился Смайли с улыбкой.

– А Рикардо? Тот самый безрассудный летчик-мексиканец, которого ты подозреваешь в сотрудничестве с Кузенами? Что стало с ним?

– Погиб, – сказал Сэм, все это время не спускавший со Смайли внимательного взгляда. – Разбился в авиакатастрофе на границе с Таиландом. Ребята говорили, что взял на борт слишком большой груз героина.

Когда Смайли поднажал, Сэм назвал и дату, когда это произошло.

– Сильно ли горевали о нем те, кто его знал? Завсегдатаи бара, так сказать?

Да нет, не очень. Большинство людей считали, что во Вьентьяне станет поспокойнее, когда там не будет Рикардо, который мог, например, выпустить в потолок все патроны из своего пистолета в «Белой Розе» или «У мадам Лулу».

– И где же можно было услышать такое мнение, Сэм?

– Ну, у Мориса, например.

– У Мориса?

– В отеле «Констеллейшн». Морис – владелец этого отеля.

– Понятно. Спасибо.

Здесь явно чего-то не хватало, но Смайли не склонен был искать это недостающее звено сейчас. Под пристальными взглядами Сэма, трех своих помощников и верного слуги Фона Смайли беспрестанно поправлял свои очки, пока наконец не сбил их окончательно; потом снова водрузил их на место и решительно положил руки на покрытый стеклом стол. Затем он заставил Сэма повторить весь свой рассказ еще раз, перепроверяя даты, имена и места событий, – делая все очень тщательно, как умеют опытные следователи, стараясь уловить своим тренированным ухом малейшие неточности, случайные расхождения и попытки что-то утаить, изменение тончайших нюансов – и, как было очевидно, не находя их. А Сэм, убаюканный чувством ложной безопасности, не сопротивлялся, наблюдая за всем этим с такой же отстраненной, ничего не выражающей улыбкой, с какой у себя в клубе он наблюдал за тем, как ложатся карты на зеленое сукно игорного стола или как крутится колесо рулетки и белый шарик прыгает по нему, переходя из одного желобка в другой.

– Сэм, скажи пожалуйста, не мог бы ты устроить так, чтобы провести этот день здесь, у нас? – попросил Смайли, когда они снова остались вдвоем. – Фон устроит тебе какую-нибудь постель, и все такое прочее. Как ты думаешь, сможешь ты договориться об этом в клубе?

– О чем речь, дорогой, – великодушно согласился Сэм. И тогда Смайли сделал то, чем легко можно было вывести из душевного равновесия любого человека Вручив Сэму кипу журналов, он попросил по телефону, чтобы ему принесли личное досье Сэма. И, сидя напротив, в полном молчании от корки до корки прочитал все его тома.

– Оказывается, ты большой дамский угодник, – заметил наконец Смайли. За окном уже начали сгущаться сумерки.

– Бывает иногда, – подтвердил Сэм, все еще улыбаясь. – Бывает. – Но в его голосе ясно слышалась тревога.

Когда наступила ночь, Смайли отправил «мамаш» домой и отдал приказ «домоправителям» очистить архивы от всех «архивокопателей» самое позднее к восьми. Он не объяснил зачем. Он предоставил им возможность думать, что им заблагорассудится. Сэму приказали устроиться на ночь в комнате для совещаний, чтобы его можно было вызвать в любой момент, а Фону поручили составить ему компанию и приглядывать, чтобы не сбежал. Фон понял это указание буквально. Даже когда прошло немало времени и Сэм, казалось, задремал. Фон оставался на своем посту, свернувшись клубочком у порога, словно кот, ни на минуту не смыкая глаз.

• Предыдущая
• 24/166
• Следующая