Муравьи, кто они? - Мариковский Павел Иустинович - Страница 99

Интересно бы узнать и дальше секреты пилильщика. Как он живет со жнецами, чем питается, приносит ли пользу своим хозяевам. Но как это сделаешь! Для этого надо потерять уйму времени, быть может, целый год или даже больше.

А время! Как оно незаметно промелькнуло. Не верится, что солнце уже клонится к западу. И хотя на него набегают темные тучи, на душе радостно и хочется затянуть веселую песенку.

Благодаря пластичности поведения, легкой приспособляемости и в какой-то мере, если не уму, то высшей инстинктивной деятельности, среди муравьев сложились разнообразные и подчас очень сложные формы взаимных отношений.

Как уже говорилось, немало маленьких муравьев приспособилось жить в жилище крупных. Им выгодно жить рядом со своими сильными невольными покровителями. И те вынуждены мириться со своими неизбежными квартирантами, перестают обращать на них внимание. Такие квартиранты постепенно превращаются в паразитов, они не только пользуются жилищем и косвенной защитой, но и крадут пищевые запасы, поедают яйца, личинок. Подобных коварных малышек немало среди муравьев родов Мономориум, Формикоксенус, ептоторакс. Некоторые маленькие муравьи приспособились жить как квартиранты даже у термитов, тоже общественных насекомых. Таковы Мономориум термитобиум и Мономориум делагоензе в Африке и на Мадагаскаре, а также некоторые муравьи родов Крематогастер и Кампонотус. Иногда сожительство и паразитизм заходит так далеко, что они уже не способны жить без своих хозяев, у них даже изменяется состав семьи, исчезает каста рабочих, Зачем она, когда живут на всем готовом.

Из одиночных самок, которые, забираясь в чужой муравейник, уничтожают там самку-хозяйку, постепенно обосновывая свою семью, постепенно возникают так называемые муравьи-рабовладельцы. У них рабочие бывших хозяев становятся непременными членами общества, без них не спорится жизнь, они и строители, и няньки, и кормилицы, и защитники. Но что делать, когда эти невольные помощники постепенно вымирают, лишенные родительницы! Остается одно — пополнять их запас, нападать на муравейники этого же вида, грабить их. Но кого? Конечно, не рабочих. Те привыкли к своей семье, их не сделать безвольными помощниками, они понимают кто друг, кто враг. Тогда, быть может, красть яйца? Но с ними много хлопот, их надо воспитывать. С личинками — тоже немало забот. Впрочем, их можно прихватить как добычу для обеденного стола. Куколки — вот отличный трофей. Из них выйдут рабочие, и, оказавшись в новой обстановке, будут своими, только, конечно, не «рабами», как вначале себе представляли наивные ученые прошлых веков, усматривавшие аналогию между человеческим и муравьиным обществами, а полноценными членами общества, семьи.

Так и возникли муравьи — «рабовладельцы». Одни из них пользуются чужой рабочей силой, выращенной из куколок, но потом, когда свое собственное потомство станет многочисленным, прекращают грабительские набеги. Другие же настолько сильно связали свою жизнь с чужими рабочими, занимаются только набегами за куколками и кроме этого ремесла ни к чему другому не способны, даже не могут не добывать для себя пищу, но и самостоятельное ее есть не умеют и оставленные рядом с него без муравьев-помощников, погибают с голода. У них даже изменились ротовые придатки и главное орудие труда — челюсти способны только таскать куколок, да прокалывать головы сопротивляющимся хозяевам своего потомства.

Не часто удается видеть грабительские походы муравьев — рабовладельцев. Но мне за долгую жизнь натуралиста посчастливилось быть свидетелем этого интересного события муравьиной жизни много раз. Об этих походах уже упоминалось прежде. Продолжим же повествование на эту тему специально.

Походы интереснейшего муравья рабовладельца амазонки Полиергус руфесценс приходилось мне видеть много раз. И вот интересно! Каждый из этих походов обязательно чем-нибудь отличался по деталям развертывавшихся событий от других, иногда обнаруживая совершенно неожиданные особенности. Наблюдая эти походы, я невольно утверждался в своем давнем убеждении о богатстве психической жизни этого маленького и удивительного народца и становился противником той трафаретности наших представлений о поведении насекомых, в которую так верят энтомологи.

Звери очень охотно пользуются тропинками и дорогами, проложенными человеком, особенно если предстоит большой переход. В лесу по тропинкам и дорогам ходят медведи, волки, лисицы, барсуки и в своей местности знают их лучше, чем человек. Ничего особенного в этом нет: по чистой и утоптанной земле легче идти, чем по густой траве, кустам и бурелому. И звери это хорошо понимают. Знают это и некоторые насекомые.

Все это невольно припомнилось, когда я в ущелье Арашан хребта Терскей Алатоо в Киргизии встретил на лесной дороге большую колонну рыже-коричневых муравьев. Тогда я только начинал интересоваться муравьями и с кем встретился, сразу не догадался. Дорога была узкая, но торная, гладкая и без камней. Вокруг нее теснились большие ели, солнце клонилось за вершину горы и бросало последние лучи. В лесу стояла тишина. Муравьев было много, пожалуй, не менее двух тысяч. Шли они торопливо, вытянувшись длинной лентой, и настолько тесно друг к другу, что казалось, по земле ползла громадная коричневая змея шести-семи метров длиной. Больше всего муравьев было в голове колонны. Здесь видимо, шли разведчики, муравьи старые, бывалые, знающие дорогу и местность. К концу колонна постепенно редела. От нее постоянно отбегали муравьи в стороны на двадцать-тридцать сантиметров и возвращались обратно. Это были своеобразные щупальца колонны, от ее головы до самого хвоста и обратно они будто проверяли порядок всего шествия. Все выглядело как организованный и вполне привычный муравьиный поход. Вели себя муравьи воинственно и насмерть закусали большую толстую уховертку случайно оказавшуюся на пути.

Такое массовое паломничество я встретил впервые и поэтому очень им заинтересовался. Мне казалось, что я вижу или переселение муравейника, или так называемых странствующих муравьев. Но странствующие муравьи живут только в тропических странах. При каждом переселении они переносят с собой и все свое добро: яички, личинок, куколок и самок. Тут же ничего этого не было, и только одни коричневые муравьи, похожие один на другого, налегке спешно мчались вдоль обочины дороги и рассылали своих гонцов во все стороны.

Пока я раздумывал над увиденным, в голове колонны произошло какое-то замешательство, вся процессия остановилась, муравьи сбились в одну беспорядочную кучу, нестройно сдвинулись вправо вверх и заползли на нависшую над дорогой обочину. Тут они долго крутились, обследуя в земле щелки и трещинки.

Наступали сумерки. Налетел ветерок, и высокие ели качнули ветвями. Высоко в воздухе, задевая низкие облака, пролетела стайка стрижей, они повернули обратно и с резким визгом стали носиться из стороны в сторону.

Суетня муравьев и топтание на одном месте казались бестолковыми и скучными. Но пока я разглядывал стрижей, незаметно с места остановки вытянулось что-то вроде отростка из муравьев, за ним двинулись остальные, и опять по дороге поползла извивающаяся лента.

Вскоре колонна оторвалась от места стоянки, оставив там небольшую кучку своих товарищей.

За десять минут колонна прошла по дороге еще около двадцати метров и, не доходя до ручья, неожиданно свернула в сторону. Этого я опасался более всего: в наступающих сумерках следить среди густой травы и кустарников за муравьями не просто. Но в дебрях зарослей колонна стала еще плотнее, а движение ее сильно замедлилось: по дороге куда легче и быстрее двигаться.

Путешествие по зарослям не длилось долго. На небольшом и чистом от растений холмике муравьи сбились в кучу, как-то лихорадочно все сразу замахали усиками, не обычно задрыгали ногами и потом дружно, будто по команде, не теснясь и, не мешая друг другу, потоком ринулись в маленькое отверстие, зиявшее темнотой в земле. Вскоре все муравьи, сколько их было, исчезли в таинственном подземелье, и только немногие отставшие растерянно суетились наверху.