Муравьи, кто они? - Мариковский Павел Иустинович - Страница 112

К вечеру со стороны далеких гор Заилийского Алатау побежали высокие перистые облака, а за ними протянулись языки темных туч. Потом потухло солнце, застыл воздух. Стали сильно кусаться комары и мошки. Неожиданно послышался отдаленный гул, зашумели деревья по реке побежали волны, над косами понеслись тучи песка. Наступило ненастье, временами шел дождь. А утром низовой ветер гнал волну с гребешками.

Что нам делать? Плыть на нашей маленькой складной лодке нельзя. Тогда я иду от реки в пустыню через овраги, солончаки, щебнистые бугры и такыры, поросшие редкими солянками, в надежде что-нибудь встретить интересное.

Вот около кустика солянки несколько аккуратных и похожих друг на друга в виде полукольца холмиков. В центре каждого располагается круглое отверстие, отороченное как бы вылепленной из глины рамкой. Сейчас узнаю, кому они принадлежат. Несколько ударов лопаточкой и открывается необычное зрелище: стволики солянок, погруженные в землю, окружены чистыми и аккуратными камерами. На стволиках сидит масса зеленоватых в мелких белых крапинках щитовок. Позади каждой из них красуется большой войлочный мешок, набитый яйцами, светло-зелеными и блестящими.

В темных галереях, примыкающих к камерам со щитовками, мелькнуло несколько крупных светло-желтых восковидно-прозрачных муравьев и спряталось. Тут — жилище и своеобразный скотный двор желтых пустынных муравьев Кампонотус туриестаникус. Этот большой муравей очень редок. Деятелен он ночью, и только иногда утром можно увидеть запоздалого разведчика, торопящегося из дальнего похода домой. Называют его почти также как и рыже-черного его родственника другого крупного муравья обитателя пустыни, Кампонотус туркестанус — разница в окончании второго слова, видового названия.

Щитовок много. Все погруженные в землю стволики солянок пестрят от их белых комочков. Так вот откуда взялись белесые комочки на одном из холмиков! Это остатки войлочных мешков и трупы погибших от старости кормилиц. Их выбросили наружу, очистив на стволике место для молодого потомства.

Но как муравьи робки! Никаких попыток защитить свой дом, ни одного, кто бы осмелился вцепиться в нарушителя покоя. Оказавшись на свету, муравьи прячутся в величайшей спешке и панике во всевозможные укрытия. Странные эти подземные жители-кампонотусы. Усвоив профессию животноводов, они разучились охотиться и воевать с соседями, построили одну единственную дверь, укрепив ее надежными косяками из глины. Но какая жалкая зависимость от кормилиц-щитовок! Что же станет с муравьями, если они погибнут?

И еще одна особенность жизни этого робкого верзилы, жителя пустыни. Оказывается, всюду светлый кампонотус образует подземные муравьиные царства из множества связанных друг с другом дружественных семей. Это неплохо. В единении — сила. Хотя бы на случай, чтобы позаимствовать у соседей дойных коровушек, когда в этом появится необходимость. Процветающая семья, оказавшаяся в благоприятной обстановке, начинает почковаться. Постепенно возникает колония содружественных семей, связанных узами родства, обменивавшаяся жителями, самками, личинками и куколками. От одиночной формы общественной жизни муравьи переходят к жизни содружественными муравейниками — второй форме общественной жизни.

Пока я занимался кампонотусами, ветер все свистел и свистел в ветках солянок и гнал над бескрайней пустыней черные тучи. Все замерло в ожидании тепла.

Много событий муравьиной жизни ускользает от наблюдателя то, что происходит в лесной подстилке, в траве, а гуще кустов не видно. Вот, отчасти, поэтому самое интересное чаще всего удается увидеть на лесных тропинках и дорогах.

В этот раз тихим солнечным утром на лесной тропинке недалеко от нашего бивака, происходило необычное. Через нее в одном направлении шла толпа красноголовых муравьев Формика трункорум, и каждый нес в челюстях сжавшегося в комочек муравья. В обратном направлении мчались муравьи без ноши. Внешне все походило на ликвидацию зарождающегося муравейника. В действительности же дела обстояли сложнее.

Оба муравейника были зрелыми. Они отстояли друг от друга на расстоянии трех с половиной метров. Один муравейник был прислонен к большому камню, имел хорошую насыпь из свежих хвоинок и щедро освещался солнцем. Другой был сильно затенен, конус его старый, неправильный, разбросанный из посеревшей хвои. Свежих, желтых, недавно осыпавшихся с деревьев хвоинок, которыми муравьи так тщательно обновляют крыши своих зданий, почти не было.

Несколько дней через тропинку шагали муравьи-носильщики, перетаскивая муравьев из свежего муравейника в старый. В переноске не было следов враждебности и возбуждения. Внешне происходила самая обыденная будничная работа, прекращавшаяся на ночь.

Но кое-что во всем этом деле казалось непонятным. Носильщики, например, добравшись до гнезда, подолгу бродили по нему, как бы разыскивая необходимую ношу, и далеко не всякий муравей привлекал их внимание. Они кого-то выбирали. То ли ранее перенесенных и потом сбежавших обратно собратьев, то ли тех, кто обладал определенной профессией, нянек, строителей, охотников. Но как они их узнавали? По внешнему виду? Самый острый глаз энтомолога, вооруженного микроскопом, этого не заметит. По запаху? У муравьев очень развито обоняние. Неужели род занятий накладывал какой-то отпечаток в этом отношении? Скорее всего, в выборе имело значение множество различных признаков.

Муравейники были родственными, в этом не было сомнения. Иначе между ними давно разгорелась война. Возможно, муравейник у камня отделился от муравейника в тени год или два назад и не потерял связи с ним. Переход или перенос в новый муравейник большинства рабочих вызвал ослабление старого, он начал хиреть, тогда рабочих из более сильного, молодого и стали переносить обратно.

Перенос новой партии рабочих тотчас же сказался. Холмик старого муравейника стал на глазах покрываться свежими хвоинками: их тащили со всех концов. На третий день носильщики принялись перетаскивать куколок. В новом муравейнике к этому отнеслись спокойно. Возможно, такие периодические переселения происходили между двумя муравейниками не раз. Впрочем, среди муравьев занятых переноской, появились одиночки, которые тащили муравьев уже в обратном направлении, из старого в новый. Видимо, первые носильщики перестарались, утащили слишком много муравьев и вызвали обратный поток. Распределить равномерно рабочую силу между двумя семьями оказалось не так просто.

Меня всегда удивляло магическое действие переноски муравьев. Неужели муравей, перенесенный в другое жилище, навсегда оставался в нем, безропотно смиряясь с новой обстановкой? Разъединю носильщика и ношу и оставлю их на тропинке на некотором расстоянии друг от друга. Носильщик в недоумении, мечется в поисках исчезнувшей ноши, иногда останавливается и, поднявшись на ногах, смотрит черными точками глаз на меня, как бы разглядывая нечто странное, так неожиданно помешавшее привычной работе. Еще несколько минут поисков, и носильщик бежит по ранее начатому пути в свое гнездо. Обратно он не поворачивает: этому препятствует неуловимая для нас последовательность действий и знаков пути, руководящих его поведением.

Что же с ношей? Муравей в полной растерянности, подбегает к мимо ползущим собратья, щупает их усиками, крутится на месте или подолгу застывает, не зная куда деваться. Он совершенно растерян, дезориентирован и для чего-то иногда плотно все телом прижимается к земле, широко расставив в стороны ноги. Возле такого муравья останавливаются, подолгу гладят усиками, иногда его уносят в муравейник. Через некоторое время такой же муравей, отнятый от носильщика, все же направляется к себе в жилище. Один раз муравей, отнятый у носильщика, отправился в обратную сторону по пути нескольких собратьев, проходивших мимо него. Все равно куда, лишь бы не оказаться заблудившимся, одиноким.