Вампир из Мексики. Жмурик–проказник. Стеклянная рука - Веркин Эдуард - Страница 44

• Предыдущая
• 44/48
• Следующая

Я постучал топориком кузнецу по голове. Звук был пустой и звонкий.

— Ну?! — испуганно спросила Тоска. — Ну что?

— В старые времена в Древнем Риме использовали такой способ изготовления статуй. Брали пленника–варвара, дохлого обычно, чтобы не рыпался, заливали его с головой расплавленным стеклом, потом остужали. Затем сверлили дырочку, а в дырочку заливали соляную кислоту. Кислота растворяла труп, и через некоторое время эту жижу сливали. А в стеклянном массиве оставалась идеальная форма. Тогда форму заполняли расплавленной бронзой. И все — статуя готова…

— Сейчас меня вырвет, — сказала Тоска.

— Крепись. Зато Паша будет увековечен. Вот представь, Земля столкнется с кометой, вся биологическая жизнь исчезнет, даже инфузории–туфельки. Потом уже, когда нашу планету заселят разумные осьминоги с Альфы Центавра, совершенно случайно среди руин заброшенного Дома культуры обнаружат мумифицированного Пашу Воблина. Тогда его достанут, выскоблят из стекла и клонируют. А потом его клонами населят всю Землю. И даже девчонки будут похожи на Воблина — чудесный мир…

— Так это все–таки Паша?! — спросила Тоска уже несколько истерически.

— Он, — сказал я. — Паша с Сибсельмаша… Его залили жидким стеклом. Видимо, заживо…

Я оттянул очки кузнеца.

— Моргает, — сказал я. — Видимо, еще жив…

— Жив?! — ойкнула Тоска.

— Жив. Но долго не протянет. Стеклом, сама понимаешь, не в холодном состоянии заливают. Так что у него стопроцентный ожог поверхности тела. И болевой шок, возможно, даже паралич. Только глаза и остались.

— Надо его скорее вытаскивать!

— Поздно. Теперь мы можем лишь облегчить его страдания. Проявить человеколюбие. Не знаю, как ты, а я большой человеколюб, меня в прошлом году даже хотели сделать председателям регионального объединения «Гуманизм и гамбургеры без границ»… — сказал я и, как следует размахнувшись, огрел статую томагавком. Голова кузнеца треснула и рассыпалась на мелкие кусочки.

Тоска закричала и закрыла глаза руками. Так в детских книжках закрывают глаза поросята, испугавшиеся серого волка. Для закрепления эффекта я долбанул кузнеца по руке. Рука отвалилась и хлопнулась об пол. Я нагнулся, поднял конечность и подошел к Тоске.

— На, — я протянул ей руку. — Возьми.

Тоска отвернулась к стене.

— Передашь родителям, они похоронят. Будет хоть куда на могилку прийти, пшенку накрошить, конфетку развернуть. Часы еще тут, хорошие, дорогие.

Часы, кстати, были настоящими. Тот, кто уволок Пашу, снял с него часы и пристроил их на руку этого кузнеца. Зачем–то…

Тоска всхлипнула.

— Странно это от тебя слышать, — сказал я. — Ты такая продвинутая девчонка, а боишься какой–то оторванной руки. Не бойся, Тоска, крови больше нет…

Я снял часы и спрятал их в карман как трофей, трофей мне полагался в качестве небольшого возмещения морального ущерба.

Затем положил ей на плечо оторванную кузнецкую руку.

Тоска вздрогнула уже всем телом, стукнулась лбом о стену, но потом все–таки собралась и взяла руку.

— Что это? — Она посмотрела на руку.

— Рука.

— Она же ненастоящая! Она же стеклянная!

— А тебе все настоящее подавай! — усмехнулся я. — Если руку, так сразу оторванную! Если замуж, так сразу за Гагарина! Что за жлобские повадки, Тоска! Ты же раздумала быть оперной певицей, пора бросить эти замашки!

— Уродец! — крикнула Тоска и треснула меня стеклянной рукой по голове.

Рука была достаточно крепкой и не разбилась. Я не обиделся на Тоску, я бы сам треснул за такие шутки, да только некого было. Поэтому я просто потер вздувшуюся шишку и сказал:

— Смешная ты девчонка, Тоска. Хочешь свою фирму открыть, хочешь за ведьмами охотиться, а наблюдательность не развиваешь. Я тебя обманул по методу Штирлица.

— Как это?

— Самая выдающаяся деталь в твоем Паше — это его бомбардировщицкие часы. Ты запомнила часы, и я на этом сыграл…

— Ты что, полигон тут решил устроить? — разозлилась Тоска. — По отработке своего остроумия?

— Век живи, век учись, старушка. Перенимай, так сказать, опыт.

— Ладно, перенимаю, — кивнула Тоска. — Как будем Пашу искать, клуб–то здоровенный…

— Это не проблема, — ответил я. — Мы его легко найдем.

— Как?

Я достал из рюкзака пластиковую коробочку. В этой коробочке у меня хранился набор всевозможных интересных вещичек.

Кости, выточенные из зуба настоящего динозавра, с их помощью можно было предсказывать погоду, правда, не всегда, а почему–то только по пятницам. Наверное, динозавр помер как раз в пятницу, хотя тогда никаких пятниц не было.

Пуля из чистого серебра, вытащенная из черепа настоящего вампира. Так, во всяком случае, утверждал чувак, который мне ее подарил. Будто бы эту пулю вытащил его дедушка, а вампиром был, кстати, его прадедушка. Пуля особой ценностью не обладала, но с ее помощью почему–то было можно убирать головную боль.

Чешуя. Чешуя была непонятно какого происхождения, то ли с хвоста русалки, то ли с носа дракона, мне уточнять не очень хотелось. Зато от чешуи была прямая польза: в метре от нее все молочные продукты в течение трех часов превращались в настоящий йогурт.

Обломок вечного двигателя. Прибор почти бесполезный, но если на него поставить, к примеру, батарейку, то он начинал издавать тягучий звук, под который было легко и приятно засыпать.

Пригоршня сушеных цветков чертополоха, ну, это понятно для чего — пугать всякую вредоносную активность.

Отдельно в коробочке лежал небольшой медный конус с привязанной леской. Его–то я и достал.

— Что это? — спросила Тоска.

— Навозомер. Он находит навоз в радиусе километра. Я думаю, что твой друг сейчас устанавливает рекорды по производству навоза…

— А по–настоящему? Что это по–настоящему?

— Ведьмаковский компас, — пояснил я.

— Как?

— Ведьмаковский компас. Его выковали из меди, найденной в сердце метеорита, упавшего тысячу лет назад в пустыне Гоби. А остудили в крови настоящего татаромонгольского шамана. Так что теперь этот конус может определять любого колдуна в радиусе километра.

Я привязал к пальцу веревку и отпустил. Секунду конус висел неподвижно, затем медленно отклонился в сторону.

— Нам туда, — сказал я и отправился вниз по лестнице.

Мы спустились на первый этаж, свернули в узенький коридорчик, в котором, судя по табличкам на дверях, раньше помещались всякие драмкружки и секции хорового пения. Конус упорно отклонялся в сторону, мы шли за ним. Иногда я открывал двери по сторонам, так, ради интереса. Но ничего интересного за этими дверями не обнаруживалось, просто какая–то старая рухлядь.

Потом коридор начал загибаться вправо, видимо, он шел вокруг главного зрительного зала. Продвигаться стало гораздо труднее — потолок в этом месте здорово проседал, так что приходилось шагать согнувшись. Все–таки дом был уже старый и потихоньку разваливался.

Тем лучше.

— Это какая–то пещера, — сказала Тоска. — Ты уверен, что нам идти в ту сторону?

— Конечно. Как раз в пещерах и обитают все чудовища. Читай классику про борьбу с чудовищами, Тоска.

— Какую классику?

— «Беовульфа»[11] хотя бы…

— Я кино смотрела.

— Кино — это… это совсем не то, что нужно. Изучай первоисточники, в них мудрость. И все написано: зло обитает в омутах, пещерах, старых мусорных баках и других малоприятных местах. Как это.

Потолок стал еще ниже. Даже мне, человеку невысокого роста, приходилось идти уже на четвереньках, что мне не очень нравилось. Что это за борец с мировым злом, передвигающийся полуползком?

Но делать было нечего, и мы передвигались.

— Скоро спортзал, — сказал я. — Видимо, нам туда…

— С чего ты решил, что скоро спортзал? — спросила Тоска.

— А ты разве не чувствуешь? Раздевалкой до сих пор пахнет.

Тоска поморщилась.

— Знаешь, Тоска. — Я перешел почти на гусиный шаг. — Ты вот собираешь всякий детский народный фольклор, а я могу тебе рассказать на спор двадцать страшных историй, связанных с раздевалками. И каждая из них будет… Ну все, пришли.

• Предыдущая
• 44/48
• Следующая