Сотник и басурманский царь - Белянин Андрей Олегович - Страница 4

Адъютант в двери тихонько проскользнул и к генералу седому рядышком пристроился. Сам на царя косит, а генералу на ушко шепчет:

– Из-за чего сыр-бор? Чего лягушатник так разоряется?

– Жаловаться пришёл, – так же шёпотом ответил генерал в усы.

– На кого сегодня?

– Да всё на того же… Ох, боюсь, в этот раз дело каторгой закончится!

– А-а, понятно, снова на атамана астраханского шишки сыплются.

– Так ведь он сам виноват по совести-то. Угораздило ж подраться с якобинцами…

А консул французский всё не успокаивается, свою линию гнёт, на гильотину парижскую намекает, чуть ли не военным вторжением в ответ грозит, хамло провансальское…

– Мы нижайше просим участия вашего величества в законном разрешении сложившейся ситуации и самого сурового наказания виновных! То есть, пардон, виновного!

– Хорошо, барон дю Валон, мы разберёмся, – устало выдохнул царь, краем глаза посматривая на часы.

– Не смею больше отнимать времени у вашего величества, – подчёркнуто официально поклонился француз и откланялся. – Всего наилучшего!

Вышел консул гордо, ни на кого не глядя, а государь генерала и адъютанта пальчиком поманил.

– Ну что, всё слышали?

– Ток точно, ваше величество.

– Тогда как это понимать? – начал постепенно заводиться наш царь-батюшка, ибо нервы его были на пределе. – Выходит, наш казачий атаман совсем распоясался, что послам иноземным вместо «здрасте» морды бьёт? Может, ему жить тут вольготно стало? Так я ему мозги-то быстро вправлю!

– Воля ваша, государь.

– Где этот бузотёр?

– На гауптвахте, – вытянулся в струнку адъютант. – Как и всегда…

Царь аж пятнами красными пошёл от гнева праведного, но тут двери в кабинет распахнулись, и вошла матушка царица. Адъютант с генералом сразу кланяться, она им кивает эдак приветливо. Государыня у нас в сказке происхождения австрийского, поэтому говорит чуток акцентированно, но всё понятно, чай, не первый год в России, выучилась, что к чему…

– Александер, свет мой, ты не забыть о приёме в честь годовщины моей-твоей-нашей внучка?

– Помню, душечка, помню, – нежно улыбнулся ей царь.

– И ещё, милый, ко мне на аудиенц-приём весьма настойчиво просится супруга французского посла. Право, я не знать, что там за беда? Принимать или нет, удобно ли?

– А вот это мы сейчас у генерала нашего и спросим, – опять помрачнел царь.

Надулся и смотрит скептически, дескать, давай выкручивайся, попривык на войне от международной политики прятаться, так на тебе прямо тут азы подковёрной дипломатии! А царица не отступает, хоть и смотрит ласково:

– Будьте так добры, мой друг, пролейте свет на сие пришествие. Что угодно госпоже баронессе от личный визит к нам?

Генерал и краснеет, и мнётся, а отвечать-то по-любому надо, не абы какая тётка с улицы спрашивает – сама матушка императрица!

– Право, смущаюсь и ответить, государыня…

– Ах, найн, не смущайтесь. Нам всем интересно!

– Слушаюсь. Итак, не далее как вчера с послом Франции произошёл досаднейший случай. Собрался он с соплеменниками что-то национальное у нас в кабаке отпраздновать. То ли день взятия Бастилии, то ли коронацию Наполеона, то ли победу при Аустерлице – им, французам, лишь бы выпить, а повод найдётся…

– Можно подумать, у нас не так, – с пониманием вставил царь, но государыня покосилась на него с упрёком. – Всё, всё, молчу, не перебиваю…

– Так вот, – постепенно воодушевляясь, продолжил генерал. – Сидят они в кабаке и, видать, приняли уже крепко. Песни свои поют французские: «Постель из ландышей пуста, лети в мой сад, голубка-а…» и это, заводное: «Зай, зай, зай, зай-й!» Мужики их не трогают, отдельно сидят. Кабатчик тоже, тока свою выгоду блюдёт, а вот девка, что им поднос с колоннадой бутылок несла, чем-то вдруг послу понравилось. Ну и щипанул он её за задн… за мягкое место! Все французы в хохот! А девка-дура взвизгнула, да и поднос не удержала, одна бутылка опрокинулась, и послу на штаны коллекционное шато-бордо-совиньон хрен их разберёт какого года…

– Но-но! – Царь пальчиком пригрозил. – Повыражайся у меня тут, не в казарме же!

– Виноват, – отмахнулся генерал, а у самого уже и лицо горит, и щёки красные, и воодушевление ораторское так и прёт. – Посол от ярости вскочил, грязным французским матом выругался, официантку нашу за косу хвать, а другой рукой как замахнулся и…

– И? – дружно спросили царь, царица и даже адъютант.

– И чует, держит кто-то его руку. Крепко так, словно клешнёй железною. А это атаман казачий, что в том же кабаке мирно холодец кушал, в драку влез. «Ты бы это, – говорит, – лягушатник, без фанатизма, а? Всё ж не у себя в Париже бардачном мамзелей под лифчиком щупаешь…» Посол от боли окривел да на пол приседать начал в страшных муках совести. Атаман же кивнул остальным вежливо, дескать, гулять гуляйте, но не балуйте, и к своему столику развернулся. А тут его сзади кто-то ка-а-ак табуреткой по голове – хрясь! И вдребезги!

– Голова?!! – чуть не упала в обморок впечатлительная императрица.

– Табуретка! Вдребезги, в щепки, в пыль! Ну, сами понимаете, у казаков кровь горячая, так что атаман тоже слегка погорячился. Его можно понять, допустимо ли, чтоб в наших кабаках какие-то шесть французов позволяли себе…

– Значит, французов шестеро было, – отметил государь. – Ты лучше скажи, трупов сколько насчитали?

– Не было трупов! Было четыре выбитых зуба, пара сломанных рёбер, вывихнутая рука у писаря посольства, порванный кафтан, три разбитых носа, один весьма сильно, до сих пор как у бульдога. Ну и немецкий посол лишился двух телохранителей и хромает на обе ноги в те редкие минуты, когда вообще встаёт с постели…

– Молодец, а?! Каков орёл! – восторженно подпрыгнул царь, в порыве гордости за отчизну кружа по кабинету смущённую царицу. – Э-э… стоп. А немцы-то, немцы чем ему не угодили?

– Ваше величество, посланник канцлера тоже был приглашён в числе гостей французского посла, но прибыл с опозданием. И, к всеобщему огорчению, не разобравшись в ситуации, решил сделать атаману тактичное замечание. Но почему-то шпагой… И его телохранители тоже. А у атамана под рукой был стол, ну и…

– И? – ещё раз спросили все, хотя ответ в целом уже знали.

– В общем, после короткой баталии, завершившейся полной победой русского оружия, он приказал им всем раздеться до исподнего и, игнорируя интимные надежды французов, вытолкал всех участников посиделок на улицу. Последнее послужило причиной серьёзного расстройства здоровья у немецкого посланника, который, перед тем как выйти, упирался и почему-то два раза бился лбом о дверной косяк. Вышел через стену спиной вперёд, но кто ж ему виноват?

– Какой конфуз, Александер! Что же теперь делать?

– А ничего, милая! В Сибирь его отправлю, смутьяна, будет мне каторжан строевой подготовке учить! Подготовьте немедля все необходимые бумаги, я сей же час подпишу.

– Слушаюсь, – грустно вздохнул генерал.

Адъютант голову опустил, да и у матушки царицы тоже сердце не каменное…

– Александер, свет мой, не есть ли это очень сурово? В конце концов, атаман лишь вступился за честь дамы. А это очень благородный поступок!

– Прошу тебя, Натали! Этот рыцарь из Ламанчи мне по дипломатии дел навертел на два года вперёд. Так вот пусть в Сибири голову поостудит…

– Разрешите обратиться? – подал голос адъютант, щёлкнув шпорами.

– Да говори, что там у тебя?

– Государь, получено тайное донесение: к нашим границам движется отборный отряд войск басурманского султана Халила.

Переглянулись царь с царицей. Это известие поважнее какой-то там кабацкой драки будет.

– Вот те раз! А этому-то что неймётся?

– По нашим разведданным султан Халил решил набрать себе новый гарем из наших русских девушек. Под угрозой находятся несколько приграничных казачьих станиц и город Астрахань, южный форпост Российской империи.

– Так в чём, собственно, дело? Срочно мобилизуйте казаков, разработайте план манёвров, а их атаман пусть… хм…