Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/122
• Следующая

— Привез письмо Бакурину. Он на судне?

— На судне. Давай садись, — по-прежнему недовольно сказал парнишка и, когда я неловко прыгнул в тузик, оттолкнул его веслом от берега. — Да не сюда! На среднюю банку садись.

Греб он одним веслом артистически и, очевидно желая произвести на меня впечатление, особенно старался. От его движений тузик раскачивался и бежал быстро.

— Хорошая шхуна! — пробуя завязать разговор и показать, что я не новичок в морском деле, сказал я.

— Сам ты шхуна. Это не шхуна, а иол, — презрительно ответил мальчишка, не оборачиваясь, и ловко подвел тузик к трапу. — Вылезай!

Я поднялся на палубу. Паренек привязал тузик и строго посмотрел на меня:

— Ноги вытри. Видишь, палуба какая белая! Только и дела, что за такими убирать.

Я стал вытирать ноги о лежащий у трапа мат.

— Постой тут. Я сейчас Бакурина позову, — сказал мой проводник и скрылся в рубке. Я огляделся. Палуба действительно чистая и белая. Ни пылинки, ни обрывка бумажки, ни пятнышка! Паруса убраны в чехлы и красиво зашнурованы. Вокруг высокой мачты тянулись снасти. Ой, сколько их! Неужели я когда-нибудь буду их знать?

На носу блестел ручной шпиль, выкрашенный серебряной краской. Я уже знал, что это машина для подъема якоря. Пока я рассматривал палубу яхты, дверца рубки открылась и из нее показался человек.

Иногда вы чувствуете симпатию к какому-нибудь лицу сразу, с первого взгляда. Вот такую симпатию я почувствовал к человеку, выбравшемуся из рубки. С небольшой, но складной фигурой, сухощавый и ловкий, он напоминал хорошо тренированного гимнаста. Прямой тонкий нос, резкие линии подбородка и рта. Но лучше всего в этом лице были глаза. Светлые, доброжелательные и пристальные.

— Я Бакурин. Давай письмо, — сказал Лев Васильевич. Я протянул ему записку. Он быстро пробежал ее и с улыбкой посмотрел на меня. — А где же второй? Не пришел? Жаль. Значит, Николай Юльевич тебя пригласил? Ладно. Тебя как зовут?.. Вот что, Игорь, — продолжал Бакурин, когда я назвал свое имя, — прежде всего я должен узнать, хочешь ли ты быть моряком или пришел на «Орион» покататься?

— Хочу быть моряком, — тихо ответил я.

— Если так, то ты многому научишься у нас. Но это не прогулка. Это работа. Иногда опасная и тяжелая. Не бойся, что ничего не знаешь. Мы все тебе покажем. Нужно только хотеть… Теперь должен тебя предупредить: у нас дисциплина. Слово командира — закон. Ты должен подчиняться тем порядкам, которые существуют на «Орионе».

— Я буду. Николай Юльевич говорил…

— Тогда я беру тебя матросом. Сергей! — крикнул Бакурин, отодвигая крышку рубки.

На палубе появился мальчик, который привез меня на «Орион».

— Познакомьтесь. Это Сергей Еремин. Тоже матрос. Но он у нас уже второй год и все знает. Для начала он тебе покажет судно. Сергей, проведи Игоря по судну.

— Есть провести по судну! — отчеканил Еремин, явно щеголяя своим морским видом. — Пойдем! Начнем с носа, — повернулся он ко мне.

Мы прошли на нос и по маленькому железному трапику спустились внутрь судна.

— Это кубрик. Вот твоя койка. Здесь будешь спать, — показал Сергей на прикрепленную к борту парусиновую койку.

Кубрик располагался в самом носу. Помещение маленькое и тесное. К бортам прикреплены четыре койки. Под ними находились рундуки для одежды. От переборки откидывался маленький столик, такой, как делают в железнодорожных вагонах.

— Пошли дальше. Это камбуз, — сказал Еремин, когда мы, наклоняя головы, вошли через узкую двустворчатую дверь в следующее помещение. Это была миниатюрная кухня, выкрашенная в белый цвет. К бортам привинчены большие посудные полки. На одной стояли тарелки, на другой — кастрюли. На крючках, ввинченных в подволок, висели кружки. На кухонном столе в специальных подвесах покачивались два обыкновенных примуса.

Смежной с камбузом была кают-компания. Красные бархатные диваны, полированные стены и зеркала придавали ей уютный вид. Поразил меня стол. Верхняя доска его качалась на оси, а к нижней части прикреплены шарообразные свинцовые противовесы.

— Зачем это такой стол сделали? — недоуменно спросил я своего спутника. — Ведь с него все повалится.

— Эх ты, тюха-матюха! — насмешливо сказал Еремин. — Это нарочно и сделано, чтобы в качку со стола ничего не полетело. «Орион» на сорок градусов кренится, а стол держится параллельно воде.

Мне очень не нравился этот Сережкин фасон, но, как новичок, я решил промолчать.

Потом он показал мне каюту капитана — крошечную одноместную каютку, маленький вестибюль и комфортабельную четырехместную каюту под названием «штурманская». Из вестибюля поднимался трап с бархатным поручнем. Он вел через рубку на палубу. С палубы можно было попасть в парусную, сплошь заваленную белыми мешками, в которых хранились паруса. Затем шел открытый кокпит, где сидели рулевой и команда во время хода, а за ним кладовка — ахтерпик, где лежали старые кранцы, щетки и концы. Здесь кончались судовые помещения.

— Больше показывать нечего, — сказал Серега и повернулся ко мне спиной.

«Если все здесь такие, то мне придется плоховато, — подумал я. — Ну ничего, как-нибудь».

Я стал бродить по палубе. Щупал такелаж, осмотрел еще раз кладовку, чтобы запомнить, где что лежит. На душе у меня было невесело. Одиноко почувствовал я себя на «Орионе». Невольно вспомнился Ромка с нашей «Волной». Я сел в кокпите и предался грустным размышлениям.

— Ну как, Игорь, понравилось судно? — услышал я голос Бакурина.

Я поднял глаза и увидел Льва Васильевича, сидевшего на крыше рубки. Он курил.

— Очень понравилось, Лев Васильевич. Это иол?

— Да, это иол. Парусное судно, на котором задняя мачта (она называется бизань) вынесена на самую корму, называется иолом. Кстати, я забыл тебе сказать, что ты будешь здесь получать зарплату — пятнадцать рублей в месяц.

— Лев Васильевич, скажите, я могу переехать жить на «Орион»?

— Конечно. Это даже будет хорошо. Кто-нибудь должен быть на судне. Еремин часто остается один. Теперь вас будет двое. Можете подменять друг друга.

— Вы командир «Ориона»?

— Да, командир.

— А Николай Юльевич кто?

— О, он большой парусник! А к нам приходит раз в неделю. Занят очень. Ты вот лучше расскажи о себе. Где ты живешь, где учишься, в каком классе, кто твои родители.

Я все рассказал. Но Лев Васильевич задавал один вопрос за другим. Видно было, что моя жизнь его живо интересует.

— Комсомолец? По годам рано? Нет, уже пора. Ты вступай, Игорь, в комсомол. Это — почетное и благородное звание. Будущее за комсомольцами.

Я почувствовал себя совсем по-другому. Мне казалось, что я беседую со своим хорошим-хорошим товарищем.

Язык у меня развязался, и я отвечал ему охотно и свободно.

— Вот что, Игорь, тебе нужно хорошо знать морскую терминологию. Потом, обязательно научись «голланить» одним веслом, если не умеешь. У тебя будет много времени. Выходы в море у нас не так часты.

— А когда же будет выход, Лев Васильевич?

— Обычно мы выходим в субботу и приходим в понедельник утром или в воскресенье вечером. Ведь остальные члены экипажа все работают. Но я сейчас в отпуске на два месяца, и потому выходить будем часто. Людей хватит, так как еще несколько человек берут отпуск.

— Сколько же нужно народу, чтобы выйти в море на такой большой яхте?

— Человек шесть хватит, пожалуй.

— А где работают остальные?

— Кто где. Это все парусники-любители. Кто на заводе, кто на фабрике. Боцман работает в порту. Я — на «Красном путиловце» экономистом.

Я был удивлен. Экономист — и вдруг моряк.

— Лев Васильевич, а вы тоже мастер спорта?

— Нет. У меня первый разряд. Но с детства привык к парусам. Лодку свою имел. Служил на флоте. Живу за городом, у моря.

Значит, Бакурин начинал свою морскую жизнь тоже на лодке. Мне это было приятно.

— Лев Васильевич, почему же вы не захотели сделаться моряком, а пошли в экономисты?

— Так вышло. По здоровью не подошел. Революция, гражданская война. На фронте до самого конца был. С бригадой моряков Балтийского флота белых громил. Там меня тяжело ранили. Еле выжил. Когда вернулся в Петроград, пошел в мореходное училище. Экзамены сдал, а вот медицинскую комиссию не прошел. А очень хотелось штурманом быть.

• Предыдущая
• 15/122
• Следующая