Пират - Вулф Джин Родман - Страница 42

• Предыдущая
• 42/81
• Следующая

Мне потребовалась целая минута или больше, чтобы переварить увиденное. Это была Эстрелита.

Несколько опомнившись, я откупорил бутылку и налил себе вина. Но потом отдал бокал Эстрелите и велел Бутону (к тому времени он стоял между женщинами) усадить ее в кресло. Он так и сделал, а я усадил Новию в другое кресло, с гораздо большим трудом.

Задыхаясь от рыданий, Эстрелита проговорила:

— Простите меня, сеньора. Я глубоко, глубоко сожалею. Бог наказал меня.

— А я еще даже не начала! — Я совсем забыл про большой складной нож Новии, но он был у нее в руке.

Я велел обеим замолчать.

— Думаю, теперь я все понимаю, — сказал я женщинам. — Возможно, даже больше, чем вы обе. Посмотрим.

Я перешел на французский и сказал Бутону:

— Вы ничего не понимаете. Просто не можете понять.

Он пожал плечами, как умеют только французы:

— Сердечные дела? Ну, я пойду.

— Вы останетесь, — сказал я. — Я не уверен, что сумею справиться с ними обеими в одиночку, а вы уже видели многое. Вы намерены трепать языком?

Он энергично помотал головой:

— Ни в коем случае, капитан.

— Отлично. Мы всё объясним вам. Так будет лучше.

Новия неплохо знала французский и понимала разговорную речь, хотя иногда изъяснялась на французском с великим трудом. Но Эстрелита не знала по-французски ни слова, и потому мне приходилось переводить для нее, пока я не заставил делать это Новию. Все слова Эстрелиты мне приходилось переводить на французский. Подробности перевода с одного языка на другой быстро прискучили бы читателю, поэтому я опущу подобные детали, когда вернусь к описанию нашего разговора.

Не помню точно, сделал я это незамедлительно или немного погодя, но я заставил Эстрелиту показать нам секретную защелку в стенном шкафу. Это хитроумное устройство по внешнему виду представляло собой деревянный колышек (такого же цвета, как все остальное дерево), служивший вешалкой для одежды, но если надавить на него сбоку, он сдвигался на полдюйма. Когда колышек оказывался в таком положении, плоский стенной шкаф поворачивался на петлях, как огромная дверь, открывая доступ в тайное помещение. Там находились деньги в двух увесистых кожаных мешках, а также сушеные фрукты, вино, пара бокалов, постельные принадлежности и ночной горшок.

Я сказал Эстрелите, что у меня в уме не укладывается, как она успела перенести все это в тайник, прежде чем Ромбо со своими людьми вошел в каюту, и она ответила, что съестные припасы и вино уже находились там. Вот почему тайник имел столь значительные размеры — дон Хосе изначально планировал хранить там вино и продукты, чтобы члены команды ничего не украли.

На одном из мешков была вышита буква «Г».

Я перенес мешки в другую каюту, и мы с Бутоном высыпали содержимое на стол. Восхитительное зрелище: я никогда в жизни не видел столько золота.

— Это принадлежит всем нам, — сказал я Бутону, — всем нашим людям на трех кораблях. Мы поделим деньги в Порт-Рояле.

Он кивнул, но мне показалось, он не слышал моих слов, совершенно зачарованный видом золотых монет. Новия указала на мешок с буквой «Г»:

— Это мой!

— Боюсь, нет, — сказал я. — Будь я сейчас так зол на тебя, как мне следовало бы, я бы отдал тебе мешок и вышвырнул тебя за дверь. Парни снаружи отняли бы у тебя золото, не дав пройти и трех шагов по палубе, а потом изнасиловали бы тебя все по очереди. Но я не собираюсь делать этого, сеньора Гусман. Не ты захватила этот корабль и два других. Все корабли захватили мы, и золото — часть нашей добычи. Тебе положена одна доля.

Новия ошеломленно уставилась на меня:

— Ты догадался!

— После того как ты заявила, что мешок принадлежит тебе? Да, черт возьми. Любой догадался бы. Сядь.

Я уже сидел на одной из коек, и Бутон усадил Новию в кресло. Когда мы сложили золото обратно в мешки, я сказал:

— Ладно, начнем с тебя, поскольку ты первая сбежала из дома. Как твое настоящее имя?

— Ты знаешь. — Новия держала голову высоко, и я знал, Что она с огромным удовольствием перезарядила бы свои маленькие пистоли. — Ты уже назвал его.

— Сеньора Гусман. Конечно. Но меня интересует не фамилия. Как твое имя?

Она не промолвила ни слова, но Эстрелита прошептала:

— Сабина.

Новия посмотрела на нее испепеляющим взглядом.

— Отлично. Как мне называть тебя — Новия или Сабина? Нужно выбрать одно из двух.

— Мне все равно, как вы называете меня, капитан.

Я почувствовал себя уязвленным. Мне и сейчас больно вспоминать об этом. Я постарался не выдать своих чувств.

— Хорошо. Пусть будет Сабина, коли тебе угодно. Ты — та самая госпожа, которая осматривала попугаев в птичьей лавке, а потом приказала служанке нести клетку с купленной птицей. Присутствующая здесь Эстрелита и есть упомянутая служанка. Продолжай с этого места.

Она лишь помотала головой.

— Вы вернулись, чтобы играть для меня на гитаре, — промолвила Эстрелита. — Мы держались за руки, и один раз я вышла, чтобы потанцевать под вашу музыку. За это меня избили. О, ужасно избили!

— Меня тоже, — пробормотала Новия.

— Именно так мне и сказала кухарка, — кивнул я. — Твой муж избил вас обеих. Почему он избил тебя?

Она не ответила, и Бутон предложил развязать ей язык. Не надо, сказал я.

— Как звали твоего мужа?

По-прежнему молчание.

Я повернулся к Эстрелите:

— Как его имя? Как звали мужа Сабины?

— Хайме, сеньор капитан. — Голос у нее дрожал.

— Это он привел тебя на корабль?

— Да, сеньор. На этот ужасный корабль. Мой муж.

Нам пришлось оттаскивать от нее Новию. На это ушло несколько секунд, и она успела легко поранить Эстрелиту. Я отнял у нее нож и выбросил в окно.

Теперь требовалось срочно перевязать Эстрелиту, чтобы остановить кровотечение. К сожалению, я не мог поручить это дело Новии, а если бы за перевязку взялся Бутон, все закончилось бы известно чем. Ничего не оставалось, как самому наложить бинт, что у меня не могло получиться достаточно хорошо. Я отвел Эстрелиту в другую каюту и сходил за двумя свечами.

— Меня не волнует, что ты видишь мою наготу, я тебя всегда любила. Сколько бессонных ночей я провела, рисуя в своем бедном смятенном воображении твой образ, чтобы бережно хранить в своем сердце, mi marinero![10]

Я велел ей замолчать и не шевелиться.

— Ты не поцелуешь мою рану? Для меня!

Вернувшись с Эстрелитой в каюту, где находились Новия и Бутон, я снова сел. К тому времени я уже валился с ног от усталости и старался не показывать этого.

— Итак, Бутон, произошло следующее, — сказал я. — Если я в чем-то ошибусь, они меня поправят. Только им лучше говорить правду, иначе мы сами до нее докопаемся. Хайме Гусман избил обеих. Не стану спрашивать у них, что тогда случилось или что вообразил Гусман. Или что там творилось раньше. Он сделал то, что сделал. Сабина не пожелала мириться с этим. Она сбежала.

— Он избил меня, потому что я полюбила тебя. — Сабина говорила так тихо, что я едва разбирал слова. — Я хорошо рисую. Ты ведь видел мои рисунки, Крисофоро. Я научилась рисовать в отцовском доме. В своей гардеробной комнате в Корунье я рисовала твой портрет снова и снова. Много портретов. Он нашел рисунки.

— Понятно, — сказал я, гадая, можно ли ей верить. Я повернулся к Бутону: — Она сбежала. Не знаю, почему она не отправилась к своему отцу, но могу предположить, что он отвез бы ее обратно к мужу. Она боялась, что муж найдет ее…

— Я искала тебя!

— Да, — кивнул я. — Так ты сказала, когда назвалась Эстрелитой. Если ты солгала в одном случае, ты вполне можешь лгать в сотне других.

— Они все лгут, капитан, — сказал Бутон. — В жизни не встречал женщины, которая не лгала бы. Даже моя мать лгала.

— Я не могла признаться в своих чувствах! — выкрикнула Новия, вскочив на ноги. — Я была замужней женщиной! Ты был простым матросом!

• Предыдущая
• 42/81
• Следующая