Русалки белого озера - Леонтьев Антон Валерьевич - Страница 18
- Предыдущая
- 18/80
- Следующая
– А как у Анатолия Дмитриевича дела с сердцем? Он серьезную операцию перенес, ведь так?
Запаниковав, Анна не знала, что ответить. Какой такой Анатолий Дмитриевич? Что еще за операция? И вдруг поняла – речь идет о ее так называемом научном руководителе, том самом, у которого она якобы писала диссертацию и который направил ее в «Чертяково». Хорошо, что профессор сейчас находился за границей, и нельзя было позвонить ему просто так и спросить, что это за аспирантка такая – Анна Енгалычева.
– О, после операции он совершенно оправился! – заявила Анна, понимая, что надо чтото сказать, иначе пауза вызовет подозрения. Кто бы мог подумать, что Горянская знала московского профессора!
– Отлично! – промолвила та, улыбаясь еще шире. – Ведь с Анатолием Дмитриевичем мы когдато учились на одном курсе! Кстати, занятный у вас перстень!
Переход от научного руководителя к фамильной реликвии Анны был неожиданный. Девушка и не подозревала, что Горянская вообще заметила ее раритетное украшение. Оказывается – очень даже заметила!
Серафима Ниловна, не стуча, распахнула дверь, и они оказались в уютном небольшом кабинете. Кабинет был завален книгами, журналами, рукописями. В углу стоял большой сейф. А за письменным столом Анна увидела лобастого человека с окладистой седеющей бородой. Бородач чтото стремительно набирал на клавиатуре, причем делал это с такой необыкновенной скоростью, что Анне казалось, что его руки мелькают в воздухе, подобно двум птицам.
Оторвавшись от компьютера, бородач сдвинул на кончик носа очки в металлической оправе – точно такие же, как и у его жены, – и произнес сочным басом:
– Ага, наша милая столичная гостья! Польщен, очень польщен! Какая, однако, красавица!
Его супруга поморщилась и сурово заявила:
– В первую очередь – умница! Не то что последние практикантки, которые у нас в архиве копошились. Ничего, ну абсолютно ничего не знают, и это – краснодипломники и аспиранты! Уровень образования катастрофически падает!
Бородач соскользнул со стула, и Анна вдруг поняла, что стул был особым, наподобие пуфика со спинкой. Сиденье пуфика было вывинчено до предела. Директор оказался перед ней – и Анна поняла, что он едва достает ей до плеча. Рост его был от силы метр шестьдесят.
Галантно поклонившись, Горянский поцеловал ей руку и прочувствованно произнес:
– Рад приветствовать вас в стенах возглавляемого мной музея! Ой, какой у вас редкостной красоты перстенек!
И он туда же! Или это просто неловкая попытка сделать сомнительный комплимент красивой юной даме? Ведь директор явно не желал отпускать ее ладонь, и Анна вдруг почувствовала, как коротышка игриво поглаживает своими мясистыми пальцами ее запястье. Ну надо же, здесь водился не только Чертяковский монстр, но и Чертяковский донжуан. Теперь Анна могла понять, отчего Серафима Ниловна поморщилась, когда ее муженек стал делать московской гостье комплименты, едва она перешагнула порог.
Борис Борисович умел говорить и любил это делать. Голос у него был очень красивый, убаюкивающий, и Анна вдруг поняла – даже сексуальный. Горянский брал не своей красотой и, возможно, даже не умом, а голосом и красноречием. Понятно, почему кассирша млела от него!
Анна вытащила из портфеля рекомендательное письмо и положила его на край стола. Театрально взмахнув рукой, Горянский произнес:
– Что это? Какието письма? Господи, ну кому нужны эти формальности! Анечка, прошу вас, садитесь! Какой я, однако, негостеприимный хозяин! Прошу это извинить, моя дорогая!
Он указал на небольшой кожаный диванчик в углу. А вот его жена сухой лапкой взяла конверт, в котором находилось рекомендательное письмо, вскрыла его и стала внимательно изучать послание.
Лоб Анны покрылся испариной. Она уповала на то, что Олег Егорович и его люди постарались и что Горянская не завопит сейчас, указывая на то, что подпись профессора поддельная.
Но, судя по тому, что та отложила письмо в сторону, Серафима Ниловна осталась довольна содержанием письма. Анна помнила, что ее превозносили там до небес, одновременно прося оказать помощь в сборе материалов для диссертации. Что значило – позволить ей пройти в музее практику и работать в архиве и запасниках.
Анна опустилась на диванчик, с которого холеричный директор смел старые журналы и книги, и вдруг поняла, что директор уставился ей на коленки. Вот ведь жук!
– Анечка, что вы хотите? – проворковал он. – Чай, кофе, сок?
– Воду! – раздался голос его жены. – У нас имеется газированная вода!
Она указала на бутылку, стоявшую на подоконнике.
Борис Борисович скривился и произнес:
– Фимочка, милая моя, наша гостья наверняка хочет кофе! Ведь так?
Еще до того, как Анна ответила, он хлопнул в ладоши и произнес:
– Фимочка, ты ведь приготовишь нам кофе? Нам всем, разумеется? Спасибо, дорогая, спасибо огромное!
Он благодарил ее, хотя Серафима Ниловна не дала согласие приготовить кофе. Однако, видимо, таково было у них распределение их семейных обязанностей, или обязанностей служебных. Горянская с явно недовольной миной отправилась из кабинета готовить кофе, оставив мужа и Анну наедине.
– Анечка, дорогая моя, вы ведь не против, что я вас так называю? – щебетал директор.
Анна была против, но ведь не конфликтовать с Горянским, в музей которого она прибыла, чтобы шпионить?!
– Вот и отлично, что не против! – произнес он, и вдруг его рука, словно случайно, легла ей на коленку. Анна – тоже словно случайно! – смахнула ее и повернула ноги в другую сторону, подальше от жадных ручек Бориса Борисовича.
Тот же извергал из себя водопад цветистых фраз, и Анне не требовалось даже поддерживать беседу – Горянский мог, кажется, вести разговоры сам с собой на протяжении многих дней, если не недель.
– Так что же привело вас в наш скромный провинциальный музей? – спросил он вдруг и уставился на нее своими выпуклыми темными глазами. Вдруг Анна поняла – не таким сексуально озабоченным простачком был этот коротышка, а весьма хитрым и продуманным субъектом. Как и его жена.
Анна принялась излагать заготовленную легенду о диссертации, тема которой, как она поняла, директора не очень интересовала, и с нее ловко перевела разговор на коллекцию княжеских драгоценностей.
– Исчезла, бесследно исчезла! – заявил директор и даже, казалось, всхлипнул, словно переживал потерю драгоценностей самолично.
– Говорят, что князь спрятал ее гдето во дворце… – начала Анна, и позади нее раздался голос:
– Чушь! Борис Борисович директорствует здесь уже тринадцатый год, я работаю искусствоведом двадцать два. И никто не знает «Чертяково» лучше меня. Это не бахвальство, а констатация факта. И если бы сокровища были спрятаны здесь, то мы бы их нашли!
Серафима Ниловна, держа в руках поднос, на котором возвышались чашки, чайничек и сахарница, явилась, как привидение, из ниоткуда. Анна ведь сидела вполоборота к двери и должна была видеть, как Горянская появилась, но этого не произошло. Та выскочила, как чертик из табакерки!
– Вы же хотели кофе, не так ли? – произнесла вошедшая, опуская поднос на журнальный столик. – Все говорят, что я варю очень крепкий. А мне кажется – вполне обычный!
Анна отпила глоток и закашлялась. Кофе в самом деле был ужасно крепкий. Директор засуетился, выговаривая жене за то, что она «сварила свою ведьмину бурду», Анна же только натужно улыбнулась.
Горянская смотрела на нее, наклонив голову набок. И в ее взгляде читалась то ли ненависть, то ли презрение. Но отчего? Ведь она сама сказала, что они отлично сработаются!
– И куда они могли в таком случае деться? – спросила Анна, поставив чашку на блюдце. Она решила к кофе больше не прикасаться. А вот сама Серафима Ниловна прихлебывала этот адский напиток, как будто это был жиденький чаек. Причем она не положила в него сахара и не разбавила кофе молоком.
– Кто знает, кто знает! – произнесла Горянская, и Анна заметила, как она и ее супруг быстро переглянулись. Ей показалось – или они действительно чтото знают? Но если бы они нашли драгоценности, то точно бы не остались сидеть в этой пыльной комнатке!
- Предыдущая
- 18/80
- Следующая
