Я вещаю из гробницы - Брэдли Алан - Страница 19

• Предыдущая
• 19/61
• Следующая

— Кровь, — повторила Мег, глядя на нас, словно в поисках одобрения, и указала грязным пальцем на пол.

Один из камней под ее ногами сочился кровью.

— Кровь святых и пророков, — она сказала это таким тоном, как будто это было само собой разумеющимся.

В моих воспоминаниях мы застыли на своих местах, хотя наверняка мы наклонялись и толкались, чтобы получше рассмотреть красную лужицу под ногами.

Мег, радуясь, что ее труды по убеждению нас закончены, сидит довольная рядом на корточках и по очереди рассматривает наши лица.

— Пить, — объясняет она.

Луч солнечного света пробивается через витражное стекло, освещая жидкость.

Сверху падает свежая капля, приземляясь со слышным хлюпаньем и создавая на красной лужице крошечные, идеально круглые волны.

Костлявый палец Мег устремляется вверх, туда, где вытянулось, будто небесные половицы, темное дерево крыши.

Там наверху, высоко над нашими головами вниз на нас смотрит резное деревянное лицо святого Танкреда, и оттуда падает еще одна красная капля.

И еще одна.

— Старик плачет, — просто говорит Мег.

Как ни странно, первой отреагировала мисс Танти, с удивительной гибкостью для ее возраста опустившись на колени и окунув палец в блестящую жидкость.

Потом она перекрестила сначала лоб, затем сердце. Я подумала, какая морока — вывести размазанное красное пятно с ее белого накрахмаленного воротника.

— Прости меня, Господи, — промолвила она, складывая ладони под подбородком и устремляя восторженный взор почему-то на калейдоскоп цветов, являвший собой голову Иоанна Крестителя.

Адам извлек белый льняной носовой платок из кармана пиджака и окунул уголок в рубиновую влагу. Тщательно рассмотрев пятно, он коснулся его языком.

Ладно, почему бы и нет? — прикинула я. — Раз уж все остальные изучают эту жидкость…

Сняв оставшуюся белую ленточку с косички, я окунула ее краешек в расширяющуюся лужицу в тот момент, когда с лица святого упала очередная капля.

Адам глянул мне в глаза с выражением, которое ничего конкретно не говорило и в то же время сказало все — будто он мысленно подмигнул мне.

Не думаю, что викарий что-нибудь заметил. Он все еще был на пути к нам, неуклюже шаркая вдоль длинного ряда скамеек, отделявших нас от центрального прохода. Такое ощущение, будто ему потребовалась на это вечность, но наконец он добрался до нас и остановился рядом с Адамом и мной, безмолвно уставившись на кровавую жижу на полу.

Вот так положеньице! — должно быть, думал он. — Когда в отдаленной деревушке деревянная голова святого внезапно начинает плакать кровью, куда звонить? В полицию? Архиепископу Кентерберийскому? Или во «Всемирные новости»?

— Флавия, дорогуша, — сказал он, положив дрожащую руку мне на плечо, — сбегай во двор и приведи сержанта Вулмера, будь хорошей девочкой.

Мое лицо сразу же налилось краской, и в голове начало усиливаться давление, словно в вулкане Везувии.

Почему люди вечно так со мной обращаются? Командуют, как будто я специальная горничная, которая всегда под рукой на случай необходимости.

Я сосчитала до одиннадцати. Нет, до двенадцати.

— Конечно, викарий, — сказала я, мысленно прикусив свой язык. Только уже почти в дверях я шепотом добавила: — Может быть, заодно принести вам чашечку чая и печенье?

Сержанта Вулмера нигде не было видно. Синий «воксхолл» исчез, и я предположила, что полиция сделала свои дела и покинула нас.

Это объясняет, почему сержант так легко пустил меня в церковь. Моя хитроумная выдумка с «цветами для алтаря» оказалась потерей времени. Потом явилась Мег, громко хлопнув дверью, и деревенский констебль даже ухом не повел.

Мне следовало догадаться раньше. Полиция собиралась уезжать, а теперь их и вовсе нет.

Вот же досада. Честно говоря, я должна признать, что очень хотела возобновить старое знакомство с инспектором Хьюиттом. В настоящее время нас с инспектором связывали отношения, которые можно было охарактеризовать как ни холодные, ни горячие. На заметку: не забыть проверить, откуда эти слова, насколько я помню, из Откровения: «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Отношения, которые, такое впечатление, резко становились холодными или горячими в зависимости от прекрасной жены инспектора Антигоны. Я еще не прояснила все зубцы и рычаги, воздействующие на наш несколько шаткий треугольник, но определенно не потому, что не хотела или не пыталась.

И не раз специально наталкивалась на эту тепло-прохладную богиню в надежде…

В надежде на что? Что она поклянется стать моей верной подругой и тайной наперсницей на веки вечные до конца времен, аминь?

Что-то в этом духе, предполагаю. Но дело не сработало.

Я дала маху, поинтересовавшись, неужели они не могут позволить себе детей на зарплату инспектора. Несмотря на любезный ответ Антигоны, я поняла, что причинила ей боль.

Хотя я не привыкла извиняться, я старалась как могла, но ее потерянные младенцы неделями снились мне по ночам.

Как они выглядели, думала я. Темноволосые, как она, или светловолосые и кудрявые, как инспектор? Мальчики или девочки? Они улыбались, когда она ворковала с ними, и пинались маленькими ножками? Какие прозвища она для них придумывала, и какие, в конце концов, им дали имена, перед тем как похоронить?

Материнство может быть жестоким занятием, решила я, и до конца непостижимым. Несмотря на ее кроткий вид, в жене инспектора было что-то такое, что невозможно познать.

Может быть, со всеми матерями так.

Я размышляла на эту тему, когда с главной дороги свернул черный «хиллман» и устремился в сторону церкви по дорожке, не предназначенной для автомобилей. Я сразу же узнала водителя: это Мармадьюк Парр, секретарь епископа.

Его машина была такой чистой, что, когда он вышел из нее, его белая грива отразилась в отполированной дверце.

— Доброе утро, мистер Парр, — сказала я, инстинктивно стараясь не пустить его в церковь. У викария и так достаточно забот помимо мелкого бюрократишки из канцелярии епископа, лезущего в то, что может оказаться чудом.

Вырезанный из дуба святой с плачущими кровью глазами может навеки положить конец хроническим проблемам Святого Танкреда с деньгами. «Фонд крыши» спустя полвека будет ликвидирован, а вместе с ним, если повезет, и бесконечные концерты, праздники во дворе церкви и лотереи в приходском зале.

— Достопочтенный Парр, — поправил он меня в ответ на мое приветствие. — Или отец Парр, если тебе так больше нравится.

Этот человек пытался откусить больше, чем мог прожевать. Хотя он хотел проучить меня, он явно не знал, что для де Люсов, принадлежавших к католической церкви, не бывает слишком много колоколов, книг и свечей.

Поскольку викарий один из немногочисленных друзей отца, мы посещаем Святого Танкреда скорее по желанию, чем по принуждению. Отец благосклонно смотрит на многочисленные новшества, привнесенные Денвином Ричардсоном в приход, и однажды сказал викарию, возможно, в шутку, что всегда думал, будто Оксфордское движение[28] было возвращением в отчий дом. Однако все это слишком сложно, чтобы стать предметом обсуждения в церковном дворе.

Мармадьюк нетерпеливо смотрел на меня, желая продолжить свои нотации.

— В таком случае, доброго утра, — в конце концов сказал он и пошел к двери.

— На вашем месте я бы туда не ходила! — жизнерадостно крикнула я ему вслед. — Там произошло убийство. Запрещено входить. Это место преступления.

Я точно процитировала словами сержанта Вулмера, хотя и не побеспокоилась упомянуть, что запрет уже снят.

Он резко остановился и медленно вернулся ко мне. Его лицо и глаза казались еще бледнее, чем обычно.

— Что ты имеешь в виду? — требовательно спросил он.

• Предыдущая
• 19/61
• Следующая