Подпасок с огурцом - Лаврова Ольга - Страница 17
- Предыдущая
- 17/19
- Следующая
— Багажа много? — осведомляется Зыков.
Томин излагает содержание приведенного «багажа».
— Теперь уж никаких сомнений, — говорит, наконец, Зыков, косясь на Боборыкина. — Здешние обстоятельства вам известны?.. Да, как раз занимаюсь, но не уверен. И даже то, что вы привезли… боюсь, это не удастся использовать, так сказать, в сыром виде… Вы хотите его прямо сейчас, параллельно?.. Согласен, давайте попробуем.
Положив трубку, Зыков с минуту молчит, затем возвращается к разговору.
— Вся наша беседа — только способ получше к вам присмотреться. Следователю простительно.
— Не знаю, я не следователь.
— А допустите, что следователь, и прикиньте: какие из ваших поступков, намерений способны меня заинтересовать.
— Я еще не впал в детство, чтобы забавляться подобными играми, молодой человек. Но, зная, что вы уже консультировались с моей дочерью…
— С ней консультировался не я.
— Нет? Впрочем, неважно. Очевидно, речь опять о пресловутой краже картин, которая не имеет ко мне ни малейшего касательства.
— Напрасно вы считаете, что краденые картины не имеют к вам касательства. — Зыков кладет руку на папку с делом. — Фамилия «Боборыкин» здесь фигурирует.
— Моя фамилия?!
У входа в Планетарий Томин ожидает Альберта. Он успел переодеться. Альберт выходит из Планетария, окруженный толпой ребят. Томин отступает и, оставаясь незамеченным, слушает и наблюдает дальнейшую сцену.
— Ну-с, никакого впечатления? — добродушно спрашивает Альберт.
— Не очень, Ал-Ваныч. Выросли мы из этого.
— Знаете, мой дед работал в Пулковской обсерватории. — Лицо Альберта становится задумчивым и строгим. — Иногда меня пускали посмотреть в телескоп. Вот там открывалось живое небо. С ума сойти! «Бездна звезд полна…». Ну, дуйте по домам.
Большинство ребят прощаются и гурьбой уходят, но четверо задерживаются.
— Ал-Ваныч, Воронцова-Вельяминова я прочел, а Фламмариона в библиотеке нет.
— Ладно, дам.
— Можно к вам на дом заехать? Я бы как раз до следующего кружка…
— На дом? Не стоит, Андрюха. Позвони, договоримся.
— Ал-Ваныч, специальный факультет астрономии есть? — спрашивает другой мальчик.
— Нет, только отделение на физмате.
— Туда разве пробьешься!
— А ты дерзай! Если мы себя сдуру не угробим, человеческое завтра — там. — Альберт указывает на небо. — И, может быть, там мы наконец поймем, кто мы и для чего…
— А ваш дед тоже был астроном?
— Нет, Маришка, механик. Что-то там налаживал, смазывал, чистил. Росточком тебе по плечо, словно гномик… Порой, ребята, мне кажется, я выжил в войну лишь потому, что понимал, над блокадным небом есть другое, вечное… Хотите, прочту стишок? Автор — один американец.
«Есть белая звезда, Джанетта.
Если мчаться со скоростью света,
Езды до нее десять лет –
Если мчаться со скоростью света».
Альберта любят мальчишки и девчонки, его ученики. У Альберта умные и добрые глаза. Альберт читает стихи!.. Вот так-то, инспектор Томин. Сколько ни живи на свете, а жизнь найдет, чем озадачить!..
«Есть голубая звезда, Джанетта.
Если мчаться со скоростью света,
Езды до нее сто лет –
Если мчаться со скоростью света.
Так к какой же звезде мы поедем с тобой –
К белой или голубой?»
— Объясните идейный смысл, — неожиданно заканчивает Альберт.
— Философская грусть о несбыточном.
— По-моему, наоборот, вера, что человеку в принципе все возможно!
— Рви в астрономию. Астрономии нужны оптимисты. Ну, пока, ребята. Звони, Синельников.
Школьники уходят. Альберт, оставшись один в скверике, закуривает, отвернувшись от ветра, а когда поднимает голову, — перед ним Томин.
— Ты откуда? — вскидывается Альберт.
— Вас поджидал.
— Да кто тебя сюда звал?!
— Служба.
У Альберта спадает с глаз пелена. Где Саша с юга, урюк, толстый кошель?
— Ха… — говорит он, даже не глядя на предъявленное Томиным удостоверение. — По мою душу из созвездия Гончих Псов?
— Я рассчитывал встретить только зятя Боборыкина и потолковать с ним… в закрытом помещении. Но теперь думаю — не лучше ли остаться на свежем воздухе и кое-что откровенно вам рассказать?
В кабинете Зыкова атмосфера накаляется.
— Связи с Плющевским музеем? — резко переспрашивает старик Боборыкин. — Впервые слышу.
— Почему же вы направили туда письмо с предложением купить эти две копии?
— Ничего подобного я не предлагал!
— Но сами копии у вас есть? Или были?
— Молодой человек, любой, кто меня знает, скажет вам: Боборыкин не то что на стену не повесит, но в дом не внесет студенческую мазню!
— Хорошо, допустим. В Плющевский музей обращались не вы лично. А кто-нибудь из членов семьи?
— Исключено!
— А мне кажется, что, напротив, очень похоже. Рассудите логически: музей мог согласиться. И кому он тогда выплатил бы деньги? Продавцу картин, не так ли? А продавцом числится Боборыкин.
— Что значит «числится»? Такие сделки оформляются официально.
— Вот именно, товарищ Боборыкин, вот именно! Это я и подразумеваю. Делая предложение от вашего имени, некто твердо рассчитывал на ваше участие.
— С тем же успехом, молодой человек, некто мог рассчитывать на фальшивую доверенность. Или еще на что-нибудь. Вам лучше известны ухватки жуликов.
— Так вы говорите, никаких связей с Плющевским музеем не было? Вынужден уличить вас во лжи. Вот справка, что в свое время музей приобрел у вас картину Перова.
Муза в расстроенных чувствах. Нетерпеливо переступая с ноги на ногу, она разговаривает по телефону.
— Ну говори, Ким, говори скорее… Простить?.. Ладно, прощаю, не первый раз… А за что за другое? В каком смысле за будущее?.. Что?.. Куда ты уходишь?.. Ничего не разберу. По-моему, ты под градусом… Хорошо-хорошо, я постараюсь тебя понять. Протрезвишься, тогда звони… Да не до тебя мне сейчас!
Муза спешит в спальню, где лежит на кровати одетый Альберт.
— Алик, что случилось? Что ты лежишь-молчишь, сердце надрывается смотреть… Ну Алик, ну родненький, что с тобой?!
— Я слушаю голоса давно умерших.
Муза хватается за спинку кровати.
— Что?.. — И, не дождавшись продолжения, робко спрашивает: — Алик, а покушать ты не хочешь?
Хлопает входная дверь. Муза выбегает в прихожую. Разгневанный Боборыкин швыряет ей на руки пальто.
— Папа, где ты был? Я вся переволновалась. Ни записки, ничего…
— Твой благоверный идиот дома?
— Ну вот — один пришел не в себе и второй туда же. В чем дело?
— Зови этого негодяя.
— Не позову, он лежит. Даже есть не хочет. Чем он тебе не угодил?
— «Не угодил»? Да ты знаешь, что он сделал? Осрамил, опозорил, замарал мое имя!
— Успокойся, папа, успокойся, на тебя не похоже так волноваться. Сядь хотя бы.
— Я три часа сидел, ноги свело. Три часа мне задавали оскорбительные вопросы. И все из-за этого негодяя! В мои годы!
— Но где?
— На Петровке, Муза, деточка, на Петровке тридцать восемь. Явился вежливый молодой человек, попросил дать небольшую консультацию, внизу ждала машина. А консультация обернулась допросом…
От пережитого старик запоздало всхлипывает. Муза бросается к нему, целует руки.
— Бедный папочка!.. Да как они посмели!..
Боборыкин, увидя Альберта в дверях, вновь распаляется гневом:
— Этот человек… этот проходимец… этот твой Алик… Недаром я предостерегал тебя еще двадцать лет назад!.. Муза, он замешан в краже! В той самой, где «Инфанта» Веласкеса. Он связан с воровской шайкой!
— Папа, опомнись… — отшатывается Муза. — Алик, почему ты молчишь?
— Он молчит, потому что нечем оправдываться. Тебе нечем оправдаться, ворюга! Я видел в кладовке эти копии Врубеля и Венецианова, которые ты потом сватал в Плющевский музей. Мне теперь все понятно задним числом. Все твои шушуканья с Цветковым и пачки денег. Наскучило работать у тестя на процентах, да? В моем доме, в моем доме жулик и аферист! Фамилию Боборыкина станут трепать на перекрестках! Видеть тебя не могу… перед лицом этих вечных творений, — трагическим жестом он обводит увешанные картинами стены.
- Предыдущая
- 17/19
- Следующая