Посох для чародея - Джевага Сергей - Страница 61

• Предыдущая
• 61/78
• Следующая

В голове помутилось, я качнулся. Мир сделал оборот вокруг меня. Я почувствовал в ладони гладкую и теплую древесину посоха. Он звенел от переполнявшей его мощи. Губы стали шептать какую-то абракадабру, пальцы левой руки что-то вязали в воздухе. Тело было как чужое. Кот злобно зашипел из-под стола, сверкнул глазищами.

В горящих зеленым светом глазах Ключника мелькнул страх. Он закрылся рукой, отшатнулся прочь.

— Ты кто такой? — взвизгнул он.

— Мы уже встречались, — прошептал я. — И ты проиграл тогда. Не сможешь победить и сейчас.

— Мгир! — ощерился старик. — Быть этого не может.

— Может, — со злобной радостью сказал я, — Получай!

Призрак посоха налился белым светом, я, как копьем, ударил им в грудь Ключника. Грохнуло. Я упал на пол, ослепленный и оглушенный. Дышал с трудом, хрипел, царапал ногтями деревянный пол. Странное раздвоение исчезло. Я вновь стал самим собой.

Учись, чародей! — прошелестело в мозгу напоследок. Учись. Знания — сила!

Очнулся: комната наполнена густым вонючим дымом. Глаза слезятся. Я плачу, скрючившись на полу, меня трясет от пережитого ужаса и слабости. Зубы стучат, я чувствую себя жалким и беззащитным. Все тело болит, в раны словно насыпали соли. Собравшись с силами, я кое-как встал на четвереньки, тряхнул головой, пытаясь прогнать головокружение. Разум меркнет: вот-вот потеряю сознание. Нельзя! — запретил я себе, поднимайся, Эскер! Но руки ослабели, я вновь рухнул на пол, на мгновение даже упал в обморок. Кап, кап, кап…

Звук вернул меня к действительности. Я очнулся, жалобно застонал. Тело словно перемололи на фарш, а потом по какой-то прихоти из мелких кусочков вновь собрали воедино.

Кап, кап…

Дышать трудно, от жуткой вони тошнит, болит голова. Я не удержался, меня вырвало кислой едкой слизью. Все внутренности горели огнем. Я заплакал, не сдерживаясь. Кое-как собравшись, сел на полу, стал размазывать по лицу слезы. Очаг почти потух, поленья перегорели, осыпались красной трухой, багровеющими углями. В избушке потемнело, видно было лишь на ближайшие пару шагов. Воняло паленой плотью и кровью.

Кап…

— Шед! — внезапно вспомнил я.

В голове взорвался огненный шар, меня затрясло. Превозмогая боль, встал на ноги, побрел к столу. По дороге споткнулся о что-то маленькое и мягкое. Глянул вниз — обугленный трупик кота. Глаза выгорели, пасть распахнута в последнем немом крике. Тускло поблескивают тонкие зубы-иглы.

— Тварь! — выругался я, наступил на обгоревшую голову.

Брезгливо поморщился: под ногами омерзительно хрустнули тонкие кости, мокро чавкнуло. Не глядя, отшвырнул ногой дохлого кота к стене.

Было слишком темно. Рядом с очагом я нашел поленья, кинул в груду углей. Языки пламени тут же принялись обгладывать сухое дерево. Стало гораздо светлее. Я огляделся. Ключник лежал у выхода бесформенной грудой тряпья и жутко изломанных обугленных костей, кучей золы.

— Я же обещал, что убью тебя! — зло сказал я. Голос хриплый, похож на карканье ворона.

Я бросился к столу. Одного взгляда хватило, чтобы меня вновь скрутило. Желудок сжался, меня вырвало кровью и желчью. Рыцарь лежал на спине, запрокинув голову и распахнув рот. Сухое жилистое тело все в синяках — драка с демонами далась тяжело, — вместо живота сплошное кровавое месиво. Куски кожи и мышц аккуратно срезаны, в глубине влажно блестят сизые змеи кишок, какие-то органы. Кровь льется непрерывным потоком, бьет черным фонтанчиком, но уже слабо, едва заметно. Стол и пол вокруг залило. Я с трудом сглотнул, стараясь не смотреть на этот ужас, подошел к воину. Под ногами хлюпнуло, одуряюще пахнуло чем-то вязким и противным.

— Шед, — тихо позвал я. — Сэр Шед…

Веки рыцаря дрогнули. Я схватил его за руку, нащупал пульс. Слабый, уже почти не чувствуется. Воин едва слышно вздохнул и распахнул глаза. Зрачки черные, большие. Слепо посмотрел на меня мутным взглядом, бледные губы шевельнулись. Я приблизил ухо, надеясь что-то уловить.

— Глупо, — прошептал Шед. — Хотел в бою… красиво.

— Не умирай, — попросил я.

Я чувствовал: в глазах мокро, слезы капают на лицо рыцаря, стекают по впалым щекам в уголки рта. Дыхание воина слабое, почти не ощущается. Я отчаянно зарыдал от бессилия. Как хотелось чуда! Вот бы произнести какое-нибудь древнее заклятие. Воин встанет со стола живой и здоровый, весело засмеется. Но я не знаю никаких древних заклинаний. Я глупый и слабый чародей, не умеющий даже защитить самого себя. А рыцарь сейчас умрет, такие раны не вылечит никто. Разве что разверзнется потолок избушки и сюда снизойдет один из богов, мановением руки залатает моего товарища…

— Эскер, — едва слышно вымолвил рыцарь. — Ты?

— Я, сэр Шед. — Голос ломается, срывается на рыдания.

Лицо воина исказила судорога боли. Он поморщился, тихо застонал. Глаза закатились. Но справился, вновь пришел в себя, взгляд немного прояснился.

— Где лесник? — спросил он.

— Мертв, — ответил я. — Окончательно.

— Хорошо, — вздохнул рыцарь. — Значит, я отмщен.

Кровь из страшной раны на животе побежала быстрее. Я старался туда не смотреть, меня мутило. Лицо у Шеда было бледное как мел, губы синюшные. Мой товарищ истекал кровью. Боли уже, наверное, не чувствовал, это хорошо. Хоть не мучается.

— Чем я могу помочь? — тихо спросил я.

— Ничем, — прохрипел он. — Все кончено. Если тебе повезет выбраться, то…

Он не договорил. Взгляд карих глаз вдруг стал стеклянным, из уголка рта побежала тонкая струйка крови Рыцарь обмяк в моих руках, голова безвольно упала на столешницу. Я постоял несколько минут рядом с ним. Чуда хотелось, но я знал, что его не будет.

— Сэр Шед, — прошептал я.

Тишина. Трещат сгорающие в очаге поленья. Красноватые отблески играют на бледном умиротворенном лице рыцаря, смутные тени пляшут на стенах избушки. Я медленно закрыл ладонью веки рыцаря, отвернулся и побрел в дальний угол. Под ногами плещется кровь: как же много натекло! Черное озеро блестит в свете очага, каждый шаг сопровождается влажным чмокающим звуком. Я уселся рядом с доспехами рыцаря, взял в руки искореженный поруч.

Как же пусто в душе. Еще несколько минут назад я исходил жаркой яростью. Еще раньше трясся от страха. А сейчас не испытываю ничего, кроме усталости и боли в ранах. Хочется взвыть, но не могу. Хочется рвать на голове волосы, биться в истерике. Но не могу. Из глаз текут слезы, капают на измазанный кровью рыцаря поруч. Тупо смотрю на тусклый металл, в голове ни мыслишки. Хочется лечь на грязный пол и умереть. Но что-то не позволяет. Шед, наверное, не одобрил бы.

Мертв, подумал я, рыцарь мертв. И его не вернуть. Некоторое время назад сам бы удушил. А сейчас горюю. Шед ушел в Поднебесный Дворец. Будь он грешником, то ожил бы здесь, испытывал муки, нес бы наказание. Но воин свят, его не в чем упрекнуть. Так что радует одно — его мучения закончились, будет теперь сидеть в компании таких же рыцарей за длинным столом, пить вино и тискать грудастых валькирий или даже гурий…

А что я? Не знаю. Остался в одиночестве. Ключника убил при помощи призрака Мгира. Теперь путь в мой мир закрыт. Подохну среди выжженных равнин и оплавленных скал. А тело мое пожрут низшие демоны-падальщики. Мрачная перспектива. Но вполне реальная. Оставаться в этом месте страшно и неприятно. Но идти никуда не хочется. Да и куда я пойду? Мрон, как же все паршиво!

В голове вертелся какой-то мотивчик, и я стал напевать одними губами. Потом громче и громче. Та песня, что выли пьяными голосами, шагая через выжженную равнину к дому Ключника. История рыцаря, что жил и любил, дрался, отстаивал свою честь, защищал родных и друзей. А потом рыцарь ушел на войну и не вернулся. Его любимая, сидя у окна, ждала со слезами на глазах, когда же явится в мутной пелене дождя знакомый силуэт. Но так и не дождалась…

Я улегся на пол, закинул руки за голову. Надо мной был пыльный потолок, сквозь широкие дыры в крыше виднелось вечно мятущееся небо Преисподней. Вокруг избушки слышался шорох, вздохи, писк. Откуда-то издалека донесся жалобный рев какого-то чудовища. Я закрыл глаза, постарался представить, что лежу на своей койке дома. Вокруг пыльные картины, у стены старая рассохшаяся гитара, груды книг. Завтра на работу… Я тихонько напевал себе под нос. И от звуков собственного голоса, от слов песни душа потихоньку оживала, сочилась кровавыми слезами, горела огнем. Я захрипел, впился зубами в запястье, зарыдал. В груди жгло, казалось, боль убивает меня. Уже не телесная, боль от paн можно терпеть, а душевная, что совершенно непереносима. Что-то оборвалось во мне, перевернулось. Почти физически я ощутил, как тугие волокна со звоном лопаются в душе, некоторые тут же сгорают, другие срастаются совершенно по-иному, вкривь и вкось, но так прочно, что не разрубить мечом, не пережечь огнем.

• Предыдущая
• 61/78
• Следующая