Мафия - Лаврова Ольга - Страница 7
- Предыдущая
- 7/18
- Следующая
– А дальше куда? – спрашивает тот. – Прямо домой? Номер сменить и на трассу? Ведь в гостиницу нельзя, дядя Саша.
– Хоть это понимаешь! Конечно, нельзя. В базарной гостинице уж небось шуруют. Хорошо, паспорта липовые.
– Значит, до дому, до хаты?
– А обои? Мне же завтра обещали!
– Потерпит тетя Оксана недельку.
– Это ты здесь говоришь. Лучше я в машине пересплю, а без обоев не поеду!
Их препирательства Морденок выслушивает очень внимательно, и каждая реплика приближает его к нужному для наших героев выводу: этих людей невыгодно упускать, на них можно подзаработать. После всего, что они пережили, озабоченность их какими-то обоями и возможным гневом тети Оксаны выглядит нелепо и потому особо убедительно. Вася не хитрит, но и не дурачок, и папаша, надо думать, воспитывал в нем осмотрительность. Так что он способен логично рассудить: если б мужики сочиняли, то сочиняли бы что-нибудь поумнее.
Морденок подается вперед между Томиным и Сажиным, спрашивает:
– Мужики, первый раз в Москве с товаром?
– Почему первый? – обижается Томин. – Давно у нас берет один здесь.
– А теперь чего же?
– Не пришел, куда надо. Не знаем чего.
– А кто он? Как зовут?
– Что-то ты все выспрашиваешь? – «осторожничает» Томин.
– Да нет, я ведь что… если заночевать – можно к нам. У отца дом большой, сеновал. И на будущее потолкуем.
У Мордвинова физиономия жесткая, хитрая, не то что палец в рот не клади – даже подумать о том не смей: откусит заранее. Немудрено, что прозвали Мордой: увидишь этот тяжелый прищур – не забудешь.
Он принимает в своем доме гостей, которых привез Вася. Кроме них тут еще трое Мордят постарше и позлее.
Комната просторна, обставлена просто. Все сидят вокруг самовара. Вечер.
– Поели-попили, – говорит хозяин. – Сыты?
Гости благодарят.
– Тогда приступим, – кивает Морда своей компании. – Чернявого туда.
Томину мигом связывают руки.
– Это что же такое, хозяин?! Это зачем же?! – крайне изумляется он.
Томина выводят в соседнее помещение.
Вася в экзекуции не участвует, но, вероятно, она не является для него неожиданной.
– Вася! – негодует Сажин.
Тот стыдливо потупляется.
– Музыку! – кидает ему Морда.
Вася идет включать. Музыка гремит во всю мочь, пока не закрывают плотную дверь на террасу, где и надрывается магнитофон, глуша звуки, которые могут доноситься из дома.
Морда достает крупнокалиберный пистолет, указывает им Сажину встать к стене. Сажин подчиняется. Морда затевает серьезную проверку и, естественно, выбрал для этого младшего.
– Ну, легавый, думал, вошли в доверие? А что выйдешь из него вперед ногами – не думал?
– Хозяин, ты сбесился!
– Цыц, Петровка! Давай, – обращается Морда к одному из сыновей.
У того тоже пистолет. Он идет через комнату и с ходу делает несколько выстрелов, всаживая пули вокруг головы Сажина.
– Парень, ты неправ! – кричит Сажин, вжимаясь в стену и прикрывая ладонями сердце. Не верит он, что расстрел всерьез, но чем черт не шутит, колени все-таки ватные.
– Гляди, как положил! – Мрачноватый Морденок тает от радости, видя, до чего аккуратно окаймляют сажинскую голову пробитые в стене дыры.
– Хорошо, сынок, хорошо, – любуется чистой работой Морда. – Иди, кончай чернявого… Через кого на нас вышли? – требует Морда. – Расскажешь – может, помилую.
– Как «через кого»! Вот он нас сам позвал! Мы про вас слыхом не слыхали! Ты зачем нас заманил, подлюга?! – кричит Сажин Васе.
– Дурак, ментов не срисовал, – кривится Морда.
Снаружи раздается приглушенный музыкой выстрел, затем еще один.
Сажин, не обращая внимания на угрожающие окрики Морды, садится на пол.
– Делай что хочешь… За что дядю Сашу!.. У-у-у…
– Дядя… по опергруппе, – ехидничает хозяин.
Двое, отряженных с Томиным, возвращаются.
– Признался? – спрашивает один из них отца.
– Врет пока. Ну соври, соври, откуда твой родственник был?
– С Киева. Грех на тебе, хозяин! – Сажин даже всхлипывает.
– И кому товар возили?
– Звали дядя Миша.
– Где встречались?
– Да какая разница… последнее время – на Котельнической набережной.
– Врешь! Шлепну я тебя, ментяра.
– Хозяин, ты неправ! Ты ошибаешься, хозяин!
Морда некоторое время размышляет. Все это похоже на правду. Что дядя Миша исчез, он знает, и знает, что милиция тут ни при чем.
– Давайте брюнета, – командует он.
Мордята вводят Томина, по знаку отца освобождают его от пут.
– Дядя Саша! – вскакивает Сажин.
Восторженные объятия.
– Хрен с вами, давайте выпьем! – решает Морда.
Томин растирает руки, Вася, ухмыляясь во весь рот, тащит на стол водку.
Ардабьев с женой бродят по городу.
И по тому, как они смотрят друг на друга, как держатся, можно безошибочно заключить, что Вероника не устояла на своей рационалистически-порядочной позиции. Помолодела, расцвела, переживает вторую весну.
Оба счастливы, заново открывают для себя окружающее и радуются всему.
Валентинов на «рабочем месте»: на людной вечерней улице у газетного стенда. К нему бочком протирается девушка, сует деньги, Валентинов что-то ей объясняет. Девушка отходит, приседает возле телефонной будки, завязывая шнурки кроссовок, и одновременно выуживает из-под будки небольшой пакетик.
Ее поглощает толпа, Валентинов провожает взглядом спешащую фигурку и вдруг видит Ардабьева. Радость преображает его усталое равнодушное лицо. Бросив свой пост, он кидается за Ардабьевым.
Тот смотрит на остановившего его человека сначала с недоумением, потом с испугом. Неужели это старый друг?
– Володька! Не узнал? Плохо выгляжу, да? Димка Валентинов! – и долго трясет протянутую руку. – Освободился!.. Встретились!.. Володька!
Прохожим они мешают, и Валентинов тянет Ардабьева к стенду.
– Как я рад, Володька!
– Я тоже, – неискренне выдавливает Ардабьев.
– Мы с ребятами сколько тебя добром поминали, что нас не потянул!
– За что же? Вас я… угощал только.
– Да скажи ты, что мы покупали какой химикат или чем тебе помогали, – и амба, через соучастие та же статья! – Без перехода Валентинов впадает в уныние: – А ребята скололись. Женю весной схоронили, Колю недавно.
Все это из прошлой жизни, которую Ардабьев отринул и с удовольствием позабыл бы вовсе, однако известие о друзьях все же болезненно. Он собирается что-то произнести, но Валентинов уже снова радуется:
– Выглядишь ты на тысячу долларов! Как с курорта!
– Да… побыл на свежем воздухе.
Вопрос задан для приличия, по облику Валентинова без того ясно, что к чему. Но он хватается за возможность излить душу.
– Володя, милый, говорить больно! Я же был умный человек, три языка знал, хотел кем-то стать… Володя, я теперь подонок. Связался с блатными. Я у них грязь, тряпка для ног… Да, старик, я подонок. Уличный торговец, работаю за дозу для себя. Продал десять, одиннадцатая моя. Чтоб отключиться. Володя, я раб у них, раб! Встаю в полчетвертого. Три будильника. Тося ушла. Черт с ней… Видеть себя не могу, зеркало завесил. А ведь я моложе тебя!.. Володя, пойми, я в четыре утра должен все расфасовать и, пока нет людей, растыкать по норкам. При себе держать нельзя. Какое время было, когда ты сам делал! Ты мне лучший друг, Володя! Я тебе по гроб благодарен!..
Последние фразы слышат подошедшие парни – высокий и коротышка, – грабившие пенсионера. Дергают Валентинова за рукав:
– Отец, ларек работает?
– Давайте, давайте.
У парней в руках большой потертый кошелек. Вместе с деньгами в нем лежат стариковские очки в металлической оправе. Их парни выбрасывают, Валентинову отдают требуемую сумму.
– Под урной и за той водосточной трубой, – сообщает он, где взять пакетики с наркотиком.
– Видал? – говорит Ардабьеву. – С чужими кошельками приходят. При себе товар держать нельзя, эти ограбят. А то милиция застукает. Надо прятать. Рассую, рассую, потом вздремну – и опять сюда дежурить. Продал – бежишь отдать деньги… С вечера забалдеешь, чтоб забыться, в полчетвертого три будильника… Тося ушла… Весь день на ногах, как бездомная собака… А способности были, три языка… – Валентинов приостанавливается: его осеняет: – Володя, ты один можешь спасти! Пяток солидных людей подберу, сам буду разносить. Себе да им – раз плюнуть. Как заживем!
- Предыдущая
- 7/18
- Следующая
