Наследство хуже пули - Зверев Сергей Иванович - Страница 6
- Предыдущая
- 6/48
- Следующая
– Ну, – сказал Андрей.
– Ты кто? – спросил Вова Бычков.
– Конь в пальто. Сейчас я этого гундосого отпускаю, но в десять жду тебя у вокзала для разговора, – отключился и набрал нужный номер. – Сема?..
– Мартын?!
– Ни слова больше. Я на автовокзале в Ордынске. У меня ни копейки, меня могут «принять» в любой момент.
– Через час за тобой приедет машина. Убери себя подальше и выйди только тогда, когда увидишь черный «Крузер». Мои люди проверят вокзал, и, если все в порядке, стекло на задней левой двери будет опущено. Смело выходи и садись. Я буду рад тебя видеть…
Бросив на прилавок телефон, Андрей оглянулся и понял, что вопрос, которым он терзал себя весь полет от Нью-Йорка в Москву, получил свой ответ. «Что изменилось в России за те пять лет, что я там не был?» – думал он, разглядывая облака над Атлантикой.
Ничего не изменилось. То, из-за чего он мог оказаться в полицейском участке в Вегасе уже через пять минут, на рынке в Ордынске было по-прежнему привычным делом. И то, что могло оказаться незамеченным в Вегасе, здесь или в любом другом городе Страны Советов могло явиться причиной его задержания.
Сейчас его точно не запомнят и не опишут. Сдают тех, кто проявляет слабость – просит телефон, умоляет, убеждает. Сильных здесь по-прежнему не сдают. Наоборот, уводят взгляд, чтобы не получить в лоб – «Чего уставился?». Не дай бог, наоборот, он запомнит! Дороже выйдет…
Через пятьдесят пять минут Андрей увидел, как на площадь въехал черный джип. Из него быстро вышли двое приземистых молодых людей и утонули в глубине вокзала. Еще через десять минут они вышли и уселись на места. Через две секунды подъемник на левой задней двери плавно опустил стекло…
В тот момент, когда джип с Мартыновым и тремя людьми Семы Холода выбрался на трассу и начал разгон, пятьюстами метрами вверх по течению реки Орды произошло довольно странное для этих мест событие.
Сторож лодочной станции Фомин, старик шестидесяти с небольшим лет, спустился к реке, чтобы проверить поставленные с утра сети. Домик лодочника стоял на отшибе, последним в череде домишек, торчащих на берегу, словно пеньки лесоповала, поэтому особых иллюзий относительно улова Фомин не питал. Все живое, что шло в обратном направлении от Ордынска, оказывалось в сетях тех, кто перегородил реку до него. Однако всякий раз добычей старика становились то щучка с парой окуньков, то пара лещей. А большего ему было и не нужно, поскольку торговлей Фомин не занимался. Был бы ужин и пол-литра к нему – вот все, что всегда заботило человека, которого постоянно видели выпивающим, но никогда – пьяным.
Черпнув веслами с десяток раз, старик приблизился на своей плоскодонке к колышку, вбитому в дно, и стал привычными движениями вытягивать сеть.
Когда в лодку бухнулся сначала огромный язь, а потом и щука килограмма на два, Фомин потеплел душой и тотчас вспомнил о заветной «Пшеничной», дожидающейся его возвращения дома в холодильнике.
Он уже собирался отчаливать, как вдруг его взгляд привлекло то, что находилось на водной глади совершенно необоснованно. Плоский чемоданчик, бликуя красными лучами почти скрывшегося за верхушками сосен солнца, покачивался и двигался мимо Фомина.
«Деньги», – подумал старик, отпуская сеть и начиная погоню. Минут через пять, двигаясь быстрее, нежели обычно двигаются в своей ежегодной регате восьмерки Кембриджа и Оксфорда, он настиг металлический чемодан и затянул его в лодку. Ослепленный хромом язь, распушив плавники и перепутав, видимо, чемоданчик с поверхностью реки, в надежде дернулся и забил по блестящей металлической поверхности хвостом.
– Тю, сволочь! – строго приказал Фомин, взвешивая чемодан в руке. «Не деньги», – с досадой констатировал он и попытался открыть замки. Поняв, что дело это долгое, а течение ждать не будет, лодочник придавил кейс ногой и отправился в обратное плавание.
Уже дома он попробовал применить сначала стамеску, а после и гвоздодер. Но крепость чемодана была столь впечатляющая, что в течение двух часов после полуночи из светящихся окон дома лодочника не раздавалось ничего, кроме лязга металла и беспрерывного мата.
В начале третьего ночи Фомин, трижды умывшись потом, вспомнил, что он русский человек, и решил подойти к делу с простой смекалкой. Мастер, создававший несгораемый, неломаемый и не раздавливаемый даже прессом кейс с двумя шифровыми замками, вряд ли предполагал, что когда-нибудь он окажется в руках русского старика с тремя классами образования. По тому же принципу русские пьют на Севере тормозную жидкость, а янки изумляются, почему те от этого не умирают. Все просто. Перед тем как пить тормозуху, ее нужно слить через раскаленный морозом лом. Тяжелые фракции задерживаются на стали, а чистый спирт стекает в посудину. Пей – не хочу. Эта русская смекалка многие фирмы-производители, считающиеся грандами, часто ставит в неудобное положение.
Кто мог подумать, что пуленепробиваемый кейс, выдерживающий температуру в 400 градусов по Цельсию, открыть очень просто?
Фомин выпил стакан «Пшеничной», захрустел огурцом, подумал и набрал на одном замке кейса с тремя дисками «000» единицу и на другом сделал то же самое. И щелкнул замками. Не вышло.
Тогда Фомин набрал: «002» и «002».
Не получилось.
Через полчаса, когда цифры на обоих замках были установлены в положение «399» – «399», а «Пшеничная» опустела до неприличия, внутри чемодана раздался щелчок.
Старик поднял замки и с томлением распахнул створки.
Разочарованию его не было предела. Чемодан хранил в себе несколько десятков бумаг на иноземном языке, листки с какими-то цифрами и несколько бланков с отпечатками пальцев. Все они были исполнены в черном цвете, а один – в коричневом. Так выглядит засохшая кровь.
Плюнув, Фомин задвинул чемодан ногой под кровать, включил телевизор и стал смотреть «Ночные вести». Ни хрена хорошего, как обычно, не происходило. В Ираке взрывы, президент опять встретился с каким-то монархом, в Петербурге рухнула крыша, наши проиграли 1:5.
– Не страна, а сортир со всеми вытекающими отсюда последствиями, – сказал Фомин, выключил TV, свет и улегся спать.
Глава 4
Мартынов и Холод сидели в полумраке ночного кафе, Андрея не покидало ощущение, что ему снится дурной сон. Девять дней жизни слишком малый срок, для того чтобы впасть в депрессию по поводу утраченных нескольких дней, но чересчур великий, когда счет идет на часы. Для возвращения памяти нужен покой, концентрация мысли, а какая, к черту, концентрация, если перед глазами постоянно появляются новые люди и смена мест пребывания происходит каждый час?! Еще сто двадцать минут назад он и Холод сидели у него в особняке, взахлеб разговаривали о прошлом и настоящем. Сема выглядел как венгерский помещик. Потрясая на своей груди отворотами атласного халата, он ревел и терзал Мартынова за руку: «Я хожу дома, Мартын, как барин! Непременно в халате!.. Хочешь, и тебе велю принести такой?»
Сейчас же на нем был строгий костюм от Армани, и сидели они не в его кабинете, а в мерцающем огоньками интерьера кафе.
Постоянно оглядываясь, Мартынов привлекал к себе внимание, и это обстоятельство заставило Холода улыбнуться и, дотянувшись через стол, хлопнуть товарища по плечу.
– Здесь не бывает ментов, – успокоил он, догадавшись о причине беспокойства старого друга, – в дверях такой «фейс-контроль», что только чудо может завести сюда «красного».
Разлив виски по пузатым стаканам, он пробурчал:
– Да, дела… Значит, ты летел сюда за сыном боксера Малькова, а потом вдруг выпал из истории и сейчас не помнишь, нашел его или нет. Скверно…
– Скверно не то, что я не помню, – Мартынов приложил руку к брови и поморщился. – Как и что мне теперь говорить Малькольму? Что я тут нечаянно потерял память – не знаю, по какой причине… В этот лепет не поверят даже в колонии для малолеток, Сема. А я делал дело стоимостью в десять миллионов долларов и сейчас даже представления не имею – доделал я его или нет!
- Предыдущая
- 6/48
- Следующая